Александр Невский. Друг Орды и враг Запада - Андрей Богданов

Судя по сетованиям Даниила, на Руси XIII в., как и в Западной Европе, романтика воинских подвигов, проповедуемая в вошедших в моду романах (один из которых, о византийском пограничном воине Дигенисе Акрите, был особенно популярен в среде князя Александра), в реальной жизни была не в чести. Куда важнее было богатство. Чтобы выйти из нищеты, насмешливо пишет Заточник, ему остаётся разве что жениться на злой и безобразной, но богатой женщине.

Сарказм Даниила, явившего своей судьбой традиционную русскую ситуацию "горя от ума", был весьма популярен у читателей. От Заточника доставалось всем, включая монахов с их видениями и чудесами: "Скажешь, князь — постригись в чернецы. Так я не видел мертвеца, ездящего на свинье, ни черта на бабе, не едал смоквы от дубов". Подобной бесовщины в литературе того времени было много — даже в авторитетном Киево-Печерском патерике: важнейшем сборнике древнерусских историй о монахах. Не вошедшее в него Житие Авраамия Смоленского повествует, как обличение плохих пастырей навлекло на священника страшный гнев собратьев: Авраамия требовали заточить, "к стене пригвоздить и сжечь", чуть ли не "живьем сожрать".

Но к "малым и великим, рабам и свободным" проповедовал не только смоленский священник. Епископ Туровский Кирилл призывал к состраданию зависимым людям, а митрополит Климент Смолятич насмехался над жадностью епископов, копящих дома, села и угодья. Климент был мудр не только в богословии: менее образованные собратья упрекали его за цитирование Гомера, Аристотеля и Платона.

Монашеское звание, избавляя от повседневных забот, давало наилучшую возможность читать и писать книги. Недаром Житие Ефросинии Полоцкой повествует, как княжна, постригшись в монахини, "начала писать книги своими руками и полученное за них раздавала нуждающимся". Интерес читателей вызывали переводы: части Библии, византийские жития святых, хроники Георгия Амартола и Иоанна Малалы, летописец патриарха Никифора, собрания-изборники исторических и философских сочинений, рыцарские романы и отечественные "хожения", древнейшее из которых описывает путешествие игумена Даниила в Иерусалим при короле Болдуине в конце XII в.

Связанное с переводами и интересом к человеку развитие литературного языка выразилось в появлении официальных определений. Во Владимире-Суздальской летописи князь Всеволод Большое Гнездо "милосерд", сын его Константин — "разумен". Киевляне, убившие в 1147 г. князя Игоря Ольговича за описанные в летописи обиды, всё равно "беззаконные и несмысленные". Безумие феодальных войн побуждало чаще ссылаться на высшую волю: "Наводит Бог по гневу своему иноплеменников на землю… междоусобная же брань бывает от соблазнения дьявольского". Однако здравомыслие обычно побеждало, и летописцы считали долгом найти земные причины событий: "Выгнали ростовцы и суздальцы Леона епископа, потому что умножил (свою) церковь, грабя попов".

Летописные своды Ростова Великого, Владимирам Переяславля-Залесского дошли до нас в составе Радзивилловской летописи (ее список XV в. включает 600 миниатюр), начатой с Повести временных лет и доведенной до 1206 г.; "Летописец Переяславля-Залесского" (в списке XV в.), доведенный до 1214 г. (к величайшему сожалению для потомков, его сохранившаяся рукопись не была продолжена до времени Александра Невского), был ярко окрашен в местный колорит, подобно псковскому летописанию XIII–XV вв.

В памятниках, где общерусские сведения менее лаконичны (в связи с более широкими запросами местных властей), в годы детства Александра воздавалась хвала могучим, удачливым и щедрым к воинам князьям, побеждавшим в усобицах. В середине XIII в., когда Александр уже вырос и прославился подвигами, эти князья до крайности подвели своих усердных хвалителей, не сумев оказать сопротивления монгольским завоевателям. Большинство летописцев просто онемело. А те, кто еще был способен писать, лишь мрачно ссылались на Божью волю и надолго прекратили рассуждать.

Сегодня, благодаря неутомимым стараниям древних книжников и почти трёхсотлетним усилиям учёных, мы очень хорошо понимаем, что юному Александру Ярославичу было, что слушать и читать. Один лишь научный Словарь книжников и книжности, доступной на Руси в его время, насчитывает 500 страниц! Но очень долго считалось, что эта огромная в сумме литература, эти обширнейшие знания как бы ничего не значили, не давали понимания мира в современном значении этого слова. Ведь основу мировоззрения и книжности тогда составляла вера!

Действительно, прежде чем учиться читать и даже слушать чтение книг, юный Александр начинал обучение с домашней молитвы и посещения храма, где фрески и скульптура (исчезнувшая со стен православных церквей позже) знакомили его с христианским взглядом на мир и его Священную историю. И читать ребёнок (в то время ещё независимо от сословия) учился по служебной Библии: переведённым на славянский язык первыми апракосам (недельным, включавшим тексты в отрывках для чтения за один церковный день): Евангелию, Апостолу ("Деяния" и "Послания" апостолов), Паримийнику (из книг Ветхого завета) и наиболее важной для богослужения Псалтири. Последняя стала со временем главной учебной книгой, не только потому, что имелась почти в каждом храме: изучать буквы и слоги было удобнее по хорошо знакомым текстам.

Конечно, в XIII в. княжичу на Руси были доступны и четьи книги Библии: Четвероевангелие и полный Апостол, — и толковые, с внятным разъяснением текста Нового и отчасти Ветхого Завета. Они, прямо или через толковые пересказы просвещённых переяславльских монахов, создавали у ребёнка связную картину мира от его Сотворения до будущего торжества Царствия небесного на земле.

Но чисто религиозным образованием дело в Древней Руси отнюдь не кончалось. Многочисленные книжные сборники, такие как "Пчела", несколько видов "Изборников" и мн. др. были по сути своей домашними библиотеками, хранившими накопленные с античности знания. В них входили и развлекательные притчи, и ценные изречения, и вошедшие в историю шутки, и труды по философии, диалектике, грамматике и риторике, математике и врачеванию. Лишь трудности чтения и понимания старинных текстов мешали учёным уяснить, что на самом деле древнерусская книжность открывала читателю огромный мир науки и культуры Средиземноморья, в том числе эллинистической Африки и Ближнего Востока.

Нередко этот мир был фантастичен. Например, отдельные исторические отрывки об Александре Македонском накладывались в сознании князя Александра на сюжет романа III в. "Александрия", где подвиги древнего тёзки были описаны весьма вольно. Но ведь и мы с вами, строго говоря, представляем себе многих исторических героев и события по романам, а то и голливудским фильмам!