Кобзарь: Стихотворения и поэмы - Тарас Шевченко

Предисловие

После слова — предисловие. Можно бы и без него. Так вот, видите ли: все, что я видел напечатанного, — только видел, а прочитал очень немного, — все имеет предисловие, а у меня нет. Если бы я не печатал своих «Гайдамаков», то было бы не нужно и предисловие. А если уж выпускаю в свет, то надо с чем-нибудь, чтоб не смеялись над оборванцами, чтоб не сказали: «Вот какой! Разве деды да отцы глупее были, что не выпускали в свет даже букваря без предисловия!» Да, ей-богу, да, извините, надобно предисловие. Только как же его скомпоновать? Чтобы, знаете, не было ни неправды, ни правды, а так, как все предисловия компонуются. Хоть убей, не умею: надо бы хвалить, — да стыдно, а хулить не хочется.

Начнем же уже начало книги сице: весело посмотреть на слепого кобзаря, когда он сидит с хлопцем, слепой, под тыном, и весело послушать его, когда он запоет думу про то, что давно происходило, как боролись ляхи с казаками, весело, а… все-таки скажешь: «Слава богу, что миновало», — а особенно когда вспомнишь, что мы одной матери дети, что все мы славяне. Сердце болит, а рассказывать надо: пусть видят сыновья и внуки, что отцы их ошибались, пусть братаются вновь со своими врагами. Пусть, житом, пшеницею, как золотом покрыта, не размежевана останется навеки от моря и до моря славянская земля.

О том, что происходило на Украине в 1768 году, рассказываю так, как слышал от старых людей, напечатанного и критикованного ничего не читал, ведь, кажется, и нет ничего. Галайда наполовину выдуман, а смерть ольшанского ктитора правдива, — ведь есть еще люди, которые его знали. Гонта и Зализняк — атаманы этого кровавого дела, может, выведены у меня не такими, какими они были, — за это не ручаюсь. Дед мой, доброго ему здоровья, когда начинает рассказывать что-нибудь такое, что не сам видел, а слышал, то сперва скажет: «Если старые люди врут, то и я с ними».

«Видим, видим, что надул, да еще и хочет отбрехаться!» Вот так вы вслух подумаете, прочитав моих «Гайдамаков». Господа почтеннейшие, ей-ей, не брешу. Вот видите что! Я думал, и очень хотелось мне напечатать ваши казацкие имена рядышком, хорошенько; уже было и нашлось их десятка два, три. Слушаю, выходит разноречиво: один говорит — «надо», другой говорит — «не надо», третий ничего не говорит. Я думал: «Как тут быть?» Взял да и протрынькал хорошенько те деньги, что надо было заплатить за листок напечатанного, а вам и ну писать эту цидулу! Все бы это ничего! Что не случается на веку! Всякое бывает, как на долгой ниве. Да вот — горе мое! Есть еще и такие панычи, что стыдились свою благородную фамилию (Кирпа-Гнучкошиенко — въ) и напечатать в мужицкой книжке. Ей-ей, правда!

Т. Шевченко

[Петербург, 1841]

«Ветер веет, повевает…»

Перевод Н. Асеева

Ветер веет, повевает,Шепчется с травою;Плывет челнок по Дунаю,Гонимый волною.Плывет в волны, водой полный,Никто не приметит;Кому глядеть? ХозяинаДавно нет на свете.Поплыл челнок в сине море,А оно взыграло…Поднялися волны-горы —И щепок не стало.

Короткий путь, что челнокуДо синего моря, —Сиротине до чужбины,А там — и до горя.Словно волны, поиграютС ним добрые люди;Потом станут удивляться,На что он в обиде;Потом спроси, где сирота, —Никто и не видел…

[Петербург, 1841]

