Надгробие Дэнни Фишеру - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн"

Я небрежно достал из кармана десять долларов и положил их на стол.

— Вчера вечером удалось немного подзаработать, — пояснил я.

Отец перевел взгляд на деньги, потом посмотрел на меня. Было видно, что он снова заводится. Я склонился над тарелкой и принялся за овсянку.

— Откуда эти деньги? — начал отец. — Ты опять дрался?

Я кивнул, не поднимая глаз от тарелки.

— Дэнни, неужели нет другого способа заработать? — спросила мама.

— Нет, мама, — отрезал я. — Мне надоело быть мальчиком на побегушках за два доллара в день.

— Но мы же просили тебя, сынок, — слабо протестовала она. — Тебя же могут покалечить. Уж обошлись бы как-нибудь…

Отец все еще сдерживался.

— Но как, мама? Теперь приличной работы днем с огнем не сыщешь… Не получать же подачки от благотворительного общества?!

— Уж лучше это, чем видеть тебя калекой, — твердо выговорила мама.

— Ма, ты зря волнуешься, я ведь очень осторожен. Посмотри, я провел уже тридцать боев, а мне поставили всего один синяк под глазом, к тому же через день он прошел…

Логика была на моей стороне, и поэтому мама беспомощно повернулась к отцу. Его лицо побледнело, губы мелко дрожали. Однако заговорил он спокойно и уверенно:

— Это все его девчонка. Она заставляет его делать это. Ей наплевать, покалечат или убьют его, лишь бы ей шли деньги.

— Папа, что ты говоришь?! — возразил я. — Она хочет этого не больше, чем вы. Но она понимает, что сейчас это — единственный честный способ заработать деньги.

Но отец уже ничего не слышал.

— Макаронная шлюха, — отчетливо выговорил он, глядя мне прямо в глаза. — И сколько ты ей платишь за ночь на чердаке? Еврейские девушки плохи для тебя? Ну понятно! А все потому, что они-то уж не позволят себе того, что позволяет она. Они не опустятся до того, чтобы заставлять своего парня калечить других ради собственного удовольствия. Так скажи, сколько ты платишь ей за то, что она бесплатно дает своим итальяшкам?

Гнев в моей душе уступил место ненависти. Теперь мне приходилось сдерживать себя. Перед моими глазами промелькнуло лицо Нелли — такое, какое было у нее, когда я впервые сказал ей, что дерусь на ринге. С трудом выдавил я из себя:

— Никогда больше не говори так, отец. Во всяком случае — в моем присутствии. Нелли — порядочная девушка, не хуже любой еврейской девушки. Никогда не смей срывать на ней зло за собственные неудачи. Это не ее вина, что мы оказались здесь. Вини только себя.

С минуту мы с ненавистью смотрели друг другу в глаза. Отец первым не выдержал моего взгляда. Он опустил глаза и поднес к губам чашку с кофе.

Успокаивающе мама положила мне руку на плечо.

— Садись, сынок, доешь овсянку. А то она совсем уже остыла.

Я медленно сел на стул. Есть мне не хотелось. В душе — пусто, тело — полно усталости, как после тяжелого боя, глаза щипало, будто сыпанули песку. Автоматически допил я свой кофе.

Я вышел из темного парадного и зажмурился от яркого весеннего солнца. Теплый ветерок приятно обдувал мне лицо. Я чувствовал себя отлично. Вот уже четыре месяца, как я работаю с Сэмом, и все эти четыре месяца удача мне не изменяет. Были выиграны отборочные бои чемпионата страны среди любителей, и для того, чтобы попасть в финал, мне оставалось одержать еще одну победу. Трудно, конечно, но в успехе я не сомневался.

Полной грудью вдыхал я свежий весенний воздух. Верхняя пуговица рубашки давила, я расстегнул ее. Последнее время все воротнички мне были малы. Эх, только бы убедить отца, что бокс для меня — это лишь способ добывать деньги… Но он не желает этого признавать и все сваливает на Нелли, все боксеры для него — ублюдки. Я стараюсь не встречаться с ним, но когда это не удается, как сегодня утром, он не упускает возможности поскандалить.

Когда я выходил из дома, отец читал газету.

— Я сегодня задержусь, мама, — сказал я.

— Еще один бой? — встревоженно откликнулась она.

— Да, полуфинал, в большом зале «Гроув» в Бруклине, — с гордостью ответил я. — Потом финалы в «Гарден-холле» — и перерыв до следующего года.

— Обещай, что будешь осторожен, — попросила она.

