Квартирный вопрос, или Байки черного маклера - Татьяна Веденская

Кризис. Рынок покупателя

Хорошее слово «паника». Этим словом можно многое объяснить, а также со многих снять всю ответственность. Представьте фразу: «Государство отказывается платить по своим обязательствам и оставляет свою страну без средств к существованию». Жестко, обидно, да? И до революции так недалеко. Поэтому вместо этой фразы придумали другую:

«На фондовой бирже возникла паника».

Очень умная фраза. Именно так, по словам «свободной» прессы, развивались события в августе девяносто восьмого. Паника. Как цунами. Мол, кто мог предсказать такое? И кто бы мог сделать хоть что-то. Паника! Мол, если бы они, брокеры на биржах, пили успокоительное, спали бы по восемь часов и кушали апельсины, паники бы не возникло. Все бы стройными рядами прошли к выходу, и все бы обошлось. Не возникло бы кризиса, если бы не паника. Однако все было не так. Тогда, в девяносто восьмом. Во всяком случае, я запомнила все иначе.

Мне кризис был до лампочки, я продавала элитные квартиры, жила с любимым человеком, имела перспективы. Раздумывала, как бы затащить любимого в ЗАГС. Как вы знаете, впоследствии это мне удалось. Если бы мне кто-то в тот момент сказал: «Таня, а ты знаешь, что есть такие волшебные бумаги, ГКО? Сто семьдесят два процента годовых?» – «И что с того?» – ответила бы я. Я вообще не знала, что это такое. И никак не могла предположить, что эти три бессмысленные буквы так сильно повлияют на мою малозначительную, незаметную жизнь.

ГКО – государственные казначейские обязательства – были чем-то вроде акций МММ. Приносишь рубль – получаешь два, приносишь два – уносишь четыре, а вот когда приносишь десять – не уносишь ничего. Только эту пирамиду замутило государство. Не давала, видать, покоя нашим властителям успешная карьера господина Мавроди. Вот и подумалось: а мы чем хуже? У нас вообще все в ажуре! Даже станок есть, на котором деньги печатают. Можем обещать все, что угодно. А кому не нравится – того мы веником.

Сразу оговорюсь, как тогда выглядел мир. Мир тогда измерялся в Условных Единицах. А они были долларами. Это – очень важно. Никто тогда не имел больших поводов верить свободно конвертируемому рублю. Поэтому ориентировались все на наши, на зеленые. Но самое главное, производство, промышленность и торговля у нас в те годы были экстремально ориентированными на импорт. Мы все завозили и мало чего делали сами. Сникерсы, кроссовки, зерно – ничего своего, все импортное, за все надо платить твердой зеленой денежкой. Так же и внутри страны. Хотите квартиру? Сто тысяч долларов. И это не была условность. Ты не мог принести на сделку рубли и пересчитать по курсу. За квартиры тогда было принято расплачиваться басурманским чистоганом. Им, и ничем другим.

Стоил чистоган по шести рублей за доллар, и купить его можно было свободно в одном из миллиона обменных пунктов нашей доброжелательной столицы. Можно было купить и в банке, со справкой и прочими атрибутами, но дороже. По шесть сорок, скажем. Так что предпочитали покупать в окошечке, без бумажек и заморочек. Большинство населения страны, у кого что было, старались держать чулки и матрасы тоже забитыми зеленью. Однако многие, усвоив принцип «деньги должны работать», но не придумав как, относили деньги в различные фонды и общества на паях. А общества и фонды покупали что? ГКО! Причем не только наши общества и фонды – весь мир играл тогда в эту русскую рулетку. Деньги текли зеленой рекой, а обратно выдавались обещания от президента Ельцина и правительства того времени, что, мол, «зуб даем, что не подведем» и что «дефолта не будет, век воли не видать».

Много я тогда повидала разных долларов. И подержала в руках. В те годы я наловчилась не хуже иного банковского работника проверять денежные банкноты США под ультрафиолетовой лампой и лихо пересчитывать, рассматривая по дороге водяные знаки и изменяющиеся цвета краски на купюрах. Уж не знаю, почему клиенты не хотели проверять деньги самостоятельно. То у них руки тряслись, то ноги подкашивались от волнения. То они просто признавались, что ничего в этом не понимают.

– Уж лучше вы, Таня, – говорили они.

Я вздыхала и, исключительно из соображений порядочности, говорила:

– Я же не профессионал. Я не могу вам дать гарантий. Я только покажу вам набор защитных знаков, как их проверять. Но если что…

– Ладно, ладно. Хорошо, – соглашались они, и мне приходилось сотнями тысяч пересчитывать чужие доллары. Испытание не для слабонервных, но со временем даже к куче долларов (или рублей) начинаешь относиться как к куче бумажек. Особенно если они чужие. Хорошо еще, что теперь за проверку денег чаще всего отвечают профессиональные кассиры, но в девяносто восьмом и далее это было еще невозможно. Так вот, про кризис. Начался он 17 августа 1998 года со слов господина Кириенко, уж никто не понял, откуда этот деятель вообще взялся. Этот милый и тогда еще совсем молодой человек вынырнул на голубых экранах всего мира и сказал фразу:

– Я не могу больше удерживать валютный коридор. – Выражение лица у него было такое, будто он сам, самолично, как атлант, держит в своих руках или на своих плечах этот пресловутый коридор.

