Лоренцо Медичи и поэты его круга. Избранные стихотворения и поэмы - Луиджи Пульчи

X. Песня перевернутых лиц

Всё всему вразрез идет —Думай так или иначе,Мы же движемся по-рачьиВсё назад, а не вперед.Нынче за спину, назадОбратите взор нехмурый,Пусть туда глаза глядят.Мы – изменники Натуры;Только дураки и дурыВерят в то, что предстает.Оправдаем без трудаНаше продвиженье задом,Заявляя, что всегдаЖив обычай сплошь и рядом.Делай так и тем же складом,Как и весь честной народ.Верим, что удастся намТем манером продвигаться;Персик приберешь к рукам,Присмотрись пред тем как браться,Щупай, трогай и приладься,Ни стыда в том, ни хлопот.Кто не обращает ликИ не ходит как пристало,Тот тычка схлопочет вмиг;Стерпит, словно не бывало,Но запомнит, коли жалоТой обиды больно жжет.Не дивитесь, коли такНаши донны поступают.Извратился ныне всяк,В месяц раз у них бывает:Раз за разом наплывает,Так и всё вокруг идет.

XI. Песня пекарей

Мы пекари, о донны, каждый млад,В искусстве нашем всё идет на лад.

Готовим караваи, кренделя мыИ чашечки печем, благие дамы,Есть хлеб большой, а есть и малый самый,Снаружи мягки, сладкий вкус таят.

И сахарные шишки с пирогамиВыделываем мы, узрите сами,«Тверды» решите, тронув их руками,Внутри же лучше, чем на первый взгляд.

Пусть предпочтут одни бобов покупку,Мы растолчем их лучше, бросим в ступку,Пестом раздавим прочную скорлупку,Поводим с силой так, вперед, назад.

Как пышный хлеб испечь, то нам известно,Еще белей, чем локон ваш прелестный,По нраву будет, говорим вам честно,Иных не пожелаете услад.

Мука должна быть лучшей, не иначе,Просейте через сито с той задачей,Чтоб чисто было, и водой горячейЗалейте после, помешав стократ.

Покрепче спины здесь нужны, подруги:Сминайте тесто, ловки и упруги,Пусть пот со лба закаплет от натуги,И замесите, ждите результат.

Нужны для хлеба справные закваски,Держите в теплом месте без опаски;Хоть над кроватью – будет словно в сказке,Всё по порядку – тесто выйдет клад.Пред тем как печку раскалить, метлоюСор выметайте, ибо там пороюОн остается с прежнею золою,Иль хлеб ваш чистым будет уж навряд.

Почувствуйте, какой там жар таится,Взбухает хлеб, выходит прочь водица,Входя, был тверд, но мягким обратится,Как мякиш, хлеб – любой такому рад.

Коль и жаркое сделать захотите,Большую с малой печку совместите,С единой дверцей как бы, но простите,Не знаем, то ль все пекари творят.

О нашем ремесле на карнавале,Благие донны, мы вам рассказали,Чтоб этой штучкой рты вы ублажали,А мы на свой всё сравниваем лад!

Анджело Полициано

Стансы на турнир

Книга первая

Величье празднеств и забав столицы,Что краем славных тосков управляет,И грозное владычество царицы,Чей светоч третье небо просветляет,И благородных игрищ вереницыМне смелый ум воспеть повелевает,Чтоб имена героев, их свершеньяНе стерла Смерть, Судьба иль власть Забвенья.

О дивный бог, вливающий в сердца намСквозь очи вожделения любви,Питающийся плачем непрестаннымИ сладкий яд рождающий в крови,Ты жалуешь нас благом несказанным,И чужды злого помыслы твои!Амор, веди меня прямой тропою,Мой низкий разум озари собою

И помоги нести мне тяжесть гнета,Правь языком, рукою неуклонно,Правь замыслом высокого полета.И коль моленьям внимешь благосклонно,Поведай, как поймал в свои тенетаВысокий ум тосканского барона,Младого отпрыска этрусской Леды?Как одержал столь славные победы?

И ты, о Лавр, под чьим широким кровомФлоренции, вкушающей покой,Не дрогнуть пред ненастием суровымИль Громовержца гневного рукой,Услышь мой глас, дрожащий с каждым словом,Укрой меня под сению благой;Ты цель, причина всех моих желаний,Цветущих от твоих благоуханий.

Ах, обретет ли силы для полетаДуша моя, что с самой колыбели,Себе не чая лучшего оплота,Живет тобой, чтоб струны зазвенелиИ в песне, от нумидян до Боота,От Инда до закатных вод, воспелиСчастливый род твой, дабы превратитьсяМне в лебедя из каркающей птицы?

Пока робею ввысь полет направить —Подрезаны крыла у вдохновенья —Позволь же брата твоего восславить,Чьи новые трофеи, без сомненья,Тебе не могут радость не доставить;Как и ему, потеть мне на арене.О бог любви, внушающий мне строки,Подвигни сердце на полет высокий!

И коль не лжет молва нам, что ЕленаТвой светлый дух, божественный Ахилл,Любовной страсти причастила плена,Как только он от персти воспарил,Прощусь с твоей трубою дерзновенноИ на кифаре, сколько хватит сил,На всю страну я буду славить рьяноЛюбовный пыл и брани Джулиано.

В ту чудную, безоблачную пору,Когда еще не тронул пух лица,Наш Джулиано не внимал Амору,Что сладким игом бременит сердца.Беспечный, предавался он задоруИ погонял лихого жеребца.Из сицилийских стад был конь отборный,Он спорил с ветром, быстрый и покорный.

То прыгал он с повадкой леопардьей,То узкий круг на тропке делал конь,И всадник, весь в охотничьем азарте,Метал свой дротик в цель лесных погонь.Свободным жил он и судьбины хартийНе ведал, не предвидел тот огонь,Что слезной станет для него юдолью,И он смеялся над влюбленных болью.

О, сколько нимф по юноше вздыхало!Но все их пени, горести и плачиВ груди надменной не могли нималоЛед растопить, воспламенить – тем паче.В лесах он так охотился, бывало,С суровым, гордым видом – не иначе,А чтобы не был зной ему докука,Носил венок он из сосны и бука.

Когда же звезды на небе блистали,Он возвращался, радостный, домой,И девять сестр его сопровождали,Напев ему внушая неземной,Возвышенные песни пробуждалиСтаринной добродетели устой.Любовь считал он похотью и тленом,Диане предавался и каменам.

А если видел он в слепом блужданьеВлюбленного, поникшего в кручине,Что вызывает только состраданье,Бредя покорно вслед своей врагине,Покорствуя Амору в ожиданьеДвух светочей, как истинной святыни,Кому лишь плач сужден в ярме жестоком, —То горьким настигал его упреком:

«О жалкий, брось нелепое юродство,Слепое заблужденье и растравуИ не питайся тленом сумасбродства,Злой ленью или похотью лукавой.То, что зовут любовью – есть господствоБезумия; ту сладкую отраву,Коль молвить жестче, звать чумой пристало,Злом радостным, что в сети мир поймало.

Как жалок тот, кто дамой в сеть заманен!Не помышляя об иной отраде,Грустит он или счастьем отуманен,Ловя его в словечках иль во взгляде!Лист на ветру не столь непостоянен —Сто прихотей на дню забавы ради:То прячется, то гонится за нами.Прилив, отлив – сравню ее с волнами.

Расцветшая красавица подобнаСкале коварной, спрятанной на дне,Или змее, меж трав скользящей, злобной,Что сбросила покров свой по весне.Ах, можно ль быть несчастней, коль способнаОна своей суровостью вполнеИзмучить вас, ведь чем лицо прекрасней,Тем больше фальши, тем она опасней!

В очах юниц – Аморовы привады,Что похищают мужество тотчас;Сглотнешь наживку, поглощая взгляды —Глядишь, свободы дух в тебе угас;Когда ж Амор летейские каскадыЗабвения обрушит вдруг на нас,Забудем и высокую природу,И всю отвагу недругу в угоду.

Насколько же приятней без волненийПреследовать зверей в столетних борах,За гранью рва и замка укрепленийВыслеживать их в логовах и норах;Зреть долы, холмы, красоту растений,Ручьи и воздух чистый на просторахПод пенье птиц и волн шумливых ропотИ ветерка в древесных кронах шепот!

Как сладко видеть коз, что на утесахУмильно щиплют сочные былинки,А горный пастырь, опершись на посох,Дудит в свои нехитрые тростинки;Красу земли на пашнях и покосах,Плоды деревьев, словно на картинке,Коров мычащих и овнов бодливых,И спелой ржи волнение на нивах!

Вон грубый гуртовщик, открыв защелку,Заводит стадо рунное в загонИ прутиком отнюдь не втихомолкуОтставших хлещет, погоняет он.А вон виллан собрался на прополкуИли мотыжить комья принужден;Крестьянка вон, без пояса, босая,Идет, гусей под яром выпасая.

