Чарующая Целиковская - Михаил Вострышев

Спустя некоторое время я впервые встретила Целиковскую, когда в 1966 году мы с мужем поехали отдыхать в Форос. Люся отдыхала там же с Юрием Петровичем Любимовым и сыном Сашей. Мы с ней познакомились на теннисном корте и подружились.

В то лето произошел курьезный случай. Я уезжала в Москву раньше Люси, и она попросила меня:

- Надюнь, когда приедешь в Москву, позвони моей маме. Скажи, что я жива, здорова, все у нас благополучно.

- Хорошо.

- Только позвони сразу.

Приехали. Звоню.

- Екатерина Лукинична?

- Да.- У нее оказался очень звонкий голосочек.

- Я только что приехала из Фороса, где отдыхала вместе с вашей дочкой...

- А как вас зовут?

- Надя.

- Наденька, как там моя Люсенька? Правду скажите.

- Нормально, отдыхает.

- Как у ней с головой-то? Что случилось?

- Замечательная голова. Вам незачем волноваться.

- Ой, волнуюсь я! Как она, бедняжка, там? С постели встает?

- Не только встает, но и плавает, и в теннис играет.

- Наденька, вы бы заехали ко мне, рассказали всю правду.

Я пообещала и на следующий же день с утра поехала навестить неизвестно чем обеспокоенную старушку.

Она в то лето осталась одна в квартире. Я долго звонила, но никто не открывал. За дверью были слышны треск и звон. Оказалось, Екатерина Лукинична на ночь придвигала к входной двери стул, на него ставила табуреточку, а на самый верх - ведро, наполненное водой.

- Зачем? - поинтересовалась я.

- Знаете, Наденька, я крепко сплю. Вот, когда ночью воры придут и дверь открывать станут, ведро упадет, зазвенит - я проснусь и буду знать, что в квартиру воры залезли.

- А почему вы так беспокоитесь за Люсину голову?

- Знаете, Наденька, в чем дело... Люсенька мне почти каждый день присылает письма. И все время пишет: "Мама! Ни в коем случае не ешь рис! Рис очень вреден для здоровья!" Я, конечно, обойдусь без риса, если Люсенька так хочет. Но когда она в пятый раз написала про рис, я задумалась: уж не заболела ли она? Раньше она никогда так часто мне не писала. Потом получаю телеграмму: "Мама. Рис для здоровья категорически вреден. Можно умереть. Люся". Я просто вся в слезах... Что с ней случилось?

Я, как могла, успокоила старушку.

Вернувшись из Фороса, Люся рассказала о причине своих странных писем и телеграмм.

- Я, когда уезжала отдыхать, спрятала все свои драгоценности в коробку с рисом - и забыла предупредить маму. Просыпаюсь ночью в Форосе и вижу, как все мои серьги и кольца варятся в кастрюле вместе с рисом. Мне плохо стало. Что еще оставалось делать?

- Но почему по телефону или в письме не сказать маме всю правду?

- Что ты, Надюнь! - замахала руками Люся.- Все телефоны прослушивают, а письма вскрывают. Если бы я сказала правду, воры обязательно утащили бы все.

Это была смешная история.

И таких веселых и смешных баек было много в доме Люси и Юрия Петровича. Мы часто бывали у них и очень любили, когда они приходили к нам в гости. Они прожили вместе почти двадцать лет. Это была удивительно дружная, веселая семья, увлеченная общими проблемами и интересами. Их общим детищем был театр, которому они посвящали все свое время и весь талант. 23 апреля, в день рождения театра, дарили всем нам премьеру, и каждый раз это был праздник для всех, кому удавалось на него попасть.

"В каждом домушке свои погремушки",- любила говорить Люся. Наверное, и у них было все как у всех.

Расстались они в одночасье. Вечером 21 февраля Юрий Петрович ушел. На следующий день мы ждали их на ужин - был день моего рождения. Люся позвонила в восемь часов утра. Долго говорила добрые слова, но я слышала только низкий, глухой голос вместо обычного звонкого.

- Люся, что случилось?

- Я должна тебе сказать, что мы с Юрием Петровичем расстались навсегда. Сегодня ты должна решить, с кем из нас ты остаешься. Я к тебе вечером обязательно зайду. Если захочешь продолжать дружбу с ним, то про меня забудь. Если выберешь меня, я у тебя останусь.

Она пришла раньше намеченного времени. Принесла от Екатерины Лукиничны громаднейшую тыкву, на которой было написано: "Наденьке в сорок лет". Я носилась туда-сюда, не зная куда спрятать эту тыкву. Мне было так страшно, что все ее увидят и узнают, какая я старая.

В двадцать минут восьмого позвонил Юрий Петрович.

- Наденька, я тебя поздравляю! Спектакль начался, сейчас выезжаю.

- У меня здесь Люся,- вынуждена была сказать я.- Она говорит, что, если вы придете, она уйдет. Я с ней не хочу расставаться.

Последовала долгая пауза, и он положил трубку.

Праздник у меня оказался, конечно, грустным.