– А как же «зуб даю»? – отреагировала мировая общественность. – И «век воли не ведать».

– Мы не отказываемся, – нервно добавил Кириенко. – Но денег нет. И не будет.

– Он просто пешка, крайний, – сказал мне Игорь, отвечая на мой немой вопрос.

– Но что происходит? – пыталась я разобраться.

– Происходит полная жопа, – коротко и лаконично пояснил Игорь.

Жопа наступила быстро и для всех. Кириенко не обманул. Все рухнуло, и денег не стало. Странное чувство – вот они были, и вдруг «хоп!» – нету. Ни у кого. Сначала обвалился курс доллара, и рубль превратился в «ничто».

Мы, как еще не зарегистрированная, но уже вполне сложившаяся ячейка общества, накопления держали в долларах, но накоплений этих было – кот наплакал, а текущие расходы производили в рублях. Жизнь была дорога. Помню, как Игорь бросился к обменным пунктам с остатками рублевой наличности, но подступы к баррикадам были уже заняты другими людьми. Очереди к закрытым обменным пунктам были громадные, все кричали и бились в истерике. Паника была на улицах. Ничего не знаю про валютную биржу, может, там было еще хуже, но на улицах стояла страшная беготня. Однако доллары вдруг перестали продавать повсеместно. Рубли стали никому не нужны.

– Все из-за ГКО, – шептались по кустам.

– Схлопнул пьяный Боря пирамидку! – добавляли самые смелые.

– Хорошего теперь не жди, – суммировали все. ГКО – обязательства государства, – выданные всему миру под гарантии нашей матушки-России, сгорели. Это и был тот самый дефолт, которого, как говорили, не будет. Соответственно, все, кто имел ГКО, – крупные предприятия, все банки, все фонды, и вообще ВСЕ, – потеряли всё. Денег не оказалось ни у кого. В процессе дефолта решили заморозить выплаты по иностранным инвестициям – в итоге паника только усилилась, и доллары мощной рекой или скорее прорвавшейся плотиной утекли с одной шестой части суши обратно к басурманам. К среде, когда дефолт вроде как кончился и обменные пункты открылись обратно, курс доллара к рублю значился тридцать рублей.

– Это катастрофа! – буквально кричал Игорь, пугая меня до ужаса. А потом, впервые за все время, что я с ним была знакома, страшно напился. До потери сознания. В чем катастрофа, я, маленькая дурочка, не понимала. Однако простая арифметика показывает, что для тех, кто зарабатывал деньги в рублях (а это на самом деле все мы), за несколько дней все доходы и накопления обесценились в пять раз. Хотите понять, что это? Представьте себе на секундочку вашу сегодняшнюю зарплату. Представили? Допустим, вы получаете 60 тысяч рублей. А теперь прикиньте, что завтра вам вместо них выдадут только 12 тысяч. И все.

«Цены растут!» – буквально кричали все СМИ. Это было так. Мало того, что обесценились деньги. Весь бизнес, пытаясь избежать быстрого и неминуемого банкротства, взвинтил цены на реальные товары в соответствии с курсом доллара и немножечко про запас. Опять же поясню, проведу аналогию. Представьте, что вы – бизнесмен, торгуете сникерсами по цене пять рублей за штуку. Покупаете вы эти сникерсы за границей, так как (уже сказано выше) в России никто ничего не производит, кроме проблем и нефти. И вдруг дефолт. И ваш сникерс теперь вам обойдется не в пять, а в двадцать пять рублей. Естественно, вы моментально поменяете ценник. И поставите вы цену сорок рублей за сникерс, чтобы компенсировать уже понесенные расходы, а также на будущее. Страшно? А все именно так и было. Только медленно и печально. Денег не стало, а цены взлетели. Жить стало не на что.

В следующие четыре месяца ситуация медленно ухудшалась. До Нового года у меня не было зарегистрировано больше ни одной сделки. Те квартиры, что были у меня в работе, вдруг резко потеряли спрос. Звонков стало так мало, как будто нас всех, риелторов элитного сектора, бросил любимый человек. Мы сидели и ждали его звонка, а он все не звонил и не звонил. Люди теряли работу. Кто-то кончал жизнь самоубийством. Остальные сжимали зубы и злобно выживали. К новому, 1999 году стало окончательно ясно, что элитный сектор недвижимости сдох. Все остальные сектора хрипели и корчились, а наш, предназначенный сугубо для богатых людей, умер и был отпет. Сделок не было никаких.