Смерть содержанки - Рекс Стаут

— Это лажа. Как может что-то случиться, когда такая свора торчит тут рядом?

— Положитесь на нас. Ну что, готовы попытаться?

— Конечно. Вы так ловко заговорили мне зубы, что и отказаться уже вроде нельзя. К тому же мне и самой хочется. Никто до сих пор не проявлял желания меня убить, так что это даже возвышает меня в собственных глазах.

— Хорошо. Только давайте договоримся сразу, что вы должны слушаться приказов. И делать точь-в-точь так, как вам велят. На чем вы можете поклясться? На библии?

— Нет, многие мужчины в ней такие ужасные, да и женщины тоже. Мы пожмем друг другу руки.

И она протянула мне руку.

Вы, конечно, понимаете, что я пожал ей руку чисто из профессиональных побуждений, но рука была очень приятная, и я не преминул подметить это вслух. Потом добавил:

— Прежде чем мы начнем составлять письмо, я хочу предупредить, что Стелла может вскрыть и прочитать его. Это изменит положение, хотя, возможно, даже в лучшую сторону. Но в любом случае завтра суббота, и Флеминг наверняка заявится сюда. Теперь о письме. Мы решили адресовать его Барри Флемингу для Мильтона Фейлса. Мистер Вульф обожает откалывать такие номера. Как бы вы к нему обратились: Барри или мистер Флеминг?

— Я никогда его не видела. Мистер Флеминг.

— Хорошо. На бумаге с гостиничным гербом. «Уважаемый мистер Флеминг. Как вам известно, я была лучшей подругой Изабель. Мы ничего друг от друга не скрывали. Она рассказала мне про Мильтона Фейлса и про то, каким образом вы заработали пять тысяч долларов. Она сказала также, что собралась рассказать об этом сестре, но сперва хотела предупредить вас. Это меня нисколько не удивило — я хорошо знала характер Изабель. И теперь меня волнует вопрос — не связано ли это ее решение с тем, что с ней случилось? Я хочу это знать. Теперь о пяти тысячах долларов. Учитывая то, каким путем вы их раздобыли, мне кажется, что вам не стоит оставлять деньги себе. Я думаю, вам лучше отдать их мне, а я передам их в какую-нибудь благотворительную организацию. Надеюсь, вы не заставите меня ждать. Я живу в этой гостинице. Искренне ваша». Слова, конечно, можно изменить, но надо сохранить смысл.

Джулия хмурилась.

— Многовато вранья в одном коротеньком письме.

— Нет, ложь здесь только одна: что Изабель вам все это рассказала. На самом деле рассказал все я. Остальное — чистейшая правда. Вас ведь действительно волнует, не связано ли это с убийством. Вы ведь хотите все это знать. И просто из кожи вон лезете, чтобы добиться своего.

— Я лезу вон из кожи, потому что вы меня втянули в эту историю своим краснобайством. Я и не думала…

— Фу. Осадите назад. Я бы ни за что не втянул вас против вашей воли. Вы ведь хотите это сделать?

— Да, черт бы вас побрал. — Она резко села, и орхидея вывалилась из выреза халатика. — Ступайте в соседнюю комнату, а я приду через десять минут. Не могу же я такое письмо писать в постели.

Я засек время. Она пришла через двадцать две минуты. Нет, и она не была воплощением совершенства.

12

В 1958 году, восемь лет назад, никак не должно было случиться, чтобы человека по имени Саймон Джекобс закололи в Ван Кортленд-Парке. И тем не менее так случилось, чего мы с Ниро Вульфом никогда не забудем. Нам следовало предвидеть, что может произойти, и принять соответствующие меры, а мы этого не сделали. Одного такого прокола в жизни сыщика-профессионала более чем достаточно; вот почему я заявился в гостиницу «Мейдстоун» не к десяти утра, а к девяти тридцати. Почту в Нью-Йорке разносят преотвратно, но был один шанс из миллиарда, что почтальон в субботу утром принесет письмо в дом 2938 по Гумбольдт-авеню на рассвете, а метро — резвый вид транспорта.

Управляющему гостиницы вряд ли пришлось по душе, если бы постоялец попросил выставить стражу перед дверью номера, опасаясь насильственной смерти, поэтому мы не стали его беспокоить. Вместо этого мы позвали местного сыщика, и Джулия Джекет сказала ему, что к ней пристает один мужчина, который может даже снять номер здесь, в гостинице, а она не хочет, чтобы возникли осложнения. Помогло также то, что сыщик был наслышан о Ниро Вульфе и об Арчи Гудвине, а также то, что я всучил ему двадцатку. Он даже принес мне стул.

