Слуги правосудия - Энн Леки

— Надеюсь, что так. Что это не очередной пациент. — Я тут же поняла, что зря сказала это вслух. — Пойду посмотрю.

Это, бесспорно, была мама. Она выпрыгнула из флаера и пошла к дому со скоростью, какой я никак не ожидала по такому снегу. Она прошагала мимо, вчистую проигнорировав мое существование, высокая для нильтианки и широкая, как все они, закутанная в куртки. В чертах ее лица было заметно сходство с девочкой в доме. Я вошла следом.

Увидев девочку, которая стояла возле брошенной доски для Тиктика, она сказала:

— Ну так что?

Радчаайская мать обняла бы свою дочь, поцеловала, сказала бы, с каким облегчением узнала, что с ней все в порядке; быть может, даже разрыдалась. Некоторые радчааи посчитали бы, что эта родительница холодна и бесчувственна. Но я уверена, что это было бы ошибкой. Они сели рядом на скамью, бок о бок, и дочь рассказала, что знала, о состоянии пациента, и о том, что произошло в снегу со стадом, и о ледяном дьяволе. Когда она закончила, мать быстро похлопала ее по колену, и та сразу будто стала другой девочкой, выше, сильнее, — теперь она, казалось, получила не только сильное, утешительное присутствие своей матери, но и ее одобрение.

Я принесла им две чашки сброженного молока, и мама переключила внимание на меня, но не потому, подумала я, что заинтересовалась.

— Ты не доктор, — сказала она, констатируя факт.

Я видела, что все ее внимание по-прежнему сосредоточено на дочери и она просто хочет понять, представляю я угрозу или могу помочь.

— Я здесь гость, — ответила я. — Но доктор занят, и я думала, вам захочется чего-нибудь попить.

Ее взгляд упал на Сеиварден, которая все еще спала, вот уже несколько часов, на восстановитель на ее лбу, черный и подрагивающий, на следы синяков вокруг рта и носа.

— Она издалека, — сказала девочка. — Она не знала, как играть в Тиктик! — Взгляд ее матери пробежал по игре на полу: костям, доске и плоским камешкам, застывшим посередине. Она ничего не сказала, но выражение ее лица слегка изменилось. Почти незаметно кивнув, она взяла молоко, которое я предложила.

Через двадцать минут Сеиварден проснулась, стерла черное восстанавливающее средство со лба и с раздражением стала оттирать верхнюю губу от чешуек засохшей крови. Она посмотрела на двух нильтианок, которые молча бок о бок сидели на скамье, намеренно не обращая внимания ни на нее, ни на меня. Никто из них, казалось, не нашел ничего странного в том, что я не подошла к Сеиварден и ничего ей не сказала. Не знаю, помнит ли она, почему я ударила ее или что я вообще ее била. Иногда удар по голове оказывает воздействие на воспоминания о мгновениях, ему предшествующих. Но она, должно быть, либо что-то помнила, либо подозревала, потому что вообще не смотрела на меня. Повозившись несколько минут, она поднялась и пошла в кухню, открыла шкаф. Тридцать секунд она смотрела в него, затем взяла тарелку, положила в нее твердый хлеб, полила сверху водой, а затем стояла и ждала, пока он размякнет, молча и ни на кого не глядя.

ГЛАВА 8

Сначала люди, которых я отослала от Преддверия Храма, стояли, перешептываясь, маленькими группами на улице, а когда я приближалась к ним, делая свой обычный обход, — расходились. Но вскоре после этого они собрались в домах. Следующие несколько часов в верхнем городе было тихо. Зловеще тихо, и делу вовсе не помогало то, что лейтенант Оун все время спрашивала меня, что там происходит.

Лейтенант Оун была уверена, что, если увеличить мое присутствие в верхнем городе, положение станет только хуже, и приказала мне оставаться поблизости от площади. Если что-нибудь случится, я буду там, между верхним и нижним городом. Главным образом поэтому я смогла действовать более или менее эффективно, когда все пошло кувырком.

Шел час за часом, и ничего не происходило. Лорд Радча читала молитвы рядом со жрецами Иккт. В нижнем городе я передала сообщение, что сегодня лучше оставаться по домам, и в этот день не было ни разговоров на улицах, ни кучек соседей, столпившихся у кого-то на первом этаже, чтобы наблюдать увлекательное зрелище. К наступлению темноты почти все поднялись на верхние этажи и потихоньку там разговаривали либо молча стояли у перил и смотрели.

