Все девушки — невесты - Ирина Ульянина

— Сонечка, прошу, — указал Вадик на стул с высокой резной спинкой, предупредительно отодвинув его. Прежде чем сесть напротив меня, он приподнял блестящую, хромированную полусферу крышки над горячим блюдом, принюхался и с удовлетворением заметил: — Отменно! Шура приготовила утиные грудки с абрикосовым соусом. Оказывается, есть еще и подливка из ананасов к фуа-гра.

— А кто эта Шура?

— Моя повариха. И по совместительству экономка. Настоящая находка: сноровистая, исполнительная, и характер легкий. Что бы ни делала, всегда поет. Голосистая, как Даяна Росс, только репертуар у нее другой — русский народный. Шура — женщина одинокая, здесь и живет…

Замечание про одинокую женщину меня слегка укололо, ведь отныне я вполне подхожу под это ущербное определение. Но предвкушение необычного ужина потеснило грусть. Подача оказалась выше любых похвал: черная икра в хрустальной креманке обложена тонкими лепестками лимона, на салатных листьях покоятся ломти мясистых помидоров и мелкие пупырчатые огурчики. В продолговатой селедочнице лоснилась осетрина, в квадратном блюде был выложен пирамидкой гусиный паштет. И хлеб в плетеной корзинке был какой-то особенный — пышный, ноздреватый, с румяной корочкой. Даже не испытывая голода, за подобным столом невозможно удержаться от обжорства.

— Теперь я понимаю, почему тебе приходится качаться в тренажерном зале, — сказала я Вадиму, наблюдая за тем, с каким удовольствием он уплетает.

— На самом деле я редко ужинаю дома. Сегодня Шура готовила специально для тебя.

— Для меня?

— Естественно. Где еще можно спокойно поговорить, как не за ужином?.. Да, я забыл предложить тебе выпить. Что ты будешь, Сонечка? Виски, коньяк, белое или красное вино, мартини или чинзано? Выбирай. — Он встал и подкатил к столу бар на колесиках. Бокалы он еще раньше наполнил свежевыжатым грейпфрутовым соком, а в мой фужер налил белого испанского вина — я налегала на рыбку и икорку. Мы выпили не чокаясь, но мысленно я поблагодарила судьбу за то, что послала мне этого дивного человека.

— Давай, рассказывай, — предложил Вадим.

— О чем?

— О своем муже. Я же вижу, как ты расстроена.

Паперный смотрел так ласково, такими добрыми, всепонимающими глазами, что я раскисла, совершенно раскиселилась. Невозможно постоянно носить в себе огорчения — они гнетут, разъедают нутро хуже ржавчины. Начала с того, как Линка чуть не сбила меня машиной и чуть не отравила нас с Риточкой. Перескочила на Ленчика, не ценившего моей экономности и непритязательности, нещадно пилившего за мелкие недостатки. Вытащила сигареты. Вадик подал пепельницу и щелкнул моей зажигалкой. Затянувшись, я вопросила:

— Не понимаю, почему я его раздражала, а Мирошник, на которой пробу ставить негде, привлекла?

Паперный и не подумал утешать. Почесал переносицу и бесстрастно произнес:

— А мужчин вообще притягивают женщины, успешные в бизнесе. Они рисковые, отвязные, независимые. Короче, с ними не соскучишься!.. Представления о женских добродетелях в наше время круто переменились — к ним относятся только красота и успешность. Причем внешняя красота менее важна, ее можно восполнить ухоженностью. А вот деньги… Поверь, Соня, деньги дают колоссальную энергию! Мужчинам, в особенности неудачникам, ее крайне недостает. Они, возможно, бессознательно льнут к состоятельным бабам, поскольку нуждаются в подпитке. И вовсе не обязательно финансовой. Именно энергетической.

— Но Леонид не такой уж законченный неудачник…

— А кто же он, по-твоему? Второй Ходорковский? Или Абрамович? Ты напрасно обольщаешься!.. И кстати, зря недооцениваешь Элину. Безусловно, Мирошник — не ангел, более того, по трупам пройдется и не ахнет. Но иначе она бы просто ничего не достигла. Бизнес — это война. Либо ты подавил, либо тебя раздавили. Третьего не дано. Тут уж не до мягкотелости, разные интеллигентские комплексы лучше сразу засунуть себе в задницу…

— Ты говоришь страшные вещи! Выходит, тебе тоже нравится Линка?

— Я просто отдаю ей должное: Лина точно знает, чего хочет, и добивается цели. А вот ты можешь ответить, какова твоя цель? К примеру, нужен тебе этот ненадежный, недоделанный муж; желаешь ли ты его вернуть?

— Я… Я не знаю. Скорее нет, чем да… Я не представляю…

— Зато я прекрасно представляю! Ты уязвлена, выбита из привычной колеи и все такое прочее. Но посмотри на ситуацию отстраненно: судьба дала тебе шанс изменить свою жизнь, начать, наконец, управлять ею. Не считай себя жертвой! И не стоит унижать себя экономией и аскетизмом. Нужно просто учиться зарабатывать больше! Это же так элементарно.

