Всем поровну (сборник) - Александр Громов

Я вынул из холодного огня песочные часы. Пока что в верхней колбе находилось гораздо больше песка, чем в нижней. Жизнь была хороша: полтора года с чипом – не срок.

Убрать песочные часы и приготовить к работе записную книжку – потом перепишу разговор на диктофонную кассету. Спрятать и никому не показывать огненный шар. Что еще?

Постучать в калитку.

Отставной подполковник Шкрябун оказался плотным седеющим мужиком вовсе не дряхлого вида. Так выглядят служащие, только вчера ушедшие на пенсию и воображающие, будто теперь-то всласть займутся активным досугом, а кто-то там, наверху, презрительно кривится в ответ на их мечты и валит на бедолаг все подряд: орущих малолетних внуков и нечутких детей, непрополотые грядки, остеохондрозы и инсульты…

Кстати, грядки в огороде действительно нуждались в прополке, одни лишь ряды картошки были окучены на совесть. А траву перед домом здесь сроду никто не стриг.

Хозяин сидел под навесом вне дома и был занят. На застеленном газетой верстаке перед ним имел место разобранный мотоциклетный мотор, тут же поблизости находился и сам мотоцикл – видавший многие виды «Урал» с обшарпанной коляской. Вероятно, списанный милицейский. И коляска, и мотоцикл были основательно покрыты засохшей грязью.

Я представился. Шкрябун не подал мне руки, без слов продемонстрировав перемазанную машинным маслом ладонь.

– Разрешите присесть?

– Садись, вон скамеечка.

Либо он превосходно владел собой, либо в самом деле нисколько не удивился. Ездят тут всякие, активному досугу мешают…

– Вам привет от полковника Максютова, – сказал я.

Вместо ответа он засопел, обжимая поршневое кольцо и пытаясь втолкнуть поршень на место. Втолкнув, перевел дух.

– Ну? – спросил он неприятным голосом. – А ты-то, парень, кто такой?

– Капитан Рыльский, Нацбез.

– Ну и что?

– Вам привет от полковника Максютова, – повторил я.

– Про привет я слышал, не глухой. Вспомнили, значит. Это все?

Резко, но по делу. Шкрябун смотрел в корень. Мой шеф был прав: крутить с ним не следовало. Разумеется, полагалось сказать о допущенной по отношении к нему несправедливости, более того – об ошибке руководства, кратко выразить свое к ней отношение и заодно намекнуть, не сказав притом ничего конкретного, что решения пятнадцатилетней давности иногда пересматриваются. Что я и сделал.

– Полковник Максютов просит вас о консультации, – добавил я как можно мягче.

– На предмет?

Я развел руками.

– Простите, не осведомлен.

Пожав плечами, Шкрябун снова загремел железом.

– И это все, что ты можешь сказать?

Теперь пожал плечами я:

– Разве мало?

– Ты мне пока ничего не сказал, кроме того, что отставник Шкрябун понадобился Максютову. Кстати, можешь больше ничего не говорить: я в эти игры уже не играю. Отыграл свое.

– Чем же вы, Виктор Иванович, занимаетесь? – полюбопытствовал я.

– Не видишь, что ли? – хмыкнул он. – Движок перебираю.

– Это понятно. Ну а вообще?

– А ты, парень, поживи на пенсию, а я посмотрю, будешь ли жаловаться на лишний досуг. Огородничаю вот, верши ставлю, а на форель – донки. Картошку не продаю, самому нужна на зиму. Хочешь – купи рыбки, недорого.

– Что, и форель водится?

– Тут все водится. Вода-то чистейшая.

Я подумал, не стоит ли мне поведать ему о сортире ручьевой системы выше по течению, но решил умолчать.

– Ваши донки случайно не возле Языкова стоят? – невинно спросил я.

– Еще чего, – буркнул он. – В такой-то дали?

Я выразительно взглянул на газету – четырехполосные «Валдайские ведомости», тот самый номер… Укушенный корреспондент показывал мне точно такой же. Только в экземпляре укушенного заметка с фотографией несчастного дома не была аккуратнейшим образом вырезана.

– Газету на почте получаете?

– Ну, на почте.

– То-то и смотрю: почтового ящика у вас нет.

Шкрябун тоже посмотрел на газету. Потом на меня – и довольно тяжелым взглядом.

– Говори прямо, чего надо, парень… У меня дел полно.

– Огород прополки требует? – осведомился я.

– А хоть бы и огород…

С показным сомнением я воззрился на тяжелое, ростом по пояс разнотравье. Где-то под ним не без труда угадывались грядки.

– Там что – клубника?

– Возможно…

– А может быть, вы собираетесь в Языково?

– Может быть.

– Может быть, вы и вчера собирались? – предположил я.