Я верю, также радовался жизниЛюд первобытный в веке золотом;И не рыдали матери на тризнеО детях, ратным сгубленных трудом;Еще ветрам не доверяли жизни,Волов не тяготили мы ярмом,Жилища дубом украшать умели,Мед из ствола и желудь с ветки ели.

Еще злодейской гонкой за наживойМир первозданный не был обуян,Свободно жили все, миролюбиво,Без пахоты был урожай нам дан.Но доле рок завидовал счастливой,Не стало блага, был закон попран,Лихая похоть к нам вселилась в груди,Та, что любовью называют люди».

Так юноша заносчивый сверх мерыСвятых влюбленных порицал везде.Самодовольный, не давал он верыЧужому плачу и чужой беде.Но вот слуга Амора и Венеры,Что пламенел, покорный их узде,Воззвал к Амору: «Гнев свой справедливыйЯви, о бог, да сломится строптивый!»

И Купидон не пренебрег мольбами,Он рассмеялся и изрек свирепо:«Я что ль не бог? Или угасло пламя,Что обнимает ширь земли и неба?Юпитера я встарь облек рогами,За Дафною заставил гнаться Феба,Я с трона адова совлек Плутона.Так избежать ли моего закона?

Велю – и тигр послушный не лютует,Лев не рычит, уймет шипенье змей,А человек в спокойствии толкует,Что, мол, не для него ловушки клей!Ужель моя божественность рискует,Коль власть мою презрел отважный сей?Что ж, поглядим, как выстоит несчастныйПеред очами девушки прекрасной».

Уже Зефир дыханием весеннимУкрасил склоны, изморозь убрав,И ласточка вернулась к милым сеням,От перелета долгого устав,И спозаранку сладкозвучным пеньемПичуги нарушали сон дубрав,И мудрая пчела чуть свет кружила,Собрать добычу сладкую спешила.

Когда в дупло спешат укрыться совы,С рассветом, наш отважный ДжулианоНа скакуна садится удалогоИ мчится в лес с компанией избра́нной,А сзади свора верная готоваНапасть на след, вынюхивая рьяно,Здесь всё, что только нужно для охоты:Рога, тенета, луки, пики, дроты.

Обхвачен лес отрядом бесшабашным.Уж не дремать по логовам зверям —От ужаса дрожат в смятеньи страшном:Псы взяли след, псы рыщут тут и там.На тропах – сети; с грохотом протяжнымСливается и нарастает гамИз свиста, гика, топота и лая;Рога гремят, дубраву оглушая.

Такой же грохот сотрясает своды,Когда Юпитер огнь метнет из тучи;С таким же шумом низвергает водыС крутых порогов грозный Нил кипучий;Такой же страх объял латинян роды,Как взвыл Мегеры адский горн могучий.И звери – кто грызет себя, отчаясь,Кто, хвост поджав, бежит не озираясь.

Рассеялась ретивая ватага:Кто – к сети, кто на тесный встал проход,Кто держит псов, а кто почел за благоИх отпустить, кто их назад зовет,Кто – во всю прыть по полю до оврага;Иной, вооруженный, зверя ждет,Иной залез на дерево с расчетомТам притаиться с луком или дротом.

Точа клыки в свирепом ослепленье,Вепрь ощетинился в своей ложбине;Покинув гроты, робкие олени,Ища спасенья, мчатся по равнине,Лисою позабыты ухищреньяИ зайцы – врассыпную по долине.Всяк мелкий зверь спешит забраться в нору;Петляет волк, обманывая свору,

Но всё ж ему не скрыться в глухомани,Ведь резвых гончих не подводит нюх.Дрожат пред ними трепетные лани,У вепрей пред мастиффами испуг.А Джулиано, весь в пылу желаний,Покинув свиту, прянул во весь дух.Как на крылах он в заросли помчался,И горе зверю, что ему встречался.

Так в дебрях Гема или ПелионаОхотились кентавры, мчась по склонам,И смерть они несли во время оноМедведям страшным, барсам разъяренным,И зверь бежал, пылая исступленно,В нем стыла кровь, когда безумным гономНеслись они, всё на пути ломая;Дрожала чаща, топоту внимая.

Нельзя не любоваться Джулиано,Несущимся сквозь дебри как стрела,Гоня по чащам тварей неустанно:Венок зеленый вкруг его чела,Запылены власы, и лик румяныйСтруя честно́го пота залила.Такой-то час избрал Амор для мести,И, нечего сказать, в удобном месте!

Он сотворил из воздуха рукамиПрекрасный призрак лани горделивой,С высоким лбом, с ветвистыми рогами,Всю легкую и белую на диво.И как перед дрожащими зверями,Воспрял охотник и помчал ретиво,Пришпорив скакуна, вослед за нею,За мукою грядущею своею.