А за четыре часа до рассвета все развалилось на куски. Или, точнее, я развалилась на куски. Системы слежения, данные которых я просматривала, отключились, и внезапно все двадцать я оказались слепы, глухи и неподвижны. Каждая часть могла видеть только одной парой глаз, слышать только одной парой ушей, двигаться только одним телом. Потребовалось несколько полных замешательства, панических мгновений, чтобы мои сегменты осознали, что каждый из них отрезан от остальных, каждый экземпляр меня остался в одиночестве в единственном теле. Что оказалось хуже всего, в тот же миг перестали поступать все данные от лейтенанта Оун.

С той минуты я была двадцатью разными людьми, с двадцатью комплектами наблюдений и воспоминаний, и я могу вспомнить, что произошло, только сводя их вместе.

В тот миг когда обрушился удар, все двадцать сегментов немедленно, не задумываясь, развернули броню — те, что были одеты, не сделали ни малейшей попытки подправить ее, чтобы прикрыть все элементы моей формы. Восемь спавших в доме сегментов тут же проснулись и, стоило мне восстановить самообладание, бросились туда, где лежала лейтенант Оун, пытаясь заснуть. Двое, Семнадцать и Четыре, увидев, что лейтенант Оун в порядке и несколько других сегментов находятся вокруг нее, направились к главному пульту дома, чтобы проверить состояние связи, — пульт не работал.

— Связи нет, — объявила Семнадцать, голос был искажен гладкой серебристой броней.

— Невозможно, — сказала Четыре, и Семнадцать не ответила, да ответа и не требовалось.

Некоторые из моих сегментов в верхнем городе повернули к Преддверию Храма, прежде чем поняли, что лучше всего остаться на месте. Все сегменты на площади и в храме повернули к дому. Один бросился бежать, чтобы увериться, что лейтенант Оун в порядке, а два сказали одновременно:

— Верхний город!

Двое других:

— Сигнал штормового предупреждения! — и в течение двух полных неразберихи секунд пытались решить, что делать дальше. Девять побежала в храмовую резиденцию и разбудила жреца, спящего возле штормовой сирены, и тот включил ее.

Перед тем как завыла сирена, Джен Шиннан выбежала из своего дома в верхнем городе с криками:

— Убийство! Убийство!

В домах вокруг зажглись огни, но дальнейший шум заглушил визг сирены. Мой ближайший сегмент находился в четырех улицах оттуда.

По всему нижнему городу загрохотали, опускаясь, заслоны. Жрецы в храме перестали читать молитвы, а верховная жрица посмотрела на меня, но информации не было, и я движением руки продемонстрировала свою беспомощность.

— Мои средства связи отключены, Божественная, — сказал тот сегмент. Верховная жрица моргнула, не понимая. Говорить было бесполезно, пока выла сирена.

В то мгновение когда я распалась, лорд Радча никак не отреагировала, хотя была связана с другими своими телами во многом так же, как я. То, что она совершенно не удивилась происходящему, показалось довольно странным ближайшему к ней сегменту. Возможно, она просто хорошо владела собой, — услышав вой сирены, она только посмотрела вверх и приподняла бровь. Затем встала и вышла на площадь.

Это была третья наихудшая вещь, что когда-либо случалась со мной. Я полностью утратила ощущение «Справедливости Торена» над головой, все самоощущение. Я распалась на двадцать фрагментов, которые с трудом могли общаться друг с другом.

Прямо перед тем как завыла сирена, лейтенант Оун послала мой сегмент в храм с приказом включить сирену. Он выбежал на площадь и стоял там, колеблясь, глядя на остальных себя, которых, по моему самоощущению, здесь не было.

Сирена умолкла. В нижнем городе воцарилась тишина, которую нарушали лишь мои шаги и мои измененные броней голоса, которые пытались говорить со мной, организоваться, чтобы я смогла функционировать хоть как-то.

Лорд Радча приподняла седеющую бровь.

— Где лейтенант Оун?

Сейчас это был главный вопрос для всех моих сегментов, которые этого еще не знали, но теперь у того из них, что прибыл с приказом от лейтенанта Оун, появилось дело, которое он мог выполнить.

— Лейтенант Оун идет сюда, мой лорд, — произнес он, и через десять секунд лейтенант Оун и почти все мои сегменты, которые были в доме, вбежали в храм с площади.

— Я думала, что эта территория у вас под контролем. — Анаандер Мианнаи, говоря это, не смотрела на лейтенанта Оун, но было ясно, кому адресованы ее слова.

— Я тоже так думала. — И тут лейтенант Оун вспомнила, где находится и с кем говорит. — Мой лорд. Прошу прощения. — Каждый мой сегмент был вынужден сдерживаться, чтобы не развернуться полностью к лейтенанту Оун, дабы следить за ней, быть уверенным, что она действительно там, потому что иначе я ее не чувствовала. Несколько фраз, сказанных шепотом, определили, кто будет держаться возле нее, остальным придется положиться на них.