Вадим плеснул себе виски, подлил мне вина и посоветовал выпить до дна. Но мне уже ничего не хотелось, разве что вернуться домой. Чтобы справиться с разочарованием, я снова закурила, но быстро раздавила зажженную сигарету в пепельнице. И подумала, что точно так же раздавил меня этот черствый, рациональный Паперный. Зачем он затеял этот званый ужин? Ради того, чтобы поучать? Наговорить мне неприятных вещей?.. Ради этого не стоило, мне без того тошно…

— Кончай дуться. Пошли прогуляемся по саду, совершим моцион перед сном, — вполне дружелюбно предложил Вадим.

— Мне нужно домой.

— Считай, что мой дом — твой дом, — усмехнулся он.

— Нет, мне нужно уехать!

— Дурочка. — Он схватил меня под мышки и насильно поднял. — Не спорь с мужчиной, особенно если он тебе пока не муж.

Пока не муж. Пока? Пока! Как здорово он это сказал…

Мы вышли на крыльцо. Воздух был теплым и мягким, как шерсть невидимого чудища. Хозяин дома щелкнул тумблером возле двери, и вдоль аллеи загорелись матовые шары фонарей, подсветившие ряды елей и гаревую дорожку, убегающую к воротам. Я достаточно хорошо представляла планировку сада, хотя в прошлый приезд видела его мельком. Слева — лужайка, по периметру засаженная кустарником; справа — круглая клумба с фонтаном, а перед ней — диванчик качелей. Ночью все выглядело еще заманчивее, чем днем, — красота была просто нестерпимой. Мы прошлись по дорожке, свернули к бездействующему фонтану. Я опустила руки в тихую, неподвижную воду, и… сердце успокоилось.

— Хорошо тут у тебя…

— А супруге не нравится. Она предпочитает жить на Кипре.

Он впервые заговорил о жене. Разумеется, о ее существовании я подозревала, поскольку, когда Вадик показывал мне свой дом, не могла не заметить супружескую спальню и детскую комнату. Но вопросов я тогда не задавала, и сейчас вместо них брызнула в Паперного водой из фонтана.

— Ах, ты так, да? — Он тоже набрал полные пригоршни воды и окатил меня хрустальными брызгами.

— Я больше не буду, — слукавила я, огибая фонтан, и вновь послала в него водяной искрящийся каскад.

Мы бегали вокруг фонтана, орошая друг друга брызгами, и вскоре совершенно промокли — хуже, чем под дождем. На мне даже трусики были мокрыми, не говоря уж о сорочке и джинсах.

— Крыса ты моя водяная, — прижал меня к себе Вадим, уткнувшись носом в волосы надо лбом. — Ишь, запыхалась как. И к чему ты, Сонька, так много куришь?

— Хочу и буду, — буркнула я. — И не называй меня крысой. Сам крысак!

Самое интересное, что обращение «крыса» показалось мне безумно милым, еще более приязненным, чем «девушка». Я представила, что за ним последует, и ноги ослабели. Потянула Вадика к качелям, села.

— Ты не замерзнешь?

— Нет, тепло ведь. — Я оттолкнулась от земли, раскачивая сиденье, и подняла лицо вверх. Вместе с нами раскачивались листья, звезды, дымчатые облака, и монотонность их колебания поразительным образом уравновешивала, гармонизировала меня, приводя в состояние полного покоя. Я бы согласилась провести в этом саду, на этих качелях всю оставшуюся жизнь, особенно если бы Вадик вот так же сидел со мной рядом…

Однако он позвал в дом, предложил выпить зеленого чая. Пузатый фарфоровый чайник, накрытый салфеткой, ждал нас на столе, а использованная посуда была уже убрана.

— Не хочу чая. — Я показала на бутылку испанского вина, которое пила за поздним ужином. И не успокоилась, пока не прикончила ее, закусывая фруктами.

Захмелевшая голова приятно закружилась. Моя спина предвкушала прохладную гладкость простыней, и все тело тосковало по ласкам. Первая часть ожиданий исполнилась достаточно быстро, а вторая…

— Посмотри, Сонечка, тебя устроит эта комната? — Хозяин провел меня наверх, на второй этаж, и распахнул первую дверь от лестницы. — Вот — ванная, в шкафу есть махровый халат и спальные принадлежности.

— Of course, my darling, — дурачась, заговорила я по-английски.

Комната оказалась просто бесподобной — просторной, уютной, обставленной мебелью из светлого ясеня. Стены были обиты рогожкой нежного персикового цвета, а бордовые портьеры, скрывающие окно, украшены ламбрекенами. Некогда я писала в одном из рекламных текстов про интерьеры: «Настоящую роскошь выдают детали — неброские, но тщательно продуманные и, несомненно, очень изысканные и дорогие». Эта фраза имела прямое отношение и к комнате, и ко всему дому Паперного, в котором восхищения заслуживала любая мелочь — от дверных ручек до камина в гостиной и открытых шкафов, вмонтированных в ниши, заставленных всякой красивой всячиной: вазами, статуэтками, крупными морскими раковинами и не менее крупными сколами кораллов.