Осекся дрот, и в это же мгновеньеОн верный меч свой вытащил из ноженИ дал коню такое ускоренье,Как будто торный путь в лесу проложен.Замедлил зверь, являя утомленье,Уже казалось, что успех возможен,Что вот добычу схватит он победно,Но тот метнулся и исчез бесследно.

Чем долее преследованье длится,Тем больше понимает, что впустую.Усталость тенью на него ложится,Но не поймать добычу непростую.В стигийских водах так Тантал томится:Коль хочет пить – не взять волну речную,Коль голоден – плоды, что были низко,Вмиг отклонятся, и уже неблизко.

В погоне безнадежной ДжулианоНемало отдалился от отряда.Цель далека, хоть всё ему желанна,А конь без сил, коню дать отдых надо.И вот пред ним цветущая поляна,А средь поляны – дивная отрада:Младая нимфа в белом одеяньеИ нет как нет уже проворной лани.

Исчезла лань, но дела нет до ланиОхотнику, коль перед ним она.Поводья натянув, он на полянеОстановил лихого скакунаИ весь застыл в немом очарованьеПред той, в ком красота воплощена.И стан, и лик, и очи неземныеЗаставили пылать его впервые.

Как если ловчий из норы пещернойДетей тигрицы вздумает украсть,Чрез лес гирканский в ярости безмернойЛетит она, чтоб окровавить пасть,Но в беглом отраженье легковерноТигрят признает и, забыв напасть,Застынет, медля пред виденьем мнимым,Похитчик же уходит невредимым, —

Так Купидон, таясь под сенью взора,Стрелу готовит, не жалея рук.Он тетиву натягивает спороТак, что сомкнулся кончиками лук,Стремительно, до самого упора,А в шуйце держит огнь любовных мук.Стрела еще и цели не достигла,А в сердце Джулиано боль проникла.

Как изменился он, когда мгновенноВ груди зажегся пламень благородный!Как задрожало сердце уязвленно!И тут же пот прошиб его холодный.Так созерцал он жадно, дерзновенноГлаза глазами в муке безысходной.Не знал несчастный, что в сияньи ономПриют был облюбован Купидоном.

Не знал он, что внутри Амор, желавшийЕго покоя долгого лишить,Его сетями накрепко связавший,Чтоб раной потайною сокрушить.Он – как охотник в сеть свою попавший,Охоту не успевший довершить.О лике, о власах он грезит сладко,Божественное видит в них украдкой.

Вся белая, в покрове белоснежном,Она себя цветами убрала,И золотой волной над ликом нежнымЛожилась прядь вкруг гордого чела.К ней ласков лес – в покое безмятежномОн дарит ей улыбки без числа.В ее движеньях царственность таится,А вскинет вежды – буря усмирится.

От глаз ее покоем сладким веет,Но в них пылает факел Купидона,И там эфир тотчас же просветлеет,Где только ни пройдет младая донна,Лик радостью небесной не скудеетВ оправе бирючины, анемона.Уста раскроет – нет ни дуновенья,И дивной речи вторит птичье пенье.

С ней вместе Скромность следует честная,К любому сердцу ключ она найдет,И Благородство, рядом выступая,Нет-нет ее походку переймет.Пред нею низкая душа земнаяСвои несовершенства познает.Амор сердца сжигает без остаткаЕе улыбкой или речью сладкой.

Возьмет кифару – Талией предстанет,Возьмет копье – Минерва зрится ныне,А коль колчан привесит, лук натянет —Диана, непорочная богиня.Гнев на лице прекрасном не проглянет,Пред нею в прах повергнется Гордыня,В эскорте добродетели ей служат,С Изяществом и с Красотою дружат.

На травах сидя сочных и зеленых,Она гирлянду радостно плелаИз тех цветов, природой сотворенных,Которыми украшена была.Узрев юнца в раздумьях потаенных,Она главу в испуге подняла,Подол рукою белой придержалаИ к нежной груди те цветы прижала.

И прочь пошла, травы едва касаясьНеспешными и легкими стопами.А юноша покинутый, терзаясь,Мечтал лишь об одном – о милой даме.То трепетал он, жаждой проникаясь,То пламенел, и робкими мольбамиВоззвал к ней, дабы нимфа задержалась.Устами речь такая выражалась:

«Богиня ль, нимфа ль ты, не разумею,Но мне богиней кажешься самой.Коль так, то стань Дианою моею,А нет – хотя бы имя мне открой,Не человек ты внешностью своею.Не ведаю, заслугою какой,Какою милостью, звездой счастливойДано мне созерцать такое диво».

