Злая Русь. Зима 1238 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Выдержка изменила хану, а с лица его слетела маска лени и спеси; теперь оно исказилось в дикой гримасе, глаза яростно засверкали, а на лбу надулась кровеносная жила:

— Как?! Кто?! Отправили туда нукеров?!

Берке, хорошо знающий старшего брата и знакомый с его привычками (как и своими собственными), был готов к внезапной вспышке ярости — и ответил вполне спокойно:

— Нет, не отправил. Ибо орусутов может оказаться более, чем тысяча. Кроме того, землю окутала тьма, а в темноте врагу проще устроить засаду, чем при дневном свете.

Спокойный ответ младшего брата заставил Бату немного прийти в себя. «Чем суетиться при опасности, лучше подумай, как устранить ее» — так гласит древняя монгольская поговорка. Нужно думать, хорошо думать, не позволяя ярости затуманить голос разума…

Впрочем, сейчас обрывочные мысли, коим ларкашкаки до поры до времени не давал ходу, довольно быстро выстроились в единое целое… Тысяча батыров врага в «твердых» доспехах не могла спрятаться в лесах и никак себя не проявить, пока орда шла по реке. Иначе до самого Арпана орусуты бы изводили головной тумен ударами из засад… Значит, пришли с юга. Прошли по заснеженным дорогам? А откуда? Сколько их? Кто бы это мог быть?!

Вся рать нойона Арпана была собрана в порубежье его земель — лазутчики ларкашкаки точно выведали об этом. И зная, что войско орусутов невелико, хан решился убить посла, сына нойона, чтобы заставить его отца принять пограничное сражение… Не вышло — тот оказался больше правителем, нежели родителем, и личное не взяло верха в его душе. Но то, что все рати его укрылись во встреченных орде городах, Бату знал практически наверняка…

И, тем не менее, всего в трех переходах от Арпана Субэдэй встретился с мощной ратью, отправленной на юг эмиром Улайтимура, Юрги-бузургом! Столь мощной, что даже с тремя туменами лучший темник монгол не сумел сокрушить врага! А ведь Юрги-бузург назвался союзником Бату-хана, и по докладам лазутчиков, не собирался оказывать помощь соседу… Но что если и другой нойон по имени «Михаил», правящий городом с труднопроизносимым для монголов названием «Чернигов», также отправил войско в Арпан? Ведь и у него нойон Арпана просил помощи!

Субэдэй ведь как-то рассказывал, что рати южных князей свирепо бились на реке Алицзи, и что «Чернигов», до которого они тогда так и не добрались (кстати, вновь помешало войско из Улайтимура!), есть большой, богатый город с сильной крепостью, что земли его нойона обильны и богаты…

А ведь это единственное разумное объяснение появлению и дерзкой атаке орусутов на обоз вблизи осадного лагеря орды! Но если так, какова их общая численность? Один тумен, полтора, два?! Вышла ли рать врага на реку севернее Пронска — или южнее, уже сокрушив Кадана?! Вопросы, вопросы, вопросы… Но быстрого ответа на них не найти.

Зато стоит поразмыслить о том, что если сил у противника хватает, он может решиться на атаку стоянки хана в ближайшее время. И тогда нойон Арпана обязательно ударит навстречу, совершит вылазку из города!

Хватит ли тогда Бату силы отбиться?!

Еще немного подумав над происходящем, ларкашкаки наконец-то начал говорить — поначалу так же спокойно, как недавно ответствовал ему младший брат, но разгорячившись к концу своей речи:

— Штурм придется временно прекратить, а осадные орудия необходимо укрыть в лагере. К Субэдэю я отправлю туаджи с приказом вернуться к Арпану — пусть оставит небольшой заслон на реке, что отступит, если остатки рати эмира Улайтимура попробуют преследовать. Тогда старый лис обратиться к врагу и разобьет его в поле, поквитавшись за сына! Нам же следует как можно скорее укрепить лагерь — и утроить число разъездов вокруг стоянки. Орусуты не должны напасть на нас внезапно… Но если этой ночью они не атакуют — на рассвете, как только небо начнет сереть, мы отправим на юг разведчиков. Они найдут врага, узнают его численность, может быть, добудут пленника… И когда мы все разведаем — то уже сами нанесем удар!!!