После этого дня она никогда ничего о Любимове не говорила. И когда при мне кто-нибудь из наших общих знакомых спрашивал про Юрия Петровича, она просила: "Спросите меня о чем-нибудь еще!" Вот так вдруг все оборвалось словно мотив... Мы все были потрясены, я горевала, но молчала, а она, понимая мое настроение, веселила меня. У нее был сильный характер, она не терпела вранья и предательства - компромиссов при этом она не знала.

Когда сейчас говорят о начале и расцвете Театра на Таганке, Целиковскую не принято вспоминать. Я же говорю об этом периоде в жизни Людмилы Васильевны, потому что он был значительным, творчески сильным, совсем не пустым. У нее не было пустых, неинтересных

дней. Она как бы заряжала себя и других положительными эмоциями.

Однажды я спросила ее маму Екатерину Лукиничну:

- Как вы думаете, почему Люсю все любят? Она не один раз была замужем...

Екатерина Лукинична в это время раскатывала тесто (дело было на кухне). Ответила не сразу.

- Ты знаешь, с Люсенькой всегда было интересно вставать утром ото сна. Она просыпалась и улыбалась нам, дарила веселье. Так было с раннего детства.

В те же годы она, казалось, отошла от своего любимого Вахтанговского театра, читала сценарии фильмов, в которых ей предлагали сниматься, и отказывалась от ролей. Она была увлечена новым театром - театром Любимова. Было чувство, что спектакли творились на одном дыхании двух талантливых и честных людей. Ведь время было сложное. Надо было не только дать спектаклю жизнь, но и бороться за нее в дальнейшем. Но это другая история.

Помню, в конце января, кажется, семьдесят первого года Люся получила журнал "Юность" с повестью Бориса Васильева "А зори здесь тихие". Начала читать его днем, не отрывалась от журнала всю ночь, а на следующий день принялась за сочинение "болванки" - чернового наброска сценария будущего спектакля. Ночами, после работы, повесть с увлечением изучал Юрий Петрович.

- Надюня, даже на секунду не могу оторваться от работы,- говорила она мне.- Я вижу этот спектакль. Его надо немедленно ставить.

То ли ко второму, то ли к третьему февраля "болванка" уже была готова, и Юрий Петрович приступил к постановке спектакля. 23 апреля, в день рождения Театра на Таганке, состоялась премьера.

Это было незабываемое зрелище. Когда спектакль закончился, свет в зале не зажигали. Зрители не покидали своих мест - они сидели в темноте, многие плакали. Потом все в том же полумраке стали неспешно выходить, но не устремлялись к гардеробу, а останавливались около лестницы, на ступеньках которой горели, как факелы, пять гильз в память погибших.

Хорошо помню премьеру "Доброго человека из Сезуана", поставленного Юрием Петровичем со студентами Щукинского училища на сцене Вахтанговского театра. Это был вечер, когда зарождалась Таганка. Спектакль был прекрасный, и труппа вместе с режиссером решила побороться за свой театр, сыграв спектакль для зрителя.

Был приглашен А. И. Микоян, мне тоже повезло. Мы сидели в ложе, потрясенные постановкой, музыкой, актерами и удивленные тем, как много в зале было режиссеров московских театров, актеров, журналистов. Увидев такую аудиторию, мудрый Анастас Иванович сказал:

- Любимова пока еще мало кто знает, а вот знаменитая и умная Целиковская могла многих убедить посмотреть на рождение нового талантливого режиссера.

Ее горячее сердце, вера и любовь порой делали чудеса.

После этого спектакля А. И. Микоян поделился своими впечатлениями с Фурцевой, а та написала специальную записку Суслову.

Театр начал жить...

После премьеры "Деревянных коней" был устроен банкет. Появляется Федор Абрамов, по рассказам которого был поставлен этот спектакль, и говорит:

- Как зародился сегодняшний спектакль? Мы с Юрием Петровичем и Людмилой Васильевной отдыхали в Прибалтике. Однажды вечером мы с Людмилой Васильевной пошли гулять. Долго-долго ходили, беседуя. На прощанье я подарил ей свою книжку. А уже на следующее утро она мне позвонила и сказала: "Надо ставить "Деревянных коней" на Таганке".

Люся тогда опять засела за "болванку", и через несколько месяцев театр уже репетировал этот замечательный спектакль.

Почти каждый вечер в квартире ( 13 по улице Чайковского тогда можно было встретить много светлых, умных, талантливых творческих людей. Здесь творили, "переваривали" все сцены, диалоги и монологи, выходы и проходы актеров в своих спектаклях А. Вознесенский, чей спектакль "Антимиры" шел на сцене Таганки долгие годы, Е. Евтушенко, когда ставили "Под знаком Статуи Свободы", Ю. Трифонов, когда работали над спектаклем по его книге "Дом на набережной". Особенно рады были Борису Можаеву - Люся и Юрий Петрович были с ним очень дружны. Часто приходил Володя Высоцкий - наш кумир, любимый ученик Юрия Петровича. Он пел новые песни, которые тут же записывались на допотопные магнитофоны. Приходил он и с Мариной Влади, когда она бывала в Москве. Часто в доме бывала Людмила Максакова.