На эти речи нимфа обратилаСвой лик, его улыбкой озарив,Какой остановила бы светило,Свернула б горы, новый рай явив,И сладкий, чудный голос испустила,Фиалки и жемчужины открыв,Он пронизал бы мраморную стену,Зачаровал бы гордую Сирену.

«Не стою я ни жертвы, ни авгурии,Не та я, что тобой измышлена.Над Арно я живу в твоей ЭтрурииИ брачному огню обречена,Тогда как в неприветливой ЛигурииНа берегу была я рожденаТам, где Нептун вотще ревет над кручами,Грозя им волн накатами гремучими.

Здесь наслаждаюсь я уединеньемИ часто прихожу на место это,Здесь предаюсь приятным размышленьямВ прохладе, где цветами всё одето,И краток путь к моим домашним сеням,Здесь радуется жизни СимонеттаВ тени, у вод прозрачных и спокойных,Порою среди нимф, подруг достойных.

В досужие часы, когда трудамиНе подобает заниматься нам,У алтаря бываю в вашем храмеСредь жен нарядных по воскресным дням.Чтоб недомолвок не было меж нами,Чтоб не дивился ты моим красам,Да будет правда мной тебе поверена:Знай, изошла из лона я Венерина.

Но уж к закату близится светило,Тенями застилается округа,Уже цикада нам поет уныло,И пахарь, отрешив волов от плуга,Спешит с полей к своей лачуге милой,Где стол накрыт и ждет его супруга.И мне приспело время удалиться,Тебе ж пора к отряду возвратиться».

И пред ее улыбкой светоноснойВечерний сумрак отступает вдруг.Когда походкой плавной, грациознойПересекла неторопливо луг,Весь лес как будто жалуется слезно,И слышатся стенания пичуг,А травы под ее стопой белеют,Лазорятся, желтеют, багрянеют.

Что делать Джулиано? ПорываетсяБежать за нею, за своей звездой,Но замирает сердце – не решается,Застыла кровь и стала ледяной,Ей смотрит вслед и в мрамор превращается,И думает о муке неземной,Любуется небесною походкойИ ангельским нарядом девы кроткой.

И мнит он, что из персей истомленныхГотово сердце выскочить от боли,А на ланитах капли слез соленых —Как будто росы в предрассветном поле.Он чувствует себя среди влюбленных,Он изможден в Аморовой неволе.Велит Амор последовать за нею,Но крепко держит Стыд уздой своею.

И где же, Джулиано, наставленья,Которыми ты с важностью училВлюбленных бедных, терпящих мученья?И что ты от охоты получил?Ключи от воли, сердца и мышленьяТы женщине единственной вручилИ так страдаешь в сладостной кручине!Кем прежде был и кем ты стал отныне!

Ты был охотником и мчал за ланью,Теперь же сам попался, как в силок.Ты раньше жил по своему желанью,И вот Амор тебя ярму обрек.Где сердце? Где свобода? Полной даньюСебе их взяли донна и стрелок.Ах, на себя нам полагаться втуне,Амор законы предписал фортуне!

Ночь, как накидкой, темной пеленоюНакрыла землю, сумерки сгустив,И соловей под кроною родноюЗапел на древний жалобный мотив,И нимфа Эхо вторила пороюПевцам пернатым, скорбь свою излив;Из киммерийских сумрачных владенийЯвился сонм различных Сновидений.

И юноши, забавой утомленные,Узрев, что звезды в небе зажигаются,Заслышав рога зовы отдаленные,В обратный путь с добычей собираются.Веселые идут, разгоряченные,Тропой единой, здесь, как полагается,Все ложью торговать усердно принялись,Затем на поиск Джулиано ринулись.

Нет Джулиано, только тьма глухая.И по спине мурашки побежали:Быть может, зверь или беда какаяТоварищу вернуться помешали?И с факелом, и с рогом, выкликая,Тем именем дубравы оглашали,Но только отзвуков многоголосица«…лиа-лиано» им в ответ доносится.

Призывы были тщетными, и всякийОт страха замирал и холодел,Обыскивали чащи, буераки,А мрак на небе между тем густел.«…лиа-лиано» слышалось во мраке.Что делать им? Бедняги не у дел,От поисков напрасных отвращаютсяИ на тропу понуро возвращаются.

Идут молчком. Одной надеждой малойИм утешаться только оставалось,Что он вернулся тропкой одичалойВ то место, где жилье располагалось.Волненье их сердца обуревало,То страх в них, то надежда зажигалась:Так луч, от глади отразясь зеркальной,То там, то здесь в тиши мелькает зальной.

