У Лаки - Эндрю Пиппос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К концерту Валия собрала волосы в пучок и перевязала белой лентой, достала из сумки черную блузку и длинную полосатую юбку. Лаки надел удлиненный пиджак с поясом, коричневый галстук-бабочку и хлопковые брюки – со стороны смотрелось как униформа.
Они доехали на трамвае до Парк-стрит, долго ждали перехода через Джордж-стрит, затем вошли в театр и поднялись по темной лестнице. На высоких белых стенах висели портреты колониальных деятелей. Лаки и Валия пересекли холл, спустились по второй лестнице из кованого железа, потом снова поднялись по еще одной и продолжили идти, пока не перестали слышать голоса. Мраморный пол устилали круглые ковры. На четвертой лестнице у Валии по спине пробежал неприятный холодок. Они заблудились.
Валия злилась, она чувствовала себя глупо, и вокруг не было ни души, чтобы спросить дорогу. Пришедшая на ум мысль, что ей не место здесь, что она всего лишь девушка из кафе, чуть не оголила нервы, даже жесткая ткань юбки стала раздражать. Валия обогнала Лаки, двигаясь быстро, как на работе, будто готовая сорваться на бег. Она услышала голоса и, завернув за угол, увидела людей, примерно три дюжины человек в черных пиджаках – и Бенни Гудмена среди них.
Американцы были везде, они курили, пили пиво или воду, ели сэндвичи; у кого-то возле ног стояли футляры с инструментами. Лаки ощутил странное, простое облегчение, услышав американский акцент. Они с Валией проследовали за официантом в зал и дошли до самого центра с поистине детским трепетом от того, что остаются незамеченными. Пока они стояли там, к ним подошел мужчина в просторном блейзере, накрахмаленной рубашке и мягких кожаных туфлях, блестящих, словно панцирь жука. В личное пространство Лаки и Валии плавно ворвался Бенни Гудмен.
Они представились.
– Заметил незнакомые лица и подумал – какую историю они таят? Как сюда вписываются? И, конечно же: они женаты? – без улыбки проговорил Гудмен.
– Мы не вписываемся, – сказала Валия.
– Мы женаты, – сказал Лаки.
– Вам чертовски повезло, мистер Лаки. И у вас американский говор, – отметил Гудмен. – Как вы познакомились?
– Во время войны, – ответила Валия. – В паре кварталов отсюда.
– Наверняка это не вся история, – настоял Гудмен.
– Пары всегда спрашивают, как они познакомились. Но гораздо интереснее узнать, почему двое остаются вместе.
– О, что вы, нет, – возразил Гудмен. – Всех спрашивают только про первую встречу, никаких исключений. Услышим же ваш ответ. Я проделал чертовски долгий путь сюда и, уверяю, больше никогда не вернусь в Сидней, так что уважьте.
Валия глянула на мужа, и на ее лице было написано: «Ладно, ты рассказывай».
– Я работал буфетчиком в армейской столовой, – начал Лаки, – и был несчастен, и товарищ уговорил меня устроить концерт в Сиднее. Я играю на кларнете.
– Да ну? У меня как раз не хватает кларнетиста. Утром я сказал ему, что он выбрал не ту профессию. Медлительный, вечно сбивался с темпа и спал на ходу. Такие впустую тратят мое время, да и время в принципе.
– Мне говорили, что я похож на вас, – продолжил Лаки, – и суть в том, что я притворился вами, притворился Бенни Гудменом в турне от Объединенной организации военной службы.
– Какого черта! И вам это сошло с рук? Не вижу никакого сходства. Без обид.
– Все поверили, что он – это вы, – сказала Валия. – Вот так мы и встретились.
– Мне стоит немедленно вызвать полицию. – Гудмен слегка отстранился, затем поправил воротник, волосы. – И как вы справились?
– Очень хорошо, – ответил Лаки.
– Вы двое надо мной смеетесь? Это, должно быть, самая безумная вещь, которую я когда-либо где-либо слышал.
– Все правда случилось, – произнесла Валия. – Он был великолепен.
Гудмен самодовольно фыркнул и глянул на часы. Валия старалась не смотреть на Лаки, чтобы не рассмеяться.
– Как насчет небольшой проверки? – предложил Гудмен. – Найдем пустое помещение в этой дыре, если покажете мне класс, присоединитесь к бэнду, только сегодня.
– Я больше не хочу играть, – ответил Лаки. – Теперь я устроил свою жизнь.
– И не желаете проявить себя? Многие бы убили за шанс сыграть со мной. Лучший бэнд в мире, другого такого нет. И второй возможности не представится.
– Уверен, я только опозорюсь, – возразил Лаки. – Мы пришли на концерт, мистер Гудмен.
– Тогда вы ошиблись залом. Вам вниз. И я все еще подумываю о звонке в полицию.
4
Пенелопа примерила старое платье матери. Прежде чем оно заставило ее расплакаться, она разорвала его от шеи вниз и отправила в мусоросжигательную печь.
Пенни сидела под виноградными лозами в банном халате среди мозаики теней. Печь работала бесшумно. Из трубы поднимался дым, и ветер уносил его в листву оливы, которая вымахала высотой в пять метров. Она все росла и росла, словно сотканная из остатков магии детства.
Еще в детстве, сидя на дереве, Валия рассказывала Пенни всякие истории их семьи, в том числе пару слов о том, как могли обстоять дела три-четыре тысячи лет назад. Их родители родом с Итаки – места, где Валия никогда не бывала. Пенелопа сказала, мол, города Австралии – что-то типа островов. Нет, возразила Валия, эти города построены на земле, украденной у цивилизаций, более древних, чем все эллинское.
Итака (Итаки, как называли ее местные) – остров. Цель путешествий в поэтических книгах, более известная как символ дома, чем реальное место, где живут люди. А некоторые из этих людей – их тети, дяди, двоюродные братья и сестры, и более дальняя родня. Своими рассказами Валия хотела раскрыть сестре значение их семьи в контексте мировой истории, поскольку в ничем не примечательном пригороде Сиднея оно не было очевидным. Семья Аспройеракас, говорила Валия, старейшая на Итаке, а так как древние семьи острова все когда-то да породнились, есть вероятность, что их предки жили там во времена правления царя Одиссея и почти наверняка были связаны браком с ним или его отпрысками. И они существовали, эти герои, древние их не выдумывали; всегда был подлинный человек: мужчина, который думал, что умеет летать, женщина, которая убила своих детей назло мужу.
– Я тебе не верю, – заявляла Пенелопа.
– Но я знаю больше, чем ты, – возражала Валия.
– Ты больше любишь командовать, вот что.
Рассказывая истории, Валия срезала щепки с ветвей, и они с Пенелопой пробегали пальцами по нежной желтоватой заболони, которую Валия будет вспоминать много лет спустя всякий раз, когда срезает авокадо и касается мякоти, прилипшей к косточке.
И вот наступил сентябрь 1946-го: Валия Аспройеракас, девушка двадцати лет, замужняя уже пять месяцев, с убранными волосами, в переднике, решила отдохнуть от прилавка «Ахиллиона», ногой открыла заднюю дверь и вышла на улицу, где под виноградными лозами
