Черное солнце Афганистана - Георгий Свиридов

Много лет спустя Беляк узнает, что в жизни человека бывают пиковые ситуации предельно стрессового состояния, когда на какое-то время он забывает многое, даже то, что ему хорошо знакомо. Но до тех будущих лет Саньке еще надо было дожить.

А тогда в аудитории он мрачно сидел и, вспотевший от напряжения, решал задачку и доказывал теорему на листе с печатью училища… В группе все уже поотвечали и ушли.

— Александр Беляк вы готовы? — преподаватель расстегнул ворот гимнастерки.

За окном бушевало лето, и солнечные лучи длинными светлыми полосами ложились от высокого окна на паркетный пол.

— Почти готов, — нехотя ответил Санька.

— Тогда прошу! — и преподаватель жестом руки указал на стул, стоявший рядом с его столом.

Санька сел, и ему показалось на какое-то мгновение, что это стул его казни. Так в Америке казнят преступников на электрическом стуле, но он-то себя ни в чем не считал виноватым, просто судьба у него непутевая…

Преподаватель просмотрел решения, исчеркал их красным карандашом, исправляя явные просчеты и ошибки. На вопросы Санька тоже отвечал не ахти как.

— Да, Беляк, знаниями ты особенно не блещешь, — преподаватель повертел в руках ручку. — Так что же тебе поставить?

«Вот и все! — с горькой грустью подумал Санька. — Последние минуты в училище». И его охватила бесшабашная отчаянность. Погибать, так с музыкой!

— А что угодно! Любая ваша оценка будет мне подарком!

— Не понял? — удивился преподаватель. — Даже неудовлетворительная?

— Любая, на ваше усмотрение.

— А в аттестате была какая?

— Тройка.

— Понятно, — и добавил, что училище не просто летное, а высшее военное и знание необходимы твердые, особенно по математике.

— Сегодня у меня праздничный день, — упрямо сказал Санька. — День рождения!

— Покажи паспорт! — потребовал преподаватель.

Санька подал свой новенький, гражданский.

Преподаватель раскрыл, прочел, убедился. Потом просмотрел какие-то бумаги. Вернул паспорт и сказал:

— Идите! Вы свободны.

Санька молча направился к выходу.

В казарме после отбоя загустела тревожная атмосфера. Многие не спали. Разговаривали полушепотом, словно чего-то опасались. В другом здании, в главном корпусе, заседала мандатная комиссия. Там решалась судьба каждого кандидата в курсанты.

Было душно и жарко. В распахнутые окна струилась прохлада, и далекие звезды равнодушно смотрели с ночного неба и тихо перемигивались. Санька тоже не спал. Итоги последнего экзамена по математике почему-то не объявляли. Перенесли на завтра. Что ему принесет утро? В ушах звучал голос преподавателя: «Идите! Вы свободны». Куда идти? От чего он свободен? Собирать свои манатки и оправляться назад домой?

Поговорить, поделиться тревожными думами было не с кем. Виталий уснул сразу, едва улегся. Зато Санька заснул лишь перед рассветом, и сон был какой-то беспокойный — то он падал в пропасть, то куда-то карабкался, лез в гору.

А утром было построение. Необычное и торжественное.

Вынесли знамя училища. Выстроились и офицеры-преподаватели. После команды «смирно» и «равнение на середину», в наступившей напряженной тишине моложавый полковник, зачитал приказ начальника училища о зачислении на первый курс тех, кто выдержал конкурс, кого отобрала медицинская комиссия, кто успешно сдал вступительные экзамены, кого утвердила мандатная комиссия.

Санька замер, сердце толчками бухало в груди. Назывались имя, фамилия и — рота, взвод, классное отделение.

— Есть! — радостно выкрикивал счастливчик и бежал через плац на другую сторону.

Там стояли офицеры училища, его будущие командиры и преподаватели.

Называлась одна фамилия за другой. Один строй, огромно-большой, напряженно застывший в ожидании, постепенно редел, а второй — значительно меньший, но радостно-счастливый, пополнялся. Он рос на глазах. Те, кого приняли, не скрывали своих чувств, а на них, с откровенной завистью, смотрели сотни тревожно-хмурых сосредоточенных глаз.

— Беляк Александр Викторович, четвертая рота, пятьдесят третье классное отделение!

Санька оторопел от неожиданности и свалившейся радости. Он верил и не верил своим ушам. Кровь хлынула в лицо, жаром полыхнуло внутри. Виталий шлепнул его ладонью по плечу:

— Поздравляю!

— Есть! — громко и радостно выдохнул Санька.