Поскольку я догадался захватить с собой «Таймс» и какой-то журнал, скучать мне не пришлось. На дверях номера Джулии висела табличка с просьбой не беспокоить, и горничные к ней не заходили. Утром вообще было тихо, по коридорам никто не шастал. Я сидел и размышлял о том, чем отличаются жильцы седьмого этажа дома номер 2938 по Гумбольдт-авеню от постояльцев гостиницы «Мейдстоун», когда одна из дверей номера Джулии — дверь спальни — приоткрылась настолько, что в щель можно было просунуть голову. Из двери и в самом деле высунулась голова Джулии и поинтересовалась:

— Хотите есть?

Я посмотрел на часы. Без десяти двенадцать.

— Я пока продержусь, — ответил я. — Коридорный скоро поднимется. Все уже согласовано.

— Вот как? Вы утратили бдительность. Я собираюсь заказать завтрак. Что, если он подкупит официанта и подсыплет мне яд? Придется вам попробовать. Что вам заказать?

— Просто попросите подать двойной завтрак.

— Я всегда завтракаю яичницей с ветчиной. Сейчас открою другую дверь.

Так она и сделала, но я не вошел. Я помнил о Саймоне Джекобсе и решил дождаться официанта, чтобы разглядеть его, пока он еще в коридоре. Порой случается, что трудно отличить разумное поведение от глупого. И этот раз я свалял дурака, дожидаясь в коридоре официанта. Он появился только в половине первого. Я проследил взглядом, как он толкает перед собой тележку с завтраками, дождался, пока он вошел в дверь спальни Джулии, а сам прошмыгнул в другую дверь.

Завтракали мы в спальне. Джулия восседала на кровати, а я устроился у столика. Джулия была во вчерашнем халатике, от чего я сразу почувствовал себя в домашней обстановке. Наоборот, яичница напоминала, что я все-таки не дома, поскольку Фриц никогда не поджаривает яйца. Говорили мы об Изабель. Точнее, говорила Джулия, а я слушал. Оказывается, Джулия пыталась отговорить Изабель от замысла выйти замуж за Орри, и думала уже, что добилась успеха. Джулия объяснила, что в мире не существует хороших мужей, потому что нет хороших жен, и наоборот. Мы уже добрались до булочек и джема, и Джулия начала рассказывать, какая умница была Изабель, что поняла, насколько она не годится для шоу-бизнеса, когда зазвонил телефон. Она развернулась и сняла трубку.

Сперва она сказала «Алло», а потом: «Да, мистер Флеминг, это Джулия Джекет», после чего я быстро перебрался в соседнюю комнату и снял параллельную трубку. Правда, услышал я немного.

— В два часа вас устроит? — спросил Флеминг.

— Лучше в половине третьего, — сказала она.

— Хорошо, — сказал Флеминг, и на этом разговор окончился.

Я вернулся в спальню, Джулия поинтересовалась, слышал ли я их беседу, я ответил, что слышал, и присел к своему столику.

— Давайте обсудим, в какой фонд передать эти деньги, — предложила она. — Или вы уже и это решили?

— Не смешно, — ответил я, наливая кофе. — Я буду звать вас Джулия.

— Это тоже не смешно. Он принесет пепельницу с собой?

— Конечно. Он ведь придет сюда?

— Да.

— Я говорил, что мы не сможем ничего предпринять, пока не узнаем, что он задумал. Конечно, он не собирается возвещать о приходе. Представляете, он скажет портье, что пришел к вам, портье позвонит и предупредит вас, Флеминг поднимется на лифте, убьет вас, а потом спокойно выйдет на улицу.

— Тогда вы можете спрятаться в стенном шкафу. Или здесь. — Она сняла поднос с постели. — Пожалуй, я приоденусь по такому случаю. Прихватите свою чашку в другую комнату, пожалуйста.

Я повиновался. Гостиная выглядела неплохо — темно-зеленый ковер, светло-зеленые стены, стандартные стулья, необъятная софа и большое окно с видом на Центральный Парк. Покончив с кофе, я подошел к окну, чтобы поглазеть на парк. Поскольку стоял февраль, то, несмотря на субботний день, народа почти не было. Под голыми деревьями еще лежал снег, который можно было назвать белым разве что потому, что он не черный.

А вот вошедшая в гостиную Джулия была вся в черном — изящно скроенное черное платье с короткими рукавами изумительно облегало ее фигуру. Немудрено, что Джулия пообещала приодеться — выглядела она просто сногсшибательно. Я так и сообщил ей, после чего увлек к окну.

— Хочу отдать вам первый приказ, — сказал я. — Видите эту каменную ограду? В котором часу вы обычно возвращаетесь после выступления?

— Как правило, в половине второго. Мой последний выход заканчивается в час ночи.

— Прекрасно. В парке никого не будет. Значит, вернувшись сегодня ночью, вы включите свет, подойдете к окну, а человек, затаившийся за этой стеной с винтовкой в руках, нажмет на спусковой крючок, и, если он стреляет не впервые в жизни, — вам конец. Так что вам запрещается подходить к окну и выглядывать на улицу. Перед тем, как уйти, опустите жалюзи и задвиньте шторы. Это приказ.