Кинокомпания Ким Чен Ир представляет - Пол Фишер

– Ну что? – гордо спросил Ким. – Нутро важнее внешности. Снаружи посмотришь – ничего особенного. Зайдешь внутрь – а там обычно вот такое.

Он провел ее к круглому столу в центре зала. Подавали ужин – западные и корейские деликатесы под коньяк, французское белое, соджу и женьшеневое вино инсамжду. Чхве остановилась возле своего стула, огляделась и узнала других гостей: люди с моторки в Рипалс-бей, только без длинноволосых париков, с армейскими стрижками; человек, который надзирал за ней на борту грузового судна по пути в Нампхо; и охранники, которые доставили ее на берег. То есть ее пригласили на светский раут в обществе мужчин, которые разлучили ее с домом и детьми и заточили на чужбине.

Ким Чен Ир сел – остальные тоже сели: теперь можно. Официантка налила любимому руководителю полный бокал «Хеннесси». Ким от души глотнул и поглядел на свою гостью.

– Прошу вас, госпожа Чхве, – сказал он. – Вам непременно нужно выпить.

То был первый из званых ужинов Ким Чен Ира, где Чхве побывала за годы жизни в Северной Корее. Случались они, как правило, по средам или пятницам, начинались в восемь вечера и длились почти до утра. Всегда проходили в этом же здании – партийные прозвали его Рыбным домом, поскольку в бальной зале на втором этаже был аквариум – двадцать пять футов в длину, от пола до потолка, внутри крупная океанская рыба. Порой, как в первый раз, вечер протекал скромно – немногочисленные гости, сначала ужин, потом кино, – но зачастую приходили по сорок-пятьдесят представителей ядра партийной элиты.

В пхеньянских властных кругах эти еженедельные вечеринки славились своим влиянием на государственную политику. «Там принимались многие ключевые решения, – утверждал Хван Джан Ёп, – в том числе кадровые».

Ким зазывал высокопоставленных членов партии и Политбюро, влиятельных генералов, любимых театральных и кинозвезд; в списке гостей были его приближенные – а также те, кто претендовал на этот статус. Почти всегда присутствовала младшая сестра Кима, которую он обожал. На пороге гостям вручали стакан виски, бренди или коньяка: выпьешь залпом – можешь войти. Спустя несколько недель Хак Сун научила Чхве всегда припасать носовой платок и потихоньку сплевывать в него коньяк, прежде чем войти в зал.

Ким Чен Ир редко приезжал рано – он предпочитал являться, когда вечеринка уже в разгаре. Он входил, усаживался, а гости между тем стояли и хлопали. Едва он устраивался – всегда за главным столом, ближе всех к сцене, в окружении горстки избранных гостей, – официанты вносили еду. Ким любил дирижировать оркестром, прерывал музыкантов на полутакте, заказывал песни и нередко велел кому-нибудь из гостей встать и спеть что-нибудь по собственному выбору – иногда потому, что ему взаправду нравилось, как гость поет, но не реже потому, что хотел унизить гостя. А Ким Чен Иру в просьбе не откажешь. Когда он к кому-нибудь обращался, рассказывала Чхве, гость «вскакивал на ноги, с полным ртом гаркал: „Да, господин!”» и стоял по стойке смирно, пока Ким Чен Ир знаком не разрешал ему сесть.

После ужина играли в маджонг и рулетку, и гостей развлекали девушки из «Бригады радости» – одна из величайших прелестей этих вечеринок, прекраснейшие молодые женщины Кореи, послушные и изысканные, отобранные Ким Чен Иром лично. Формально девушки были военными в чине «лейтенанта охранного подразделения»; их распределяли по трем «группам наслаждений»: «группа песен и танцев», которая занималась увеселением гостей, «группа счастья», которая специализировалась на массаже, и «группа удовлетворения», предоставлявшая сексуальные услуги. Сам Ким Чен Ир на этих вечерах к девушкам не прикасался, не пел и не танцевал. Он предпочитал сидеть, пить, курить свои «Ротманс Ройялс» и режиссировать. Он махал палочкой, дирижируя оркестром, подзуживал гостей играть азартнее. Изредка делал ставки и сам – неизменно оставался один на один с крупье и очень скоро ставил все, что было. («Наблюдая у него через плечо, я, пожалуй, кое-что поняла про его характер», – говорит Чхве.) Подле него весь вечер вился какой-нибудь партиец – если любимый руководитель изрекал нечто хоть отдаленно напоминающее распоряжение, за ним записывали и затем распространяли его слова среди членов партии, мигом превращая в официальный указ независимо от того, высказался Ким Чен Ир в восемь вечера на трезвую голову или в три часа ночи пьяный в дымину. Напившись, он повышал или увольнял гостей – как карты лягут. Беседовать с ним было непросто – он петлял мыслью, перескакивал с пятое на десятое и с наслаждением говорил лишнее.