— Не беспокойся, мама, все будет нормально.

Отец оторвал глаза от газеты и заговорил с матерью так, будто меня не было в комнате:

— Не беспокойся, Мери. Ни черта с ним не случится. Ты только послушай, что о нем пишут газеты: «Дэнни Фишер — новая знаменитость Ист-Сайда с зарядом динамита в каждом кулаке — собирается подняться еще на одну ступеньку в чемпионате. Сегодня он встречается в полуфинале с Джо Пассо. Фишер, которого прозвали „Молотилка со Стентон-стрит“ за четырнадцать нокаутов в предварительных боях, находится в центре внимания всего спортивного мира. Ходят упорные слухи о том, что он по достижении совершеннолетия собирается перейти в профессионалы…» Или вот еще, мать, слушай, нет, ты только послушай! «Спокойный, немногословный белокурый парень Дэнни Фишер на ринге превращается в холодного безжалостного убийцу, который обрушивается на своего противника, как кузнечный молот. Автор этих строк считает, что Фишер, несомненно, является подлинным открытием сезона. Болельщики, которые соберутся сегодня в „Гроув“, не будут разочарованы. Они увидят хладнокровного белокурого громилу; если он всерьез примется за своего соперника, того унесут на капитальный ремонт».

Отец с отвращением отшвырнул газету и посмотрел на маму.

— Прекрасные слова, характеризующие твоего сына. «Убийца, громила, костолом…» Да, мы можем гордиться нашим детищем.

Расстроенная мама перевела взгляд на меня.

— Дэнни, неужели это правда, что о тебе пишут?

— Нет, мама, — попытался я успокоить ее, — это ведь все репортерские штучки. Газета является спонсором чемпионата. Вот они и распинаются, чтобы привлечь побольше публики.

— Все равно, сынок, будь, пожалуйста, поосторожней.

Отец презрительно фыркнул.

— Да чего ты, мать, боишься? Ничего с ним не случится… — Он обернулся ко мне, и я услышал первые за все утро слова, обращенные ко мне: — Катись отсюда, молотилка, за доллар ты готов убить кого угодно!

На этот раз он достал меня.

— Да, отец, за доллар я готов на все что угодно, лишь бы ты мог сидеть здесь и греть задницу, живя на мои «кровавые» деньги! — С этими словами я хлопнул дверью и выскочил на улицу.

Когда я повернул за угол, меня окликнул Спит:

— Салют, Дэнни! На минутку…

— Не могу, Спит. Опаздываю, — бросил я, не останавливаясь.

Спит догнал меня и возбужденно схватил за руку.

— Дэнни, мой босс хочет поговорить с тобой.

— Кто? Филдс? — удивился я.

— Да-да, мистер Филдс, — скороговоркой выпалил Спит, почему-то оглядываясь по сторонам. — Я сказал ему, что знаю тебя, и он попросил привести тебя к нему.

Спит многозначительно кивнул на строгую вывеску на двери соседнего дома, где золотом было выведено: «Платежное агентство Филдса».

— Ну хорошо, — согласился я без особого энтузиазма.

Филдс был большим человеком в округе, и отмахиваться от его приглашения было бы необдуманно. Занимаясь игорным бизнесом и спекуляциями на бирже, участвуя в политической борьбе, он мог испортить жизнь любому. Я помнил, с какой завистью парни из нашей компании восприняли известие о том, что дядя Спита, работавший у Филдса, уговорил своего патрона взять к себе нашего мокрогубого в качестве рассыльного. Спит гордо показал нам свидетельство о приеме на работу в фирму Филдса и заявил, что уходит из школы. Он хвастал, что, как и мистер Филдс, со временем станет большим человеком, пока мы тут копаемся в дерьме. Потом он исчез, но, встретив его, я бы не сказал, что он процветает. Был он все в тех же потрепанных джинсах, засаленной рубашке и грязных стоптанных туфлях на босу ногу.

Спит провел меня в контору, мы прошли небольшой зал, по периметру которого располагались маленькие зарешеченные окошечки, как в банке. У задней стены, перед дверью, сидел вышибала, который даже не оторвался от «Плэйбоя», когда мы прошли мимо в комнату. Здесь обычно делались ставки, работал тотализатор. И сейчас несколько мужчин что-то записывали мелом на большой черной доске. Они, как и вышибала, не обратили на нас внимания. Спит провел меня по лестнице на второй этаж, почтительно остановился перед дверью, на которой была надпись «Управляющий». На робкий стук из-за двери раздался рык: