Мы из спецназа. Поединок - Андрей Щупов

- Припухаешь, Дута?

- А чего, в натуре? Имею право.

- Иметь-то имеешь, только лейтенант клиента прислал.

- Вижу, что не эскимо в коробке.

- А видишь, значит, встречай как положено.

Заключенный по кличке Дута согласно кивнул. Ни дать ни взять - горилла с обритой налысо головенкой. Непонятно было, как эта гора мышц помещается на узких нарах. К Дуте с готовностью присоединился другой зэк - сисястый и рыхлый, с крупными руками, покрытыми рыжими веснушками.

- Какая статья, сержант?

- А тебе, фуфел, это без разницы.

- Так-то оно так, но любопытно. Нам же с ним, типа, базарить.

- Вот сам у него и поинтересуешься. Так сказать, в процессе беседы.

Дмитрий обернулся к конвоиру:

- Слышь, сержант, как бы тебе не аукнулись подобные шуточки. Ты еще не знаешь, с кем связался.

- А ты меня не пугай. Я человек маленький. Мне сказали, я сделал. Хочешь апелляцию подавать, так это не ко мне.

Он повернулся, чтобы уходить, но Дмитрий поймал его за рукав:

- Эй, генерал, ты куда? А если я взятку хочу дать! Может, у меня денег - полные закрома!

- Те, у кого такие закрома, к нам не попадают. - Резко высвободившись, сержант переступил за порог.

Дверь с лязгом захлопнулась.

Дмитрий кулаком врезал по металлической двери, искоса глянул на сокамерников:

- Из-за таких вот ссученных и не могут до сих пор отскрести планету.

- Это ты про кого? - Сисястый у

грожающе приподнялся.

- Да так, не обращай внимания. Мысли вслух. - Дмитрий невесело усмехнулся. Четыре пары глаз не отрываясь смотрели на него. И он, в свою очередь, понял, что бросили его сюда отнюдь не для поправки здоровья.

- Ну что, сайгак, сразу ляжешь на шконки или покалякаем для разминки? - произнес гориллоподобный Дута.

- Лучше, конечно, покалякать. - Дмитрий подумал, что такому экспонату самое место в Кунсткамере: белки глаз Дуты отдавали болезненной желтизной, правое ухо было вдвое меньше левого, на могучей шее красовалась экзема.

- А я лично против! - Сисястый оглянулся на соседей, явно ожидая поддержки. - С базаром оно всегда успеется, сначала - дело. Засадим по сваечке, а там и потолкуем, если охота. Ты сам прикинь, шустрик, мы же тут все поголовно скучаем. Ни баб, ни ширева. Реально оторваны от жизни! Я, конечно, больше молодых люблю, но ты вроде тоже не старый.

Поднявшись с нар, рыхлотелый двинулся к Харитонову.

Он игриво помахивал крупными веснушчатыми руками, а его улыбка неестественно сверкала стальными протезами.

- Давай, милый, не ерепенься.

Брезгливо поведя носом, Дмитрий предупредил:

- Остынь, фиксатый! Не получится у тебя со мной.

- Чего-чего? Почему это не получится?

- Язва у меня. Двенадцатиперстной кишки. Говорят, жутко заразная болезнь.

- Опаньки! - Сисястый ударил себя по коленям и присел словно в танце. - А шустрика-то нам веселого сунули. А ну пискни еще разок!

Дмитрий внутренне сжался. Жаль, что сейчас он не в лучшей форме.

- Ну чего замолчал? Болталку проглотил?

- Ты, русланчик, на глот не бери. Подавишься.

- А чего ты мне можешь сделать?

- Все, что угодно. У меня папа в милиции. И брат - тренер по плаванию.

- Дута, ты понял? - Сисястый обернулся к соседу. - Слышал, чего этот кобел тут гонит!

- А чего, я слушаю.

- Гнилой базар. Хорэ тянуть фазана, - подал голос еще один сокамерник - худой как жердь, с костлявым жилистым телом. Этот и времени терять не стал - скинул трусы, обнажив жидкий член, и шагнул к Харитонову. Скрипнули нары, и вниз спустился последний заключенный. Ссученные, как стая гиен, стягивались к Дмитрию. Поднялся с лавки и сам Дута. Мысленно Дима охнул - ростом этот зверь оказался за два метра, черная густая шерсть покрывала его плечи, спину и грудь.

- Ну? Что уставились? Все одно никакого кина не будет. Причешу, как в лучших парикмахерских.

- Видали, чего гонит? На понт берет!

- Да-а… Бакланчик из шустрых.

- А нам это по барабану, - тускло проворчал Дута. - Гасите его, чего встали, как бараны?

Вперед ринулся сисястый. Дмитрий знал такую породу бойцов. Брали не техникой, а весом, яростью и напором. Впадая в психоз, месили кулаками вусмерть, до последнего, еще и лежачих потом топтали. Маневрировать у него, конечно, не получится, но маневрировать он и не собирался. Еще в обезьяннике, когда сержант отобрал у него ремень, а после попытался сдернуть шнурки, выяснилось, цемент ссохся, превратив обувку в подобие каменных башмаков. Кастет на руке - страшная штука, но нечто подобное он имел сейчас на ногах. Именно это оружие Дмитрий и пустил в ход, встретив летящего на него противника ударом ноги в грудь.

Переломившись в поясе и хватая распахнутым ртом воздух, веснушчатый опустился на пол. Не дожидаясь, когда гигант Дута сообразит, что же это такое стряслось с товарищем, Дмитрий сам ринулся в атаку. Изобразив боксерскую двойку и уже видя летящий с высоты кулак, нырнул под верхние нары, впечатав левую окаменевшую ступню в поросшее черным волосом литое Дутино брюхо. Какими бы мышцами ни обладал этот великан, но на его месте не выдержал бы и Шварценеггер. Колени Дуты стукнулись об пол, и вторым безжалостным ударом - уже в голову - Дмитрий положил его наземь. Шагнув вперед, зацепил крюком еще одного забияку, поймав за шею, рванул на себя, подставил колено. Результат получился столь же убедительным.

Четвертого сокамерника бывший спецназовец догнал уже в прыжке. Тот пытался укрыться на верхних нарах, но Дмитрий обхватил его за пояс, самбистским броском перекрутил через себя и швырнул вниз. Соперник шмякнулся спиной, звучно приложившись к полу затылком.

- Вот так, господа ссученные. - Победитель устало оглядел поле битвы. Нужды кого-либо добивать не было. Из четверых противников постанывал и шевелился только один, все остальные находились в полном отрубе.

Потирая ноющие ребра, Дмитрий присел на нары. Мир зачастую не предоставляет выбора. Либо ты, либо тебя. Как на войне - дуэль техники, мускулов и нервов. Не вина честных людей, что подобных правил они не знают. На то они и честные, чтобы делать этот мир красочнее и лучше. Такие, как Харитонов, созданы для иного. Потому что даже честным и талантливым для строительства нужен фундамент, а значит, кто-то должен осушать болота, вырубать чертополох и зачищать местность. Именно к категории чистильщиков Дмитрий и принадлежал. Во всяком случае, жизнь заставила его овладеть именно этой профессией.

Скрежетнул замок, дверь в камеру вновь отворилась. Дмитрий рассмотрел изумленное лицо недавнего конвоира.

- Это, значит, как же?… Ты что, всех четверых положил?

- Да нет, сами с полок упали. Пьяными, понимаешь, оказались.

- Вот напасть-то! А лейтенанту я что доложу?

- Не расстраивайся. Было бы из-за чего. Не ты же здесь сидишь, не тебе и отдуваться.

Сержант, однако, продолжал волноваться. На одутловатом лице его попеременно вспыхивали то испуг, то глубочайшая озадаченность.

- Ты их, случаем, не того?

- Все нормально, командир. Это же мальчиши-плохиши, а у таких головенки, как правило, крепкие.

Охранник неуверенно хмыкнул:

- А ты у нас, значит, мальчиш-кибальчиш?

- Ошибаешься, цирик мой дорогой. Мальчишом-кибальчишом станешь у нас ты. Сразу, как только вызвонишь полковника Кравченко. Знаешь, наверное, такого?

- Это никак из управления?

- Оттуда, милый, оттуда. Очень большая шишка и практически мой отчим. Словом, позвонишь ему и честно обо всем доложишь. Скажешь, Дима Харитонов просил карету прислать. И чтобы кони были обязательно гнедые.

- Красиво поешь!… А он меня, часом, не пошлет куда подальше, этот твой Кравченко?

- Он, догадливый ты мой, другое сделает. Он все ваше заведение по кирпичикам раскатает. В том случае, если ты не позвонишь. А начальства своего не бойся, оно уже, считай, под трибуналом. За такие пресс-хаты нынче сурово спрашивают.

- Какая еще пресс-хата?

- Только глазок невинных не строй, ладно? Все ты, цирик, знаешь не хуже меня.

- Так это… не к бээсэсникам же тебя было кидать.

- Что ты, милый! Я и не претендую, согласен был на общую, не стал бы обижаться. Хотя, думаю, настоящего мента вы туда бы хрен сунули.

- А ты разве мент?

- Я - хуже. Я - смерть твоя, вертухайчик. Сам небось знаешь, что за такие фокусы даже наше нерадивое начальство по морде сапогом бьет. - Дмитрий криво улыбнулся. - Короче, все запомнил? Полковник Кравченко, областное УВД. В крайнем случае кого-нибудь из его замов пошевели, хотя не в твоих интересах особо светиться.

Сержант продолжал топтаться на месте.

Ни ему лично, ни всему СИЗО случившееся не сулило ничего хорошего, и он прекрасно это понимал.