Марьяна-черница

Перевод Л. Вышеславского

Оксане К…ко{98}. На память

о том, что давно минуло

{97}Ветер стонет, долу клонитЛозу на просторе,Дуб ломает, катит полемПерекати-поле.Так и доля: того согнет,Иного сломает;Меня катит, а где бросит —И сама не знает,В какой стране бедняка закопают?Где я успокоюсь, навеки засну?Коль знаешь на свете лишь бедность одну,То жизни не жалко. Никто не узнает,Не скажет хоть в шутку: «Пускай почивает!В одном его счастье, что рано заснул».Не правда ль, Оксана? голубка чужая!Ты тоже не вспомнишь того сироту,Что счастлив был, в свитке по свету блуждая, Когда видел чудо — твою красоту.Кого ты без речи, без слов научилаОчами, душою, сердцем говорить,С кем пела Петруся,{99} чтоб горе забыть,С кем в песнях всю душу умела раскрыть.Ты тоже не вспомнишь. Оксана! Оксана!Поныне я плачу, тоскую, томлюсь,Проливаю слезы над моей Марьяной,Тобою любуюсь, за тебя молюсь.Припомни ж, Оксана, голубка чужая,Укрась же сестрицу Марьяну венком,Взгляни на Петруся, печали не зная,И хоть невзначай помяни о былом.

Санкт-Петербург,

Ноября 22 1841 года

В воскресенье на выгонеДивчата гуляли,Танцевали с парубками,Песни распевали,Вспоминали вечерницы,Как мать дочку била,Чтоб с казаком не стояла.Ясно, молодые…Каждая и напеваетО своем, что знает…Вот кобзарь с сумой своеюВ село ковыляет.Сапоги в руках, а рядомС ним — поводыренокСеменит едва… ребенок!Несчастный ребенок!Ободранный; не рубаха,А одни заплаты…(Ну, точь-в-точь — сынок Катруси{100}.)Всмотрелись дивчата…«Кобзарь идет! Кобзарь идет!»По слову такому,Хлопцев бросив, побежалиНавстречу слепому!«Дедушка, сыграй, голубчик, —Закричали дружно. —Я дам грошик». — «Я — черешен».«Все дадим, что нужно, —Все, что хочешь… Мы станцуем,А ты нам сыграешь…Заиграй нам, что придется…»«Знаю, дочки, знаю…Вам спасибо, благодаренЗа ласку премного.Я б сыграл вам, да, признаться,Не на чем, ей-богу…Я вчера был на базаре,Кобза поломалась…Разладилась…» — «А струны есть?»«Только три осталось».«Хоть на трех сыграй, что хочешь».«На трех… Ох, дивчата!Я и на одной, бывало,Игрывал когда-то…Погодите, дорогие,Отдохну немного.Сядем, хлопчик». ОпустилисьВ траву при дороге.Вынул кобзу, два-три разаУдарил по рваным.«Что б сыграть вам?Погодите. Черницу МарьянуВы слыхали?» — «Не слыхали».«Так слушайте, дети,Да кайтеся!.. Давным-давноЖила мать на свете,И отец был, да не стало;Осталась вдовою,Да не молодою,И с волами,И с возами,И с дочкой родною.Росла ее Марьяна,Как панночка румяна,ГорделиваИ красива, —Хоть за гетмана-пана!Мать о дочке хлопочет,За богатого прочит.А МарьянаЖдет не панаИ гулять с ним не хочет, —С тем усатым, пузатымБогатеем проклятым,А к родному,МолодомуХлопцу Петру из хатыУбегала,С ним гуляла,Обнимала, млела…А порою улыбалась,Плакала, робела…Спросит Петр ее:«Что плачешь?Поведай, родная…»Она взглянет, усмехнется:«И сама не знаю…»«Или, думаешь, покину?Нет, моя дивчина,Буду холить, буду любить,Покуда не сгину!..»«Разве было так на свете,Чтоб жарко любили,А потом вдруг разлучилисьИ в разлуке жили?Нет, такого не бывало…Только сочиняютКобзари об этом песни…Слепые не знаютИ не видят, что на светеЕсть ты, черноокий,Что есть гибкий стан девичий,Казацкий высокий.Что есть косы, чудо-косы,И твой чуб, мой милый,Что на слово на ПетровоИ в глухой могилеУлыбнуся; скажу ему:«Орел сизокрылый,Люблю тебя и по смерти,Как в жизни любила.Пусть нас вместе, мое сердце,В землю закопают!Обниму вот так, покрепче…Умру… Не узнаю.Не узнаю… Обнялися,Обнялись, замлели…Вот любовь была какая!На тот свет хотели,Обнимаясь, удалиться;По-иному сталось!Каждый вечер сходилися,А мать и не знала,Где Марьяна до полночиИграет-гуляет?«Дочь моя еще ребенок,Ничего не знает».Угадала мать, да толькоНе все угадала,Знать, забыла, что когда-тоИ сама гуляла.Она угадала: ее молодаяМарьяна не знает, как надобно жить.Думала — ни люди, ни доленька злаяПетра не похитят… Умела любить.Думала, что только кобзари играют,Не видят, слепые, тех карих очей,Что попусту только пугают людей…Пугают, дивчата, правдою пугают!И я вас пугаю, того, что я знаю,Пускай никому не придется узнать —Изведал я горе… Прошли мои лёта!Сердце не заснуло, я вас не забыл.Люблю вас, дивчата, как мать своих деток, Играть я вам буду, пока хватит сил.Когда же меня, мои дети, не станет,Добром помяните меня и Марьяну, —Я вам с того света тогда улыбнусь,Улыбнуся… И заплакал.Дивчата смотрели,Отчего кобзарь заплакал,Спрашивать не смели.Все минуло. ПомогалоВ годы молодыеСлово девичье, простое…И глаза слепыеВытер старец… «Вы проститеМеня, ради бога.Так вот, видите, МарьянаС убогим ПетрусемДо полуночи гуляла,А мать и не знала,Удивлялась: что такоеС Марьяною стало?Сглазил кто? Бывало, сядет —И не вышивает;Лишь Петруся вместо ГрицяТихо напевает.По ночам во сне подушкуК груди прижимает…Мать смеялась поначалу,Думала — играет;Потом видит, что не шутки.Говорит: «Марьяна!Ждать пора уже нам сватов,И, может, от пана!Выросла ты, чтоб не сглазить,Уже погуляла:Думаю, сама ты видишь…»Насилу сказала:«Уж пора б и замуж, что ли…»«А за кого, мама?»«За того, кто тебе пара».Запела Марьяна:

«Отдай меня, моя мама,Да не за седого,Отдай меня, мое сердце,Да за молодого.Пускай старый бобылюет,Гребет денег вволю,А молодой меня любит,Не ждет лучшей доли.Он не ищет, он не рыщетЧужими степями:Свои волы, свои возы,А меж парубками,Точно мак между цветами,Цветет, расцветает.Есть и поле, есть и воля,Лишь доли не знает.Его счастье, его доля —Мои очи, брови,Длинные мои ресницы,Ласковое слово.Отдай меня, моя мама,Да не за седого, —Отдай меня, мое сердце,Да за молодого».

«Дочка моя, Марьяна!Отдам тебя за пана,За знатного, богатого —За сотника Ивана».«Умру, сердце-мама,За сотником Иваном».«В дом его войдешь по праву,Деток вырастишь на славу».«Пойду внаймы, пойду в люди,Женой сотника не буду».«Пойдешь, дочка Марьяна,За сотника Ивана».Заплакала, зарыдалаБедная Марьяна.«За старого… богатого…За сотника Ивана… —Сама себе повторяла,А потом сказала: —Срок положенный девичийЯ не отгуляла.Ты ходить мне не давалаПоутру к кринице,Ни жито жать, ни лен трепать,Ни на вечерницы,Где и хлопцы и дивчатаСмеются, гуляют,Обо мне, о чернобровой,Шепотком болтают:«Богатого отца дочка,Шляхетского рода».Горько жить мне. Горько, мама!Горше год от года!Ты мне брови подарилаИ карие очи,Все дала мне, только счастья,Счастья дать не хочешь!Зачем меня пеленала?Кормила, ласкала?Пока горя я не знала,В землю б закопала!»Отмахнулась мать седая,Слушать не желая;Дочка, вся в слезах, из хатыВышла, как слепая.

«Ой, гоп! Не пила,Я на свадьбе была,К себе домой не попала,А к соседу зашла,У соседаДо обедаСпать в чулане легла,

Потом со всех ногС неженатым — в горох,И в чулане, и в бурьяне,Там, где яр, там, где лог,Целовались,Обнимались,Потоптали горох.

Ой, гоп! Не сама —Напоила кума,Помогла домой добраться,Не увидел Фома.С кем пью брагу,С тем и лягу,Мне не надо ярма!

Поразило б тебя громом!Я, Фома, не буду дома,А у кума,У НаумаВысплюсь в клуне на соломе.Ну-ка, ну-ка, весела!Наша с нами в пляс пошла!Фартук-фартучек алеет, —Нету девушки честнее!»

Так гости шли и пели рьяноОрдою пьяной; а МарьянаНа них из сада своегоСмотрела, у плетня упалаИ тяжко, тяжко зарыдала.Беда! А все из-за того,Что любит. Тяжело на светеВек одинокому прожить,Еще страшнее, мои дети,Себе неравного любить.Смотрите: живу без очей, среди ночи,Давно я их выплакал, мне их не жаль.Мне нечего видеть. Те девичьи очи…Что давно… Когда-то… Думы и печаль —Вот все, чем владел и владею на свете,С богатством таким мне невесело жить.Под тыном ночую, беседую с ветром,Хозяева в хату стыдятся впуститьИ словом приветить седого калеку.Долго жить не стоит тому человеку,Кому не судилось счастливо любить.Уж лучше со света уйти поскорее,Чем видеть, как старый, скупой богатейЦелует за деньги, венчается с нею…О боже, мой боже! волею своеюРазбей мое тело и душу разбей».Зарыдал кобзарь, заплакалСлепыми очами.Удивляются дивчата:Смерть уж за плечами,А он, слепой, сивоусый,Про былое плачет.Вы, дивчата, не дивитесьТем старым, казачьимСвятым слезам. То не утромВыпавшие росыПри дороге и не вашиБисерные слезы.Наплакался. К струнам рванымПрипал головою.«Вплоть до вечера МарьянаВ роще под вербоюПроплакала; пришел Петрусь, —Все ему сказала,Что от матери слыхалаИ что сама знала.Не сдержалась, рассказала,Как ордою пьянойГости шли и пели песни.«Марьяна! Марьяна!Скажи, почему я убог, ты богата?Скажи, почему нет коней у меня?Меня бы насильно никто не сосватал,Молчала бы мать. Ты, судьбу не кляня,Спросила б лишь сердце, дала б ему волюЛюбить, кого знает. Тебя б я умчалДалеко! Далеко! Никто чтоб не знал,Никто чтоб не видел, где светлая доля,Моя доля, мое счастье —Ты, моя Марьяна!Почему же ты не в свитке.А я не в жупане?»Плачет девушка, — так детиПлачут от обиды.Петро ее обнимает,Ничего не видит,Кроме частых слез Марьяны;Коль девушка плачет —И средь бела дня тоскливо,А ночью — тем паче!«Не плачь, сердце, у меня естьИ сила и воля,Люби меня, мое сердце,Найду свою долю.За высокими горами,За широкими степями,На далеком поле По воле-неволеНайду счастье-долю!И не в свитке, а сотникомЯ к тебе вернуся,Не в бурьяне, — среди церквиОбнимешь Петруся.Обнимемся, поцелую —Завидуйте, люди!А ты стоишь, раскраснелась…»«Когда ж это будет?»«Скоро, скоро, моя рыбка!Только веру в этоХрани свято, ступай в хату,А я до рассветаВ чистом поле помолюсяЗвездам яснооким,Чтобы без меня светилиТебе, одинокой.Я глазами степь окину…»«Ты меня покинешьЭтой ночью?» — «Нет, я в шутку,Теперь УкраинеСолдат царских и татарвыНечего бояться».«Слышно, ляхи нападают».«Они лишь грозятся.Разойдемся, мое сердце,Пока не светает.Что ж ты снова заплакала?»«И сама не знаю».

[Петербург, 1841]