Покидая Тьму - Евгений Кулич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Снова взглянув на туман, по телу пробежали мурашки, когда вместо бескрайней серой бездны перед собой Филипп увидел пожимающего его правую руку повешенного мужчину. Определить пол удалось только благодаря одежде на тощем и сияющем на солнце скелете с петлёй на шее.
– Привет… – прошептал мертвец, скрепя зубами.
– Привет… – ответил подросток, не спуская глаз с самого необычного рукопожатия в его жизни.
Любой другой уже бы давно отдёрнул руку назад, приложив все свои силы, отпрыгнул назад и бросил бы этого человека одного, стараясь как можно быстрее забыть этот неприятный эпизод… Но Филипп, лишь только крепче стоя на ногах, продолжал держать костлявую руку висящего перед его глазами мужчины.
– Брось это, парень, – поднявшийся вверх туман заглатывал ноги неизвестного висельника, пытаясь захоронить его под землёй, – я же утяну тебя за собой, ты что делаешь?
– Ни за что!
И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестый.
Шорох от медленно скатывающейся с угла кровати штор не давал заснуть уже несколько часов, создавая единственный улавливаемый шум в комнате, если не во всей тихой квартире. Но, внезапно, три следующих друг за другом стука капель по тонкому навесу над окном стали причиной выплеска необычных чувств, разогнав какие-то скучные и меланхоличные мысли от бессонницы, сумев разогреть и разогнать кровь по всему уставшему под вечер телу. И снова, кап, кап. Непродолжительный перерыв для некоторых раздумий прервали ещё две разбившиеся об стальную пластину ледяные капли покинувшего, но ненадолго, дождя. После всех посторонних звуков, Филипп сумел сосчитать про себя до двух, прежде чем шесть маленьких хлопков по ту сторону окна развернут голову испугавшегося подростка. Снова тишина и два стука. Три еле доносящихся щелчка секундой стрелки настенных часов и очередные две капли воды снова бьются об навес. А вот после отсчёта двух секунд, молодой человек, вдруг, заснул, сам того не заметив.
Так совершены небо и земля и все воинство их.
И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал.
Жар тела был невыносим вместе с вечно неправильно лежащим одеялом. Даже постоянно выкидывая ноги вперёд и подбрасывая одеяло, было не вернуть некогда расслабляющую прохладу и возможность, наконец, заснуть. Часы наедине с пустой сине-жёлтой комнатой превращались в невыносимую пытку бессонницей, где лишь в тупом наблюдении за самым обычным потолком есть спасение от бесконечных пробуждений.
Организм кричал от боли, просил его отключить на время для возвращения былой энергии, пытался заткнуть пробудившегося мальчика из прошлого, за чьими плечами десяток ошибок, и лишь сейчас, в одну из бессонных ночей пару лет спустя, в забитую мыслями голову посреди самого тёмного времени суток приходят решения всех прошедших, но не забытых проблем. Но мысли… Мысли связали руки и ноги, широко раскрыли глаза парню и отключили животный страх, страх перед неудачами. В одночасье в голову лежащего на жаркой мятой постели Филиппа пришли гениальные, как он считал тогда, идеи для улучшения своей жизни, для избегания всех неловких событий, которые могут произойти, и достижения желанных, ранее считавшихся невозможными, целей.
Каждый удивительный шорох под потолком, кроватью и даже столом представал как нечто живое, то, что мальчик в постели был только способен себе представить: голос его родного человека, стук знакомых небольших кед, слова, которые только предстоит сказать. Всё было до боли знакомым, но ещё не случившимся. Порой, по комнате ходил полупрозрачный чёрный силуэт невысокого человека, суетливо бродящий из стороны в сторону в попытке найти себе место для ночёвки. Ему очень хотелось отдохнуть, присесть где-нибудь в углу, подпереть голову рукой и закрыв глаза видеть всегда его поражающие сны, за объяснениями которых он всегда гнался. Для него это была вторая жизнь. Жизнь, где каждую ночь он оказывается в совершенно другом месте и времени, с совершенно разными людьми и событиями, которым они способствуют. Всё это было живым, настоящим до боли лишь в один короткий миг, определённо этого стоящий.
Нет сети. Телефон бесполезен. А значит ещё, как минимум полчаса пройдут в сражении со своим вечно работающим и не утихающим ни на секунду разумом, генерирующий в голове сотни невозможных вариантов для таких же невозможных событий в жизни. Филиппу остаётся лишь наблюдать за сожжением мостов, за которыми он уже никогда не вернётся в ту квартиру, к своей девушке, и она уж точно не встретит его с распростёртыми объятиями. Он никогда не погуляет с ней в лесу у озера и не поцелует при свете луны. Ничего этого не будет, как бы ни хотелось. Как бы не было печально. Ворочаясь в постели, молодой человек не мог найти себе места. Он переворачивал одеяло, выворачивал его наизнанку, часть скидывал на пол, оголяя свои ноги, но всё ни то. Всё ни то! А, может быть, дело не в одеяле? Подумал Филипп.
Но как бы то ни было, заснуть так, и не удалось, зато представилась возможность взглянуть на постепенно светлеющее голубое небо, а лучи солнца, пробирающиеся через тучи, можно было заметить на приоткрытой дверце шкафа в конце комнаты.
– А хочешь ли ты её вернуть, а? – повторило отражение, – увидеть её вновь?
– Да… – прошептал Филипп, наблюдая за исходящим из его рта паром, – да, хочу… – и глаза закрылись, кажется, навсегда. Никакого больше хруста снега под ногами, ни тяжёлого дыхания через кашель, ни болтающихся стальных пуговиц на куртке. Всё затихло вместе с парнем.
Так совершены небо и земля и все воинство их.
И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал.
Глава
III
Шум
Кругом была вода, мокрый крошащийся асфальт и тонкий слой выжигающего глаза белого снега, медленно оседающий на замёрзшем теле подростка. Он прижал голову к ногам как только мог и прикрывшись руками пытался спасти себя от, кажется, неминуемой смерти, испытывая надежду растянуть куртку на все открытые участки тела. Но холод лишь закрадывался в каждый сантиметр кожи, под одежду, пытаясь обжечь и заставить вздрогнуть. Это было ужасно. В этот бесконечно растягивающийся, полный переживаний о близких миг и нахлынувших воспоминаний, закрался разбавляющий тревогу жёлтый кусочек взявшегося из