Судя по тому, как заходили желваки на его лице, другой бы на его месте вскочил с ругательствами. Но этот справился, решив, как видно, что послать надоеду подальше он еще успеет, помолчал и в конце концов хмыкнул почти добродушно:

– Люблю дотошных. Я не только собирался, парень, я вчера и поехал…

– И у вас не завелся мотоцикл?

– Хуже, сломался по дороге. Раз уж ты такой любознательный, скажу более: возле Белышева на ручье рухнул мост. Прямо у меня на глазах рухнул, и никого на нем не было. Под собственным весом. Сгнил, наверное. Я было нацелился в объезд, вот тут движок и встал. Назад на буксире за трактором ехал, понятно тебе?

– Более или менее. А что случилось с движком?

– Понятия не имею! – рявкнул, выходя из себя, Шкрябун. – Еще вопросы есть?

– Есть. Вы подумали над нашим предложением?

– Пусть Максютов приедет сам, с ним я буду разговаривать.

Сообщать ему о том, что он прямо нарывается на неприятности, не имело смысла. Если яйца не учат курицу, то лишь потому, что курица по природе глупа и учить ее бессмысленно. Зато мелкая ящерка не станет учить старого опытного варана совсем по другой причине.

– И передадите ему свой архив?

– Какой архив? – Шкрябун почти не переиграл, удивившись очень натурально. – Ах, вот ты о чем… Ну, если килограмма три газетных вырезок – уже архив, тогда пожалуй… Только не отдам: самому нужен. Должен же старый пень иметь на досуге какую-то забаву?

Я вздохнул.

– Очень жаль, что у нас с вами, Виктор Иванович, не получается конструктивного разговора…

– А мне почему-то нисколько не жаль, – отрезал он.

– Значит, отказываетесь? Так Максютову и доложить?

Все-таки этот отставник хорошо владел собой. Иной на моем месте мог бы и поверить, будто мои слова не заинтересовали его ни на грош.

– Как хочешь, так и докладывай, мне-то что. Нац-без – пройденный этап. Разговаривать с вами – зря время терять.

– Значит, нет?

– Нет.

– Понимаю, – сказал я, поднимаясь. – Ну что ж, счастливо оставаться. Я прямо завидую: природа, форель, соседей никаких… По клубнику можно ходить, как по грибы. Кому захочется менять такую благодать на нашу возню, ведь так?

Он не ответил.

– А вы все-таки подумайте…

К моему удивлению, полковник Максютов еще не ушел: сидел, нахохлившись сычом, за своим гигантским столом-«аэродромом», работал и в неярком свете зеленого абажура настольной лампы выглядел жутковато. Вообще-то в кабинете имелась люстра, однако полковник предпочитал обходиться без нее. Громадные напольные часы в его кабинете – бронзовый с позолотой раритет середины позапрошлого века, когда-то украшавший гостиную купца первой гильдии, пущенного, вероятно, в расход в дни красного террора, – показывали половину третьего ночи. Поговаривали, что часы эти некогда стояли в кабинете самого Железного Феликса и что будто бы по его личному распоряжению бой у часов был не то отключен, не то сломан, но ход до сих пор оставался изумительно точным. Путь старых вещей извилист и детективен. Поговаривали еще, будто бы полковник Максютов выиграл эти часы на пари чуть ли не у Крючкова, но это вряд ли. Не та у него была весовая категория, чтобы заключать пари с Первым Шефом.

– Ну? – сказал он, отрывая взгляд от монитора и вперяя его в меня. – С чем?

Были у него какие-то неприятности, я это видел. Покрасневшие веки одрябли, под глазами четко обозначились рыхлые мешки. За трое суток не поручусь, но двое он не спал наверняка.

– С делом о разрезанном доме, – доложил я, демонстрируя полученную от Алимова папку. – Забрал. Это интересно. Образцы для экспертизы в машине. Кому прикажете передать дело?

С минуту полковник смотрел на меня воспаленным взглядом и, как видно, изучал во мне что-то, мне недоступное. Затем протянул руку за папкой, для чего-то прикинул дело на вес, молча запер его в стол и уже потом спросил:

– Без происшествий?

– Без, – ответил я и спохватился. Полковник Максютов любит повторять, что истина зарыта в мелочах, и с этим тезисом я в общем согласен, а в частностях – когда как. – Если не считать происшествием землетрясеньице на четыреста первом километре и ненормальную собаку.

Он немедленно потребовал доложить подробно. Выслушав, дважды кивнул, как бы подтверждая свои умозаключения.

– Укушенный – он кто?

– Некто Каспийцев, корреспондент «Уфо-пресс». Корреспондентской карточки у него не было, но я позвонил редактору и проверил.

– Эта «Уфо-пресс» – что, газета?