И юноши, которых лук незримыйЛишил иных забот в одну минуту,Надеждою и страхами томимы,Вернулись к одинокому приюту,И там-то, новым бременем тягчимый,Стоял их друг, терпя раздумий смуту,Когда, еще не подавив тревогу,Компания приблизилась к порогу.

Тут, от стыда зардевшись, тихомолком,Все подниматься начали несмело:Так пастухи, у коих лютым волкомИз стада был похищен бык дебелый,Не ведают, как оправдаться толком,И, взор потупив, жмутся оробелоПеред хозяйской дверью, сокрушаясь,Войти иль постучаться не решаясь,

Но радостно затем возводят очиИ видят: спасся, и сомненья прочь.Так встарь Церера в царстве вечной ночиНашла свою возлюбленную дочь.Средь ликований и забавы прочейСтарался Джулиано превозмочьТу боль свою, сердечную невзгоду.Изображал он радость им в угоду.

Меж тем Амор, свершив благое мщенье,Ликуя, мчал сквозь сумрак напрямки,Он к матери спешил, в ее владенья,Где братья младшие озорникиИ Грации вкушают наслажденья,Где Красота плетет себе венки,И где Зефир, друг Флоры шаловливый,Цветы лелеет и ласкает нивы.

Теперь воспой мне сладостное царство,Эрато, соименница Амора,Ты девственна, но вхожа в это царство,Наперсница Венеры и Амора,В стихах любовных славишь это царство,И вторит в лад тебе игра Амора:Он сам порой колчан и лук отброситИ у тебя твою кифару просит.

На Кипре есть гора как чудо света,Зрит поутру она семь устьев Нила,Лишь даль зарозовеет в час рассвета.Туда нога людская не ступила.Ее вершина зеленью одета,И луг внизу природа сотворила,Там дуновенья ласковые веют,Колеблют травы и цветы лелеют.

Окаймлена гора златой стеною,Под нею дол кустистый и тенистый,И меж ветвей, за юною листвою,Поет любовь хор птичий голосистый,И два ручья там шепчутся волною,Прозрачной, освежающей и чистой,В том сладость, в этом горечь пребывает —Амор златые стрелы омывает.

Деревья вечно молодого садаНи иней, ни снега не убелят,Туда нет хода для зимы и хлада,Кустов и трав там ветры не томят,И вовсе календарь менять не надо:Там круглый год Весна лелеет сад,Из ста цветов плетет венки, ликуя,Ей ветер треплет кудри, их волнуя.

Вдоль побережья Купидона братцы —Разить им лишь незнатных довелось —Визжат и по-мальчишески резвятся,И стрелы точат стайками иль врозь.Кознь и Услада рады постараться —Колес кровавых все вращают ось,А тщетный Пыл с Надеждою обманнойДробит струю о камни непрестанно.

Там Нега робкая со Страхом нежным,И нежный Гнев, и Мир – одна ватага,Исходит Плач рыданьем безутешным,И оттого в ручье горчее влага;Там Бледность вместе с Рвением мятежным,Тревога там и Худоба, бедняга;Бдит Подозрение на страже вечно,Веселье пляшет на тропе беспечно.

Там Сладострастье с Красотой пирует,Довольство прочь бежит, и Грусть с ней розно,Там Заблужденье мечется, лютует,И по бедру себя бьет Ярость грозно;Раскаянье несчастное горюет,От заблуждений прозревая поздно;Жестокость алчет крови и злословит;Отчаянье петлю себе готовит.

С Обманом тихим рядом Смех притворныйИ Знаки, вестники сердец горящих,С лицом умильным там и Взгляд упорныйВ сеть ловит Юность средь цветов пестрящих.Пред Тяготами Скорбь в одежде чернойЛик о ладонь оперла в муках вящих,И Вольность, никаких цепей не зная,То там, то здесь парит себе, шальная.

Венера, мать благая купидонов,Вот армия послушная твоя!Зефир порхает, луг росою тронув,Благоуханья разные струя,Касается лугов и горных склонов,Фиалки, розы, лилии живя,Трава дивится красоте ажурной:Здесь белой стала, алой, здесь – лазурной.

Дрожит фиалка, девочка честная,Потупив очи – стыд проник до донца,Но краше, ярче роза молодаяРаскрылась гордо под лучами солнца:Та прячется за листьями, другаяВыглядывает точно из оконца,И лепестками дол покрыла третья,Как будто отпылав средь разноцветья.