Временами стилистика вечеринок клонилась к абсурду. Хван Джан Ёп утверждал, что на его глазах Ким Чен Ир несколько раз велел развешивать по залу набитые подарками шары шести футов диаметром – гигантские пиньяты, по сути дела, – а потом стрелял по ним из специального ружья, засыпая гостей подарками, и гости бесстыдно распихивали друг друга, пытаясь ухватить что получше. Минимум однажды, по словам Хвана, Ким велел членам Политбюро танцевать с девицами, раздетыми догола, присовокупив к распоряжению: «Танцуйте, но не трогайте. Кто тронет, тот вор». Мужчины побрели к девушкам и затем танцевали, держа руки на виду. Вскоре Ким Чен Ир рявкнул им, чтоб сию секунду прекратили. «Видимо, на этих вечеринках он и набирал себе вассалов, – говорил Хван. – Приглашал доверенных подчиненных и наблюдал за ними вблизи, внушал им гордость за то, что вошли в близкий круг великого вождя… На этих сборищах у выпивох было одно правило: проявлять уважение к Ким Чен Иру. В остальном они могли не чинясь говорить что в голову взбредет».

Вечеринки были святилищем Ким Чен Ира – того, кто о них проболтается, ждала суровая кара. Отцу о вечеринках знать не полагалось; их скрывали от Ким Ир Сена, и это правило Ким Чен Ир внедрял безжалостно и кроваво. Была, к примеру, знаменитая история, которую подтверждает Хван: «Один секретарь Ким Чен Ира как-то раз напился и рассказал жене о том, как дебоширит любимый руководитель. Верную жену, особу культурную и высокоморальную, эта весть потрясла; вдумчиво поразмыслив, жена решила написать Ким Ир Сену – пусть приструнит сына. Надо ли говорить, что письмо попало к Ким Чен Иру. Тот закатил очередную попойку, женщину велел арестовать и привезти, перед всеми гостями объявил ее контрреволюционеркой и приказал пристрелить на месте… Муж бедной женщины вымаливал у него дозволения расстрелять ее лично. Ким Чен Ир разрешил и вручил ему пистолет».

Чхве не приходилось видеть ни расстрелов, ни пыток. Однажды она наблюдала странную игру: Ким Чен Ир посреди ужина внезапно кричал: «Армейская форма!» – и все мужчины выхватывали из-под стульев армейскую форму, напяливали ее и бегали вокруг стола, пока хозяин не велел остановиться. Потом он кричал: «Форма ВМС!» – и все повторялось уже в других костюмах. Пока гости носились кругами, официант помогал Киму надеть генеральский или адмиральский китель, бренчавший гигантскими звездами и орденами. Как-то раз Чхве посмеялась над тем, как гости танцуют диско («Они просто скакали зайцами», – говорила она), и ее попросили обучить всех присутствующих – генералов, тайных агентов и танцовщиц. В другой раз она пришла на вечеринку в розовом традиционном платье ханбок. Ким Чен Ир отпустил ей комплимент – «длинные юбки идут к коротким волосам», – и объявил, что, по ее примеру, всем женщинам во всех театральных труппах надлежит коротко стричься и носить платья подлиннее.

В основном Чхве изображала трофей – Ким Чен Ир сажал ее подле себя и гордо знакомил с именитыми гостями. Только на этих вечерах Чхве наконец сообразила, что ее похищение заказал вовсе не Ким Ир Сен, а его сын. Ким Чен Ир был, конечно, общительный хозяин, однако требовательный, кичливый и вообще бесил. «Он считал, что ему все дозволено, – вспоминала Чхве. – И вечно выпендривался». Он постоянно болтал о южнокорейском кино, насмехался над тем, как неубедительно в нем изображается северокорейский акцент (и это говорил человек, который регулярно подряжал вымазанных белым гримом соотечественников изображать европейцев), и нередко просил Чхве петь. Больше всего он любил южнокорейские песни, которые остальным жителям страны (за пределами этих сборищ) слушать запрещалось; теперь наконец кто-то знал тексты и распознавал напетые мелодии. Чуть ли не каждую неделю он просил Чхве выйти к оркестру и спеть песню-другую, чем меланхоличнее, тем лучше – скажем, «Расставание (Прощание)» Патти Ким[19].

Иногда все равно вспоминаю о нем, хоть он холоден и далек,Вспоминаю, в чем он клялся в ту ночь и сейчас, наверно, жалеет.Нас теперь разделяют горы, он теперь далеко-далеко.

Чхве пела, и голос ее срывался, губы дрожали. По щекам текли слезы. Гости, принимая это за преданность театральному искусству, всякий раз аплодировали ей стоя.