Убийства мальчиков-посыльных - Перихан Магден

— Ты был слугой, — сказал я. — Да и что это за служба…

— Я по собственной воле решил стать слугой вашего дедушки, — ответил Ванг Ю. — Хорошего вам дня, господин.

Он вышел, как обычно держа спину очень ровно. У меня не осталось никаких сомнений относительно того, кто отправил мои письма. Милый Ванг Ю, подумал я. Милый, милый, милый Ванг Ю.

Мне не хотелось обижать его, проигнорировав домашний завтрак. Быстро съев что-то за заботливо накрытым столом, я вышел из дома, купил в городской аптеке прямо напротив дома реланиум с аспирином и направился в контору. Сев за стол, я положил в рот две таблетки аспирина и три таблетки реланиума и запил все это виски, оставшимся после прихода Эсме. Мне совершенно не хотелось нервничать. Совершенно не хотелось. Вам может показаться, что запивать реланиум виски — не очень удачная идея. Но я был не в силах размышлять на столь высокие темы. Я хотел как можно быстрее проглотить таблетки и спастись. Но я не успел. Дверь без стука отворилась, и вошел чертов господин Волковед.

— Сдаюсь! — сказал он. — Все кончено! Сдаюсь!

— Слишком короткая фраза для вас, — отозвался я. Мне хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы больше никогда не видеть этого человека. Он, конечно, получил мое письмо.

— Я никогда не говорил, что я — новый клиент мсье Жакоба, — начал он. — Может быть, сам мсье Жакоб это сказал. Но я не собираюсь отвечать за его слова и не испытываю никакого желания обсуждать подобные вещи. К тому же время — понятие относительное, и всех клиентов, с которыми мсье Жакоб знаком меньше двадцати лет, как вам наверняка известно, он считает «новыми». Смирение, терпимость, чувство меры, логика, благодарность, способность поставить себя на место другого — да-да, именно этих качеств вам не хватает. Вы никогда не пытались поставить себя на место другого, вам и в голову такое не придет…

— Вы не сядете? — не выдержал я. — Виски с реланиумом не хотите?

— Что?! — спросил он, сверкая глазами. — Что вы тут затеяли? Немедленно спровоцируйте рвоту! Очень вас прошу. Вы отравитесь! Как вы могли? Как вы могли?

— Нет, — ответил я. — И не подумаю. — Я попытался выдавить из себя улыбку. Вот человек — шуток не понимает. А еще собирается жизнь мне спасти!

Усевшись в кресло слева от моего стола, он уставился на меня раскосыми глазами, из-за очков в тонкой металлической оправе.

— Нет, — произнес он. — Я не убийца.

Должно быть, он где-то читал, что если говорить такие вещи, глядя прямо в глаза, они будут звучать убедительнее.

— Вы крайне убедительны, — сказал я. — Здорово. Вообще-то, я в этом и не сомневался. Что-то в вас побуждает писать вам письма. Вот мы оба и пострадали от этого вашего свойства.

Я сам поразился собственной наглости.

Господин Волковед засмеялся. Да, он просто пополам сложился от хохота.

— Если бы все было так просто, — выдавил он, — как бы все было хорошо!

— Как бы все было хорошо! — поддразнил его я. Нелепые слова.

Тут дверь снова без стука открылась, и вошла Эсме. Эсме. На ней был кожаный пиджак, черный свитер с воротником-стойкой, узкие джинсы, а на ногах кожаные сапоги. Волосы растрепаны, будто она не причесывалась с прошлого вечера. Нетвердым шагом она вошла внутрь и опустилась в кресло напротив господина Волковеда. Посмотрела на меня. Красивые у нее глаза.

— Я-то здесь, — произнесла она. — Ну, а ты где?

Господин Волковед смерил презрительным взглядом сначала ее, потом меня. Я не мог ненавидеть этого человека так, как мне этого хотелось, все же в нем было что-то приятное.

— И мой сын, мой малютка-сын тоже здесь! — продолжала она. — Я нашла его! Он такой хорошенький! — Пристально взглянув в глаза господину Волковеду, она добавила: — Моего сына, родившегося от вашего драгоценного семени, сударь. Теперь я знаю, кто из посыльных мой сын.

Она всхлипнула.

Господин Волковед, отводя глаза, произнес:

— Я рад за вас, госпожа Эсме. Однако смею надеяться, что вы не станете заблуждаться и путать работу матери посыльных с обычным материнством, что может быть опасным не только для вас, но и для вашего «малютки-сына».

— Госпожу Эсме интересует только то, что она нашла своего сына и наконец соединится с ним, господин Волковед, — ответила Эсме. — Мне нет дела ни до Городского Совета, ни до Общества Посыльных. Этого мальчика родила я, и я вытащу его из этого бесчеловечного, абсурдного и бессмысленного предприятия. Возможно, в вас торговля собой и не пробудила отцовских чувств, но лично я приняла участие в этой грязной затее только для того, чтобы завести ребенка.