Заря любовной пеленою служитФиалкам желтым и кроваво-красным;Знак скорби носит Гиацинт, и тужитНарцисс над отражением злосчастным;И Клития под солнцем лик свой кружит,Бледна, бела, но с пурпуром прекрасным;Венере скорбь – Адонис нежноликий;Акант смешливый, Крокус триязыкий.

Вовек не переодевала травыВ такие перлы юная весна.Вот над холмами кроны, величавы,Не пропускают солнце – сень темна;Внизу густые ветви средь дубравыХранят источник; влага холодна,Прозрачна так, что глянешь вглубь потока —И дно увидит невозбранно око.

Вода из арки пемзовой струится,И арка та на гору оперта,Цветущей колеей бежит водицаВ круг водоема, дивна и чиста,И с губ его по капелькам сочится,Деревья награждает влага та.Деревья на плоды там не скупятся,Не устают и в росте состязаться.

Здесь крылья пихта стройная раскрыла —Так паруса Борей вздувает в море;Мед в дубе каменном – живая сила;Здесь лавр в своем пленительном уборе,И жесткий, длинный Кипарис унылоВсе об олене плачет в давнем горе,А древо, что отрадно Геркулесу,С платаном над водой сплело завесу.

Здесь крепкий дуб и бук как исполины,Здесь ива влажная, кизил узлистый,Здесь вяз раскидистый, кусты рябины,Сосна, что ветру посылает свисты;Здесь томный клен клянет свой цвет единый,Венки сплетает ясень густолистый,Награду пальма здесь сулит герою,И плющ ползет неровною тропою.

Лоза здесь вечно молода, пригожа,Являет оку всевозможный вид:Одна набухла так, что лопнет кожа,Другая пясти новые стремит,А та сплелась навесом, тени множа,И винограда Феб не опалит;Увечная поникла и слезится,И влага та в вино преобразится.

Самшит здесь вьется, ветром облюбован,А зелень украшает берег сей,И мирт, своей богиней очарован,Для локонов цветы готовит ей.Здесь каждый зверь любовью околдован.Сошлись бараны как нельзя плотней,Тот бьет того, и тот того бодает;Влюбленная овечка наблюдает.

Мычанье слышится у косогоров —Бой не на жизнь, а на смерть видит лес:В поту, в крови, являя крепкий норов,Быки взметают комья до небес.Кровавой пеной закипает боров,Клыками водит и рычит, как бес,То рыло в землю ткнет, то заскрежещет,И трется о кору – в нем ярость блещет.

Прониклись лани боевым задором,Сражаясь за любимую подругу;Вот тигры полосатые с напором,Пылая ярью, ринулись друг к другу;Хвостом бия о землю, с лютым взором,Пугает лев рычаньем всю округу;Перед ужицею шипят два змея,А та на солнце шкуру лижет, млея.

Перед массильским львом в любовной пляскеКопыта вскинул на жену олень,И кролики друг другу дарят ласкиСредь пышных трав в весенний ясный день;Простые зайцы скачут без опаски,Псов не боясь, резвиться им не лень:Уходит ненависть и страх природный,Когда в груди любови дух свободный.

И рыбы стайкой плавают, роятсяВ живых и благодатных хрусталях,То там, то здесь без устали кружатсяВ приятном танце; плавниками взмах —И могут на поверхности являться,И друг за другом гонятся в зыбях,Игра, веселье в каждом их движенье,И холод вод не остужает жженье.

Пестрят пичужки средь листвы древесной,Созвучиями полнится эфир,Их голоса в гармонии небеснойЗвучат блаженно, как аккорды лир,И разуму в людских покровах тесно,Не может он постигнуть этот мир;Куда бы птиц ни вел Амор по пущам,Порхают меж ветвей в веселье пущем.

Разносит Эхо пенье над долиной,И слышно под ветвей завесой теннойЧириканье и щебет воробьиный;Павлин раздвинул хвост свой драгоценный;Здесь воркованье пары голубиной,Здесь лебедь берег огласил, степенный;Здесь горлица с подругою воркует,И попугай без умолку толкует.

Здесь Купидон и братья озорные,Хоть смертных и богов разят равно,Резвятся, мечут стрелы золотые,Те стрелы и зверям познать дано.Киприда бродит, с ней сыны родные,И Паситея также заодно,А некоторых сон окутал сладко,Спят меж кустов, цветов они украдкой.

И высится гора там над холмами,А на горе – дворец; отделан онЛишь златом, драгоценными камнямиИ в сицилийских горнах прокален.Три Оры там садовницы, трудамиСвятых цветов лелеют легион,Амброзию сбирают, стебль срывая,А лепестки на солнце выставляя.

