Свободная любовь - Гленда Сандерс

      — Что тебе рассказал Сергей?

      — Он не входил в детали.

      — Ты был прав в отношении реакции отца. В настоящее время ты не в числе его любимцев.

      — Я никогда не был его любимцем.

      — Мама подумывает об уходе из гильдии. Аделина в истерике по поводу того, что стипендиальный комитет может лишить ее стипендии.

      — Они действительно могут сделать это?

               Дори ткнула его локтем под ребро.

      — Ты шутишь. Лишить стипендии талантливую ученицу в связи с беременностью ее старшей сестры? Беременность — не уголовное преступление. Я не принцесса Ди и не леди Сара, и, как бы я ни любила тебя, ты не принц. Это будет обыкновенный, милый ребенок, а не сенсация на первых полосах газет.

      Несколько минут они молчали, серьезно, задумчиво, потом Дори сказала:

      — Вода остывает. — Она пошевелилась, собираясь встать, но он напряг руки и задержал ее:

      — Не отталкивай меня.

      — Я не отталкиваю. Вставай. Уже поздно. Мы вернемся в постель. Вместе. — Она вынула пробку, чтобы спустить воду.

      Скотт с шумом поднялся и помог Дори встать.

     — Осторожно. Ванна очень скользкая. Они вытерлись большой банной простыней, которую Дори специально держала для Скотта. Скотт с полотенцем, наброшенным на его широкие плечи, вел Дори, крепко прижав к себе. Когда он коротко поцеловал ее в губы, она ответила, обвив его руками за шею и импульсивно прижавшись к нему крепко-крепко.

      —Я боюсь, Скотт, — сказала она. — О, Скотт, я так боюсь.

      —Не за ребенка же?

      Она покачала головой.

      — Нет. За нас. За то, что у нас есть. Мы не можем потерять то, что есть между нами.

      Пригладив ее волосы, он поцеловал ее в макушку и глубоко вздохнул.

      — Я боюсь этого так же, как и ты, Дори.

      Их любовные утехи, когда они вернулись в постель, были нежными, неспешными, после них осталось щемящее чувство с горько-сладким привкусом. С этим чувством они уснули и спали почти до полуночи.

      Когда Дори начала убирать постель, она обнаружила, что лепестки розы увяли, а стебель согнулся. Она взяла цветок в ладони, словно это была антикварная ценность. Увидев это, Скотт сказал:

      — Да, плохо. Нам надо было быть более аккуратными с ней. Давай я ее выброшу.

      — Нет, — ответила Дори, закрывая цветок, когда он потянулся к нему. Затем, слегка смутившись, она пояснила: — Я хочу сохранить эту розу. Я засушу ее в книге.

      Скотт поцеловал ее в лоб.

      — Оказывается, ты романтик.

      — Ага, — рассеянно согласилась она, думая про себя: Когда в следующий раз ты приищешь мне красные розы, они будут что-то значить.

Глава восьмая

      Дори перемерила с полдюжины платьев, прежде чем поняла, что не случайно каждое платье привычного для нее размера сидело на ней кургузо, обтягивая грудь и впиваясь в талию. Перемены в ее теле вызвали сначала удивление, потом раздражение и наконец радость. До того момента, когда ей не подошло уже шестое платье, ее беременность была скорее делом разума, чем тела. Теперь же она была и физическим, и эмоциональным фактом.

      Она была беременной женщиной. Осознание этого испугало и встряхнуло ее. Раздевшись до трусов и бюстгальтера, она изучала свое отражение в зеркале примерочной, внимательно рассматривая налившиеся груди и расплывшуюся талию. Она положила ладонь на слегка распухший живот и легко прижала, надеясь ощутить зародившуюся внутри нее жизнь. Она обнаружила только небольшую твердую массу, которую чувствовала скорее нутром, чем пальцами. Секрет, который все еще принадлежал ей и тем, с кем она поделилась им, по-прежнему был таким важным и впечатляющим, таким пугающим, что осознание его заполнило ее с головы до ног. Ее тело было проникнуто им, а ее дитя, тот твердый маленький комочек внутри нее, никогда не казалось ей более реальным.

      После тщательных поисков она наконец нашла Платье свободного покроя в стиле «принцесса». Платье отличалось от одежды, которую она обычно носила, но ярко-красный цвет и блеск тяжелой тафты, украшения из кружев цвета слоновой кости на шее и на манжетах делали его вполне подходящим для приема на открытом воздухе.

      Дори довольно рассмеялась в ответ на плотоядный свист Скотта, когда она величаво вошла в его гостиную в красном платье.

      — Тебе оно действительно нравится? — спросила она. — Я никак не могла решиться. Я чувствую себя супругой Санта-Клауса.

      Скотт подошел и обнял ее.

      — Ты гораздо моложе миссис Санта-Клаус. — Он поцеловал ее в губы, потом взял за подбородок и внимательно посмотрел на нее. — Ты очень сексуальна в красном. Я могу оставить тебя здесь и повесить на новогоднюю елку.

      — А что ты сделаешь со мной после того, как уберешь елку? — спросила она. Несколько месяцев назад она бы не задумалась над его шутками и только чувствовала бы удовлетворение от его желания, чтобы она была рядом. Теперь же она заметила обратную сторону его нежности, тонкое напоминание о временных и пространственных ограничениях их отношений.

      — Заверну тебя в бумагу и заброшу на чердак вместе с другими украшениями, — поддразнил он.

      Это было совсем не то, что Дори хотелось бы услышать. Она принужденно улыбнулась, чтобы скрыть, как это ранило ее сердце, и сказала:

      — Лучше отведи меня на эту вечеринку на открытом воздухе. На чердаке слишком пыльно.

      Декан школы бизнеса Реджиналд Харгроув был женат на богатой и знатной наследнице; супруги жили в очень старом и респектабельном особняке около университета. Дом, мило и со вкусом украшенный во все времена года, был особенно очарователен на Рождество. Ветки вечнозеленых растений, переплетенные широкими красными лентами, украшали балюстраду и камин. Веточки падуба стояли в вазах с новогодними букетами и обвивали основания толстых свечей.

      Кондиционеры были включены на полную мощность, чтобы не чувствовалась духота от большого числа гостей и жара огромного камина, в котором горели дубовые дрова. Атмосферу Рождества дополнял медный котел, в котором шипел горячий яблочный сидр с корицей, гвоздикой и сухими лимонными корочками. Сидр подавала горничная в черном платье и накрахмаленном белом передничке. Она разливала его в металлические кружки, украшенные рождественскими сюжетами.

      У порога их приветствовала жена декана Челси, одетая в длинную, до пола, тканую юбку и блузку ручной вышивки с рукавами-буф. Она вела их через толпу, когда один из коллег Скотта, профессор-финансист, помахал им рукой и вовлек в оживленный разговор. Тогда хозяйка извинилась и вернулась к Двери, чтобы встречать других гостей. Постепенно собравшиеся разделились на женскую и мужскую группы. Когда декан завладел вниманием Скотта, чтобы узнать его мнение по поводу предполагаемого ограничения расходов на факультете, его жена взяла Дори за локоть. Округлив глаза, она сказала: — Эти мужчины! Теперь весь вечер они будут обсуждать сокращение бюджета.