— Какая вы упрямая, — заметил господин Волковед. — Как вы пьяны и бесцеремонны, как вы легкомысленны! Совсем как ребенок, который не понимает, что играет с огнем. Позвольте вас по-дружески предостеречь…

— Ах, по-дружески! — резко перебила его Эсме. — Шел бы ты со своей дружбой! Мне не нужны ни советы твои, ни утешения! Хватит того, что я вытащу сына из этого порочного круга. Ни ради каких-то благородных целей, только потому, что мне так хочется! И потому, что я его люблю! Потому, что он нужен мне! Если из-за этого я пострадаю, то сама буду виновата. Наплевать. Знаешь что, добродетель недоделанный? Ты уж лучше со своими проблемами разберись! Вроде той, что в голове у тебя — вонючая помойка!

Вскочив, господин Волковед отчеканил:

— Разрешите откланяться.

Ясно было, что господин Волковед считает нас чудесной парой. Но терпеть нас, а в особенности Эсме, он больше не мог. Осторожно отворив дверь, он ушел.

Сколько себя помню, никогда не понимал мужской страсти к рациональным и аккуратным женщинам. Господин Волковед боялся Эсме. Боялся ее красоты, ее ума, ее любви к выпивке, а пуще всего — ее неуемного и сильного характера. Эсме была словно одинокий пиратский корабль в штормящем океане: черный флаг развевается на мачте, навевая ужас на торговые корабли, проплывающие вдалеке…

— Ну что за человек! — возмутилась она. А потом сказала:

— Пойду я. Зашла, чтобы ты не волновался. Со мной все хорошо, поверь, честное слово. Живу сейчас у одного друга. Как только спасу сына, сбегу из этого жуткого города. Собираю вещи.

— Береги себя, Эсме, — сказал я.

Она показала Муругана с дьявольскими сапфировыми глазами на невинном лице, и улыбнулась:

— Пока он со мной, ничего не случится. Не беспокойся, ангел мой.

— Тебе сапоги профессор Доманья подарил? — поинтересовался я.

— Ага, — ответила она. — Дядя Доманья засыпает меня подарками. А сапоги, кстати, незаменимы, когда надо кому-нибудь дать пинка. Смотри, какие носы острые! — она подняла ногу и продемонстрировала сапог.

Затем с трудом встала и произнесла:

— Ты тоже береги себя, ангел мой. Ты бледен как мел.

А потом открыла дверь и ушла.

Я пошел в туалет в коридоре и запер за собой дверь. Склонился над унитазом. Меня рвало. Рвало, рвало, рвало без конца. Мне хотелось сбежать, поскорее сбежать из этого проклятого города.

Вот вы не хотите ли побольше знать о Лане Тернер? Я лично — хочу. Вывернув как следует внутренности над унитазом, я вернулся к себе за стол и вцепился в один из журналов по кино. На обложке красовалась Лана Тернер, а в самом журнале было интервью на восемь страниц. Несмотря на все мои попытки сосредоточиться и то, что интервью было написано очень простым и приятным языком, некоторые предложения приходилось перечитывать по нескольку раз, и я все равно ничего не понимал. Кажется, я продирался через интервью часа два-три. Обычно я читаю быстро и легко все понимаю. И запоминаю. А в тот день я читал интервью Ланы Тернер, как трактат Спинозы, и все равно ничего не понял, ничего не запомнил. Признаться, мне до сих пор хочется узнать что-нибудь о Лане Тернер…

Не знаю, сколько времени прошло, пока журнал окончательно мне надоел. Вскоре я уснул крепким сном, преклонившись головой на спинку кресла и положив ноги на стол.

Мне снилась комната, облицованная белым кафелем. В ней был ученый в халате, который тряс какую-то колбу, заполненную белой жидкостью, и напевал:

С днем рождения, номер 478,С днем рождения, номер 478,С днем рождения поздравляем,С днем рождения тебя!

В углу комнаты было кресло-качалка, в котором раскачивался малыш-посыльный. Ноги у него не доставали до пола, лицо было очень грустным, и он громко кричал: «Николай! Меня зовут Николай! Николай!» Какие-то люди волокли связанную Эсме и пинали ее в живот. Откуда-то возник мсье Жакоб и протянул ученому еще одну колбу, и оба они со смехом принялись о чем-то разговаривать. Меня никто не видел. Я прятался в каком-то тайнике и молился, чтобы меня не заметили. Внезапно налетели птицы, и посыльный, схватив несколько за хвосты, взмыл ввысь. Не выдержав, я закричал:

— Николай! Не бросай меня! Возьми и меня с собой, Николай! — и заплакал.