Он вскинул руку и с криком «Ура!» подпрыгнул вверх, что-то выкрикнул восторженное, нечленораздельное, и не чувствуя под ногами земли, пустился во весь дух, словно за ним кто-то гнался, на противоположную сторону площади. Санька не бежал, а, казалось, раскинув руки, как крылья, летел туда, на счастливую сторону просторного плаца, безвозвратно улетал в новую жизнь.

Ура!!!

Его приняли!

Свершилось!

Он будет летать!

На земле, в этот момент, не было человека, счастливее его.

Глава седьмая

1

Жарко и душно. Солнце нещадно палит с утра. Даже не верится, что по нашему российскому календарю идут еще только первые дни марта. Майор Екимов так и подумал «по нашему российскому календарю» — у них тут, в Афганистане, отсчет дням идет не по солнечному, а по лунному календарю. Он расстегнул ворот форменной рубахи и чуть ослабил галстук. Вспомнил, как в прошлом году в такие мартовские дни ездил в отпуск на родину, в Балагое, в Калининскую область, к родителям. Там тогда весной еще и не пахло, бушевала снежная метель, и морозы держались приличные.

Мысленно ругнул себя, что никак не соберется старикам письмо написать, да и жене тоже, надо бы рассказать поподробнее обо всех здешних природных чудесах. Замотался. Дел невпроворот, все новое и все необычное, никакими инструкциями, приказами и наставлениями не предусмотрено, все как бы не так, как надо, да еще и повседневная текучка задолбала, даже о себе подумать некогда. Припомнил присказку отца-фронтовика: «На войне как на войне, вечно времени не хватает». Прав батя, на войне не хватает времени. Сутки пролетают в какой-то круговерти и бесконечной спешке.

Хотя и сама война тут, в Афганистане, совсем не такая, как представляли ее себе дома, отрабатывая на учениях. Это Екимов уразумел с первых же дней пребывания в Афганистане. Она, эта война, официально не объявлена, в действительности есть, но какая-то странная, не совсем понятная. Нет никакого фронта, той линии, которая разделяет противников. Кругом вроде бы мирные люди и в то же время со всех сторон тебя окружают враги. Все они на одно лицо. Поди-ка тут разберись, кто из них свой, а кто чужой? Только и жди подвоха или коварного нападения. А мы пришли сюда с открытой душой и желанием вытащить страну из болота средневековья, помочь преодолеть безграмотность и отсталость, оказать помощь в строительстве социалистического строя, чтоб жили и процветали афганцы, как народы в наших кавказских и среднеазиатских республиках. В этих своих республиках кавказцы и азиаты живут намного лучше, чем русские люди в Российской Федерации, в том Екимов наглядно убедился. Видел своими глазами.

Он посмотрел вверх на горы, которые вздымались к небу и казались близкими. Оттуда постоянно грозит опасность. На прозрачной, без единого облачка, бездонной голубизне неба, словно крупные головки белого сахара, вздымались заснеженные вершины. Там вечная шапка льда, снег и постоянный холод, но сюда, в долину, оживляющей прохлады оттуда не доходит, хотя по всем законам физического мира холодный воздух обязан устремляться вниз. Но здесь ничего подобного вроде бы и не происходит. Воздух, нагретый солнцем, не колышется. Ни один листочек на деревьях не шелохнется, все вокруг застыло в жаркой дреме.

Екимов невольно улыбнулся, глядя на горные вершины. Он уже хорошо знал, какие мощные воздушные потоки постоянно стекают вниз и устремляются вверх, особенно здесь, в горном Афганистане, и какие не очень приятные сюрпризы они могут доставить неопытному пилоту. Только попади в «подхват»!

Сам Екимов, уже побывал в «подхвате». Испытал на своей шкуре. Натерпелся страху. Знал о таком природном феномене в высокогорных районах, читал в сообщениях из зарубежных источников. Но почему-то особого значения не придавал. А в спешном процессе освоения выездной программы, когда готовились к перелету в Афганистан, о таких аэродинамических особенностях не информировали даже теоретически…

2

Сначала ничего не предвещало беды.

Полет проходил вполне нормально. Уверенно набирая предельную высоту, басисто гудели двигатели, ритмично шелестели лопасти. Настроение было приподнятым — не каждый день приходится преодолевать высочайшие горные массивы. Но, как говорится, держал ушки на макушке.

Ярко, по-летнему светило солнце. С высоты открывалась широкая панорама. Ослепительно поблескивали покрытые ледниками хребты, темнели впадины и расщелины, пугающе торчали скалы и обрывистые выступы. Тень вертолета мягко скользила по ледяным полям, скалам, расщелинам. Внизу, под винтокрылой машиной, широко распластав крылья, царственно парил орел. Он, казалось, не обращал никакого внимания на гудящую железную птицу.