Сияет чудо-древо у порога:Листва – смарагд и яблоки златые,Брала их Аталанта-недотрога,Дав Гиппомену лавры дорогие.Там Филомела плачет у чертога,Там вторят ей дриады молодые,Там Гименей, блюститель браков чуткий,Ведет их в пляс под звуки верной дудки.

Дворец царицы воздух прорезает,Там золото и драгоценный лалБлистают так, что полночь отступает,Но мастерству уступит матерьял.Помост из изумруда покрываетМассивный адамантовый портал,Стероп и Бронтес молотом умелоВаяли их в глубинах Монджибелло.

Из нежного блестящего берилла,Стена дивит отделки мастерством,Через сапфир восточный тихо, милоПроходит свет дневной в просторный дом.Чтоб не проникло Фебово светило,Златая кровля крыта полотном,Пол вымощен каменьем драгоценным,Художеством украшен совершенным.

И вот тысячецветные воротаИз самоцветов чудных, дорогих,Пред ними меркнет всякая работа,Природа б устыдилась, видя их.Здесь Целия изваяна тягота:Вот сын его родной, свиреп и лих,С серпом подходит загнутым; свершится —Тот члена детородного лишится.

Земля простерла мантию, чтоб жадноПо каплям эту кровь в себя впитать.Выходит род Гигантов беспощадныйИ племя Фурий – плодовита мать,Из семени того же ей отрадноРазнящихся по облику рождатьНимф, красотой дивящих, полуголых,Стреляющих зверей в лесах и долах.

И можно видеть: в ложесна ТетидаПрияла член тот, и штормит Эгей,И так сошлась с планидою планида,Что встала пена белая, и в нейРодилась дева неземного вида;Божествен лик, движенья, взор очей,Зефиры гонят раковину, дуют,На ней – она, и небеса ликуют.

Вы настоящим бы признали море,Зефиров, пену, раковину в нем,И у богини свет небес во взоре,Увидели б, сливается с огнем.Выходят Оры на берег в уборе,Разметаны их кудри ветерком,Несходны лицами, но не разнятся —То три сестры, как можно догадаться.

Вы поклялись бы, что из волн мятежныхБогиня вышла, правой сжав рукойПучок волос, а левой оба нежныхХолма своих прикрыв; и под стопойБожественной простор песков прибрежныхЦветами застилается, травой.Ее, ликуя, принимают ОрыИ облачают в звездные уборы.

Одна из нимф гирлянду простираетНад влажными кудрями; видно нам,Как златом та, каменьями пылает;Вторая перл приставила к ушам,А третья ожерелья примеряетК ее белейшей груди и плечам,И все затем, украсив ими шею,Возносятся, танцуя, к эмпирею.

Когда они достигли высшей сферы,На облаке серебряном воссели.Эфир трепещет пред красой Венеры(То видно в камне), в небесах – веселье,И каждый бог, возликовав без меры,О счастье грезит – о ее постели,И каждый, удивляясь этой нови,И морщит лоб, и вскидывает брови.

И вот с наградой сладостной, сугубойВулкан-кузнец себя изобразил:Он в кузнице, заросший, с виду грубый,Искусства в одночасье позабыл,Он только жаждет слить с губами губы,Ему сжигает душу страстный пыл;Все больше пламя, и, оставив дело,Он спешно покидает Монджибелло.

А на другой картине превращаетсяЮпитер в белоснежного быка,С сокровищем своим он удаляется,Глядит на берег, смирен, но пока;Зефир власами девы забавляется —Развились по груди от ветерка,Трепещет платье, и одной рукоюВзялась за спину, а за рог – другою.

Затем она отдергивает ноги,Как бы боясь их замочить в волнах,И призывает в скорби и тревогеТоварок, что остались на лугахСреди цветов; те испускают вздохи,Зовут Европу горестно, в слезах,«Вернись, Европа!» – слышится на бреге;Плывя, ей бык ступни лобзает в неге.

Здесь пастухом, здесь змеем обратился,Здесь – лебедем, здесь – золотым дождем,И все чтоб глад любовный утолился;А здесь – Амором сладостным ведом,Он стал орлом и на крылах спустился,Чтоб Ганимеда взять в небесный дом,Там кипарисом юношу венчает,И плющ того, нагого, обвивает.

Становится Нептун тельцом спесивым,А здесь – бараном от любви жестокой;Отец Хирона – скакуном ретивым,Феб – пастухом в Фессалии далекой:Кто мир весь освещает, неким дивомЖиве