Разум VS Мозг. Разговор на разных языках - Роберт Бертон

Эскиз мышления

Для завершения этой главы я создал схематическую диаграмму взаимодействующих компонентов мышления. Эта упрощенная схема предлагается не в качестве заключения, а, скорее, как способ организации наших идей о разуме. Я надеюсь, что диаграмма, (схема 1), обеспечивающая взгляд с высоты птичьего полета на компоненты мышления, поможет разобраться, какие из этих компонентов подходят для научного исследования, к каким лучше подобраться через другие дисциплины и практики, а от изучения каких стоит отказаться.

Схема 1. Скрытый слой

Краткая сводка по ментальным ощущениям

Физическое ощущение Я: ощущение своих габаритов и параметров, взгляд от первого лица, местоположение разума и личное пространство вокруг Себя.

Психические атрибуты Я и разума: чувство усилия, выбора, того, «что я делаю сейчас», чувство мышления/рассуждения, чувство агентивности, чувство причинности, прекрасного и чувство знания. Каждое имеет собственный комплекс сопутствующих чувств. Например, комплекс чувства знания включает близко связанное с ним ощущение уверенности, убежденности, правоты, а также ощущения, усиливающие чувство знания, такие как дежавю, знакомости, «реальности», или уменьшающие его – ощущения незнакомости, странности или «нереального» и непривычного.

Некоторые кажутся четко локализованными внутри мозга и могут быть легко вызваны прямой стимуляцией зоны мозга (например, дежавю). Другие более сложны и трудноопределимы, например, эстетическое чувство прекрасного, элегантности и симметрии. Вполне возможно, они могут быть широко распределены по мозгу или даже представлять собой композицию чувств, возникающей из смешения и сочетания более простых ощущений (например, чувство рационального мышления возникает из спектра ощущений от агентивности и чувства Я до чувства причинности).

Глава 7

На общем уровне

Ступеней было немного. Я тысячу раз считал их, поднимаясь вверх и спускаясь вниз, но цифра исчезала из моей головы. Я никогда не знал, нужно ли говорить «раз», наступая одной ногой на край тротуара, «два», наступая следующей ногой на первую ступеньку, и так далее, или тротуар не считался. На верху лестницы я чувствовал себя сбитым с толку той же дилеммой. В обратном направлении, я имею в виду сверху вниз, было все то же самое, если не сказать хуже. Я не знал, с чего начать и чем закончить, в этом и была суть дела. Поэтому у меня получились три совершенно разных числа, без всякого понятия, какое из них было правильным.

Вообразите следующую ситуацию. Вы судья на уголовном процессе. Обвиняемый – 18-летний юноша, который вместе с пятью своими друзьями ограбил продуктовый магазин. После того как эти шестеро забрали деньги у пожилого владельца магазина, они совершили разбойное нападение на женщину.

Подсудимый признал себя виновным, и его адвокат пытается минимизировать возможное наказание, приводя смягчающие вину обстоятельства. Какое из приведенных ниже объяснений кажется вам наиболее убедительным?

Первое: действия не были предумышленными, это было просто случайное событие, определенное на квантовом уровне. «Электроны моего подзащитного выбились из колеи и спровоцировали приступ насилия».

Второе: «Мы провели генетическую экспертизу, которая выявила, что у моего подзащитного имеется ген, который, как известно, связан с повышенной частотой проявлений насильственного поведения».

Третье: «фМРТ показала сниженную активность в префронтальной двигательной коре подзащитного – коррелята нарушений самоконтроля и социопатического поведения».

Четвертое: «У подзащитного в стрессовом состоянии наблюдается пониженный уровень окситоцина и серотонина в крови и спинномозговой жидкости. Видимо, это приводит к снижению уровня его эмпатии».

Пятое: «Подзащитный рос в детских домах и регулярно подвергался физическому и психологическому насилию».

Шестое: «Подзащитный выражает искреннее раскаяние. Он чувствует, что в тот момент был растерян, пошел на поводу у своих знакомых и “был сам не свой”. Никогда прежде у него не возникало мысли обидеть женщину».

