Беглянка (сборник) - Элис Манро

– Богом клянусь, ничем. Видел я его – один зуб во рту торчит. По-моему, это плохой признак. Не хочет вставную челюсть: либо слишком гордый, либо слишком жадный. Подумать только, такая симпатичная девушка.

– Когда свадьба?

– Кажется, осенью. Осенью.

Пенелопа всю дорогу спала в своем креслице; как только машина тронулась с места, у нее сами собой закрылись глазки. Стекла передних окон были опущены, и до Джулиет долетал запах сена, только что скошенного и спрессованного в брикеты – рулоны уже никто не скатывал. На лугу оставалось несколько еще не срубленных вязов, одиноких, словно не от мира сего.

Сэм остановил машину в деревушке, которая состояла всего из одной улицы, сбегавшей по узкой лощине. Из каменистых склонов выпирали куски породы – это было единственное место на много миль вокруг, где высились такие огромные скалы. Джулиет вспомнила, что когда-то здесь был парк с платным входом. А в парке – фонтан, чайная, где подавали мороженое, корзиночки с земляникой и наверняка еще много другого, что уже забылось. Пещеры носили имена гномов из мультфильма про Белоснежку. Сэм и Сара устроились на травке у фонтана и ели мороженое, а маленькая Джулиет побежала исследовать гроты. (Которые, кстати, оказались мелкими, неинтересными.) Она звала с собой родителей, но Сэм отказался:

– Ты же знаешь, мама не может лазать по камням.

– Беги, беги, – сказала Сара. – Вернешься – и нам расскажешь.

В тот раз она принарядилась и теперь расправила по траве юбку из черной тафты. Такие юбки назывались «балеринками».

Наверное, день был праздничный.

Когда Сэм вышел из магазина, Джулиет спросила у него про парк. Он даже не сразу понял, что к чему. Но потом сообразил. Назвал парк «обдираловкой». Не смог сказать, когда точно его закрыли.

Фонтан и чайная тоже исчезли без следа.

– Хранительница мира и порядка, – проговорил Сэм; до Джулиет не сразу дошло, что он вернулся к разговору об Айрин. – Не чурается никакой работы. Скосить траву, полить огород. Что бы ни делала, старается изо всех сил и держится так, словно это для нее честь. Вот что не перестает меня удивлять.

Что они в тот день отмечали в парке? День рождения, годовщину свадьбы?

Сэм вел свой рассказ настойчиво, почти торжественно, перекрикивая шум двигателя, с трудом одолевавшего крутой подъем.

– Она вернула мне веру в женский пол.

Обещая управиться за минуту, он вбегал в один магазин за другим, но возвращался намного позже и начинал оправдываться за очередную задержку. Все хотели с ним поболтать, рассказать какой-нибудь специально припасенный анекдот. Кое-кто подходил к машине вместе с Сэмом, чтобы посмотреть на его дочь и внучку.

– Так вот она – умница, которая по-латыни шпарит, – сказала одна женщина.

– Сейчас уже не так бойко, – отозвался Сэм. – Слишком занята.

– Оно и понятно, – согласилась женщина, вытягивая шею, чтобы разглядеть Пенелопу. – Только они ведь – дар свыше, правда? Дитятки.

Джулиет подумывала обсудить с Сэмом диссертацию, к которой собиралась вернуться – пока, правда, только в мечтах. Раньше такие темы всплывали в разговорах естественным образом. В разговорах с Сэмом, но не с Сарой. Та обычно говорила: «Ну-ка, расскажи мне все-все, чему тебя там учат», и Джулиет вкратце объясняла ей, чем занимается; иногда Сара спрашивала у дочери, как только она не путается во всех этих греческих терминах. А Сэм всегда смотрел в корень. Как-то в колледже Джулиет обмолвилась, что лет в двенадцать-тринадцать наткнулась на слово «тауматургия» и отец с ходу объяснил его значение. У нее спросили: «Твой отец – ученый?»

«Еще какой, – отозвалась она. – Он учит шестиклассников».

Теперь же Джулиет опасалась, что Сэм начнет ее деликатно отговаривать. А может, и совсем не деликатно. Скажет, что все это «прожекты». Или притворится, что забыл их прежние беседы, которые, в ее представлении, забыть было невозможно.

А может, и вправду забыл. У него в голове были чуланы с затемненными окнами; туда сваливалось все, что он считал бесполезным, позорным, недостойным извлечения на свет.

Джулиет обратилась к отцу более резко, чем хотела:

– А ей самой хочется под венец? Айрин?

Сэм даже вздрогнул – и от такого тона, и от неожиданности самого вопроса, да еще заданного после долгой паузы.

– Не знаю, – пробормотал он.

А потом:

– Да нет, вряд ли.

– А ты узнай, – сказала Джулиет. – Тебе, наверное, хочется, судя по твоему отношению.