Глава 11

— Ну, что други — нужно принимать общее решение, как быть дальше.

Собранные мною Кречет, Коловрат, Микула и Ждан расположились вместе у разожженного особнячком костра. Мне не хотелось, чтобы кто-то из ратников или спасенных нами гражданских услышали даже обрывок нашего разговора — хотя, конечно, учитывая гвалт, стоящий над стоянкой, это было бы непросто! Увы, обеспечить «режим тишины» возможным не представляется…

Во-первых, дети. Как ни странно, среди полона уцелело несколько детей в возрасте от шести до девяти лет — слишком маленьких, чтобы попытаться спасти матерей от бесчестия, ровно, как и стать жертвами насилия со стороны поганых. Возможно, в лагере Батыя выродки добрались бы и до них, но обозники вдоволь нагулялись с бабами и заневестившимися девушками… И одновременно с тем детки оказались достаточно большими, чтобы не путаться под ногами и понять, что половцы убивают слишком шумных. А также способными выдержать один дневной переход на пределе своих детских сил, когда есть четкое понимание — отстанешь, убьют! Да и матери отчаянно тянули малюток за собой… Так вот сейчас, после всего пережитого, у детей настоящая истерика. Ноют, не переставая, одновременно с тем все время о чем-то просят, на что-то жалуются… И безрезультатно ищут среди дружинников своих отцов, как та девчушка, Лада, поначалу принявшая меня за своего папу…

Во-вторых, сами гражданские. Точнее наиболее пострадавшие среди них, у кого поначалу были просто пустые взгляды после всех пережитых ужасов. Будто сознание жертв отключилось, чтобы не свести их с ума — и одновременно с тем не спровоцировать истерикой поганых… После боя самые тихие, немного «разморозившись», большинство их, увы, также впало в истерику…

И ведь ещё повезло с теми, кто просто тихо, безостановочно плачет, не реагируя на окружающих. Ибо с теми, кто впал в буйство и рыдает в полный голос — или орет диким голосом — с ними просто не сладить! Но самое жуткое — это когда человек сидит прямо на снегу и, смотря в одну точку, протяжно мычит или воет, покачиваясь на месте, будто маятник…

Короче, жесть.

Ну, и в-третьих, раненые. А именно те, кто ранен серьезно и впал в беспамятство. Их немного, семь человек, но в бессознанке они громко стонут и периодически вскрикивают.

Одним словом, если поганые отправят следом погоню, преследователи смогут найти нас просто по издаваемым звукам! И ведь отойти от места схватки далеко не удалось — с замученным мирняком и ранеными на загривках, да еще в стремительно густеющих в лесу сумерках, отступили мы едва ли на полверсты. Да и тех не наберется… Одно радует — на ночной бой в лесу поганые вряд ли решатся.

А если решатся, то кровью умоются!

Бравада, блин… Если решатся, да крупными силами — мы обречены.

…Первым мне ответил Коловрат — спокойно, веско:

— У нас одна цель — защитить Рязань, помочь городу выстоять. Ты сам говорил, нужно сжечь пороки, и тогда…

Предупредительным жестом прервав боярина, и посмотрев прямо в глаза Ждана, я как можно более спокойно ответил:

— Евпатий, у меня вновь были видения. Два видения. И главное — что касается Рязани — Юрий Ингваревич уже решился на вылазку и попытался сжечь пороки. Его люди проникли в лагерь под видом половцев и одновременно с тем атаковали из града… Но всех ряженых перебили, когда те еще не успели добраться до камнеметов, а участвующие в нападении дружинники успели сжечь лишь треть больших манжаников и малую часть пороков, с коими татары осаждали Пронск. После чего воев отбросили… А главное — во время вылазки дружинники использовали оба имеющихся подземных хода. Понимая, что кто-то мог попасть в полон, и что татары могут воям такие пытки устроить, что любой сломается и укажет на ход, князь приказал завалить оба лаза… В город нам никак не попасть. Пороки — не сжечь. В самом лучшем случае успеем запалить два, три манжаники, коли каким-то чудом сумеем пробраться всем отрядом — а после охрана их очухается, и нас всех перебьют.