Разум – не особая сущность, скорее, он представляет собой набор описаний разноуровневых феноменов, возникающих из различных механизмов, без видимых причинно-следственных связей друг с другом. Наши суждения о поведении обвиняемого будут зависеть от того, какой из функциональных уровней мы станем рассматривать. Описания движения атомов ничего не говорят нам о причинно-следственных связях на уровне биологических систем, которые, в свою очередь, бесполезны для выискивания факторов нашего воспитания и развития или роли группового влияния. На сегодняшний момент нет ни одной убедительной научной основы, которая позволила бы соединить различные уровни объяснения человеческого поведения. Пока у нас нет полного понимания причинно-следственных отношений между различными функциональными уровнями, нам остаются только спекуляции и личностные интерпретации на тему причинных связей.

В конечном итоге вам придется полагаться на собственное ощущение того, что происходило в разуме обвиняемого в момент ограбления или нападения. Для этого вы используете собственные оценки чувства Я, агентивности, способности подзащитного контролировать собственные мысли и поведение и сопротивляться негативному влиянию сверстников. При обдумывании последнего фактора ваш мозг может предложить образы беспорядков на футбольном матче в Англии, нацистские митинги в Нюрнберге, сцены насилия из «Заводного апельсина»[32], или вашего любимого героя, отказывающегося выполнять военный приказ и стрелять в невооруженного гражданина.

Как бы ни взвешивали мы такие свидетельства, мы, как правило, отдаем первенство психологического объяснения групповому поведению – в том смысле, что внешние влияния негативно воздействуют на поведение индивидуума, но, строго говоря, не являются частью его разума. В то же время мы едва ли будем ощущать возможность действия коллективного разума, скорее нами руководит наша биология – чувство единого Я, личной анатомии и агентивности, – заставляющая нас ощущать, что каждый из нас обладает уникальным разумом, отделенным от мыслей других. Оцениваем ли мы степень ответственности нашего гипотетического обвиняемого или боремся с моральной дилеммой: должны ли были что-то делать свидетели, чтобы предотвратить холокост, – мы неизбежно сталкиваемся с проблемой определения, какова степень нашей личной автономии в коллективной среде.

Если разум – это просто понятие, а не физическая сущность, возможно, нам следует начать рассматривать разум в более широком контексте? Сейчас модно говорить о расширении разума при обсуждении использования машин – от сотовых телефонов до суперкомпьютеров – для увеличения наших ментальных способностей. Вопрос в том, следует ли рассматривать внешний жесткий диск в качестве компонента нашего мозга, выглядит скорее вопросом, обращенным к семантике, чем к реальности. Хранение памяти за пределами вашего тела в противоположность хранению в мозге превращает внешний носитель памяти в очевидный компонент системы вашей памяти. Тем не менее такое аппаратное обеспечение выступает скорее дополнительным приспособлением, чем внутренне присущим аспектом разума, так же как трость является вспомогательным приспособлением для ходьбы и не становится частью моторных областей вашего мозга, даже если она станет частью репрезентативной карты вашей руки (как в эксперименте с обезьянкой и граблями).

Мой вопрос более фундаментален. Если наш индивидуальный разум обладает эмерджентными[33] свойствами, основа которых не обнаружена в клетках мозга, возможно ли, что дальнейшие (более высокоуровневые) свойства разума могут возникнуть из коллективных действий индивидуальных разумов? Более конкретно: что, если существует врожденный биологический компонент, включенный в процессы группового поведения, который делает представление об индивидуальном разуме неточным или неполным?

На сегодняшний момент нет ни одной убедительной научной основы, которая позволила бы соединить различные уровни объяснения человеческого поведения

Ключевое положение эволюционной биологии заключается в том, что успешная адаптация с большой вероятностью распространяется на столько видов, на сколько это практично с биологической точки зрения. У нас нет сомнений, что сердце и легкие развились в ходе эволюции как способ обеспечения организма кислородом, и потому мы не удивляемся, что аналогичные циркуляционные системы имеются у большинства представителей царства животных. Подобно этому мы все больше узнаем о групповом поведении у других видов, даже у тех, которые обладают недостаточно развитым нейронным обеспечением для явного интеллекта или не обладают им вовсе – от муравьев, направляющих массовое передвижение, до термитов, строящих сложные сооружения. Если такое поведение является результатом работы биологических систем, присутствующих в группе, но отсутствующих у отдельной особи, и эта адаптивная характеристика – групповое поведение – широко распространена в животном мире, возможно, имеет смысл хотя бы рассмотреть такую возможность для человека?