Пару миль они проехали в гробовом молчании. Не иначе как ее слова прозвучали оскорблением.

– Не понимаю, о чем ты, – сказал Сэм.

– Весельчак, Ворчун, Простак, Соня, Чихун[15], – перечисляла Сара.

– Док, – подсказала Джулиет.

Док. Док. Весельчак, Чихун, Док, Ворчун, Тихоня, Чихун – нет. Чихун, Тихоня, Док, Ворчун, – Соня, Весельчак, Док, Тихоня…

Загибая пальцы, Сара озадаченно спросила:

– Вроде получается восемь?.. Мы ходили туда не раз, – вспоминала она. – Называли этот парк «Царство земляничных корзиночек» – все бы отдала, чтобы оказаться там снова.

– Его же ликвидировали, – заметила Джулиет. – Я даже не нашла то место, где раньше стояла чайная.

– Я бы обязательно нашла. Почему я не поехала с вами? Прокатиться под летним солнцем. Чтобы сесть в машину, много сил не нужно, ты согласна? Папа все время твердит, что у меня не хватит сил.

– Ты же приехала встретить меня с поезда.

– Вот именно, – подхватила Сара. – Но против папиной воли. Пришлось закатить истерику.

Она шарила руками по кровати, безуспешно пытаясь поправить подушки, и Джулиет пришлось ей помочь.

– Вот напасть, – сказала Сара. – Какая я никчемная развалина. Но думаю, принять ванну я в состоянии. Вдруг придут гости?

Джулиет спросила, кого они ждут.

– Никого. Но вдруг?

И Джулиет отвела Сару в ванную комнату; Пенелопа приползла следом. Наполнив ванну, Джулиет помогла матери сесть, и тут малышка решила, что ей тоже пора искупаться. Джулиет раздела Пенелопу, и старушка с внучкой приняли ванну вместе. Впрочем, без одежды Сара была похожа не столько на старушку, сколько на девушку, которая, скажем, пережила какую-то экзотическую, затяжную, иссушающую болезнь.

Пенелопа совершенно спокойно разделила ванну с бабушкой, но отказалась выпускать из рук свой кусочек желтого мыла в форме утенка.

Во время купания Сара наконец решилась осторожно завести разговор об Эрике.

– Я уверена, он хороший человек, – проговорила она.

– Пожалуй, да, временами, – небрежно бросила Джулиет.

– Так заботился о первой жене.

– О единственной жене, – поправила Сару дочь. – Пока единственной.

– Но я уверена, что теперь, когда ты родила от него ребенка… я хочу сказать… ты счастлива. Уверена, ты счастлива.

– Настолько, насколько можно быть счастливой, живя во грехе, – отрезала Джулиет – и без предупреждения выжала на голову матери мокрую мочалку.

– Вот и я о том же, – отозвалась Сара, пригнувшись и с радостным визгом закрывая лицо руками.

И вдруг:

– Джулиет?

– Да?

– Ты ведь знаешь, если я когда-нибудь и говорю плохо о папе, это не по злобе. Я знаю, что он меня любит. Просто ему тяжело.

Джулиет приснилось, что она вернулась в детство и живет в родительском доме, хотя он и выглядит немного по-другому. Выглянув из окошка незнакомой комнаты, она увидела в воздухе сверкающую водяную арку. Вода лилась из шланга. Отец, повернувшись к Джулиет спиной, поливал огород. А кто-то еще прохаживался среди кустов малины – в конце концов выяснилось, что это Айрин… только та Айрин, нежная и веселая, казалась более юной, чем настоящая. Она убегала от струи. Пряталась, выглядывала снова, уворачивалась – но на долю секунды, прежде чем исчезнуть, все-таки попадалась. Это была всего лишь невинная, беззаботная игра, но Джулиет, стоя у окна, наблюдала за ней с отвращением. Отец все время стоял к ней спиной, но она была уверена – почти видела, – что он держит шланг низко, прямо перед собой, и поворачивает из стороны в сторону только распылитель.

Во сне Джулиет охватил болезненный ужас. Он не терзал когтями кожу, а продирался сквозь самые тонкие кровеносные сосуды.

Ужас не покинул ее и после пробуждения. Джулиет устыдилась своего сна. Такая банальность и пошлость. Потворство ее собственным грязным наклонностям.

Во второй половине дня в парадную дверь постучали. Парадной дверью никто не пользовался – Джулиет открыла ее с некоторым усилием.

На пороге стоял мужчина в бежевых брюках и тщательно выглаженной желтой рубашке с короткими рукавами. Он выглядел на несколько лет старше Джулиет и, несмотря на высокий рост, казался щуплым из-за чуть впалой груди, но разговаривал оживленно, с постоянной улыбкой.

– Я пришел к хозяйке дома, – объявил гость.

Джулиет оставила его ждать на крыльце и направилась на террасу.