Лихоимка - Надежда Храмушина

снять. Могу видеть, какая болезнь зреет в человеке, но лечить не могу. Не передалось это мне от мамки. Она ведь не с рождения такая знающая была. Хотя в родне у нас, в каждом поколении, рождались знахари. А случилось это так. Мне может годик тогда был, провалилась она под лёд весной, кругом никого не было, она из сил выбилась, пытаясь из-под обломков льда выбраться. И, вдруг, как будто кто опору под ноги ей поставил и, легонько так, вытолкнул из ледяной воды. Она очнулась уже на берегу. Лежит вся мокрая, дрожь её бьет, а она уже знает, что живая домой вернётся и не заболеет даже. Сколько лет её бабка пыталась научить знахарству – всё без толку было, а тут всё само к ней пришло. И лечить начала, и заговоры все вспомнила.

Иван кивнул:

–Да, мне отец эту историю рассказывал. Все её знали в деревне. Ты про Помошко расскажи, что знаешь.

–Так что я знаю. Он, когда Пашка Шилов пропал, тоже его искал долго. Или делал вид, что ищет его. В лес уйдёт, день его нет, два. Один раз его с неделю не было. А вернулся исхудавший весь, глаза ввалились, одежда лохмотьями висит, но, сколько его не спрашивали – ничего не рассказывал. После этого как будто подменили его, стал угрюмым, людей начал ещё больше сторониться. Всё по лесам продолжал рыскать, как будто потерял что. А однажды, он вернулся из леса с ранами, как будто когтями истерзали его, это было уже после войны, может в году пятидесятом, не знаю точно. Только после этого, как сглазили его, всё потерял он, всё под откос пошло. Наперво у него корова сдохла, потом они с женой телушку купили, так она тоже не долго пожила. На жену свою руку начал поднимать, несколько раз избил её. А на следующий год жена его заболела тяжело. Врачей вызывали, лекарством всяким поили, никаких результатов. Мамка ходила её лечить, отвары какие-то готовила, да только не смогла помочь. Только через несколько лет она мне рассказала: «Лежит она в кровати бледная вся, отрешённая, будто всё равно ей – помрет она или нет. А ведь у неё дочка мала была совсем. Взяла я её за руку, а меня как хлыстом ударили. Вижу, будто сидит на её груди тёмный кто-то, и давит её, и душит. И нет у меня сил справиться с такой дикой злобой. Так и умерла она, бедная». Пётр похоронил её. Дочка Зинка, одиннадцати лет, осталась на его руках. Он её не баловал, воспитывал в строгости, никуда она не ходила, с нами, девчонками не гуляла. Сходит в школу и быстрее домой бежит. По дому всю работу тащила, совсем как взрослая. И лишнего слова никогда не скажет. Училась хорошо, потом в город уехала после школы, там замуж вышла. А ещё, мамка мне говорила, в то время у нас пошли в деревне несчастье за несчастьем, один покойник за другим. Сначала на Береговой улице муж с женой в бане угорели, утром их нашли. Потом учительница к нам молоденькая приехала, так пошла она на ферму за молоком, наступила на гвоздь, ранка вроде не большая, а не спасли в больнице, заражение крови случилось, за неделю угасла. Потом один за другим умерли два брата, Копытовы, врач сказал, что сердце. Мы, считай, всей деревней с кладбища не выходили – то похороны, то поминки, то девять дней, то сорок. А Пётр Помошко, мою мамку встретил в магазине и как закричит ей при всём народе: «Что, помогли твои молитвы? Такая же ведьма! Все ведьмы! Будьте вы все прокляты, и дети ваши, и внуки!» Народ аж отпрянул от него, а дети малые заплакали. Вот сколько злобы было в человеке.

Я развернула перед ней листок с заговором и протянула ей:

–Это ваша мама написала?

–Мамка у меня была полуграмотная, буквы то она знала, читала немного по слогам, а писала только печатными буквами, да с ошибками. В школу-то она никогда не ходила, до̀ма её грамоте учили. Я ей все заговоры писала. Она мне их диктовала, а я записывала. – Она надела очки – Да, это я писала, для отца твоего, Иван. Мамка сказала, что за ним нехорошее что-то ходит, вроде он сам притянул его к себе. Ты, Ваня, наверное, помнишь, как в школе рассказывал, что собаку вашу какой-то зверь разорвал. В тот день Митька мой прибежал из школы, давай нам взахлёб рассказывать об этом, вот мамка моя услышала и всё поняла, нам ничего не сказала, сразу пошла свечки зажигать, молиться. А потом мне надиктовала этот заговор.

–Помню. – Ответил Иван – Только собаку нашу никакой не зверь разорвал, не было никакого зверя. Отец всё окрест посмотрел, следов не было, а птиц таких больших, чтобы с нашей Стрелкой справиться, нет в наших местах. Вот ещё у нас занятная бумажка с напутствием имеется, мы её из провала достали – Иван протянул тёте Тане листок – посмотри, не знаешь что это?

Тётя Таня прочитала:

–Чтобы нечисть забыла твоё лицо.… Может и мамка писала. Да, это она, похоже, нацарапала буквы. Так это она для деда Помошко и написала!

Тётя Таня задумалась, потом пошла к комоду, открыла верхний ящик и начала рыться в каких- то бумагах. Достала одну, поднесла поближе к глазам, внимательно вглядываясь в неё. Потом вернулась к столу и протянула мне листок:

–Прочти вслух, это письмо от старшей дочери Серафимы Петровой, соседки Петра Помошко. Начало пропусти, а начинай отсюда. – Она ткнула пальцем в середину листка.

Я начала читать:

– «Она как сходит к деду Помошко, так вечером и сляжет, всё у ней заболит. А пуще всего она стала бояться темноты и свет даже на ночь в комнате не выключает. А в последнем письме пишет, что пришли они с Марией к нему утром пирогов ему принесли и сливок, он сидит у стола голову на руки положил их услышал, поднял голову и глаза такие тоскливые и тихо говорит что, мол, лихо теперь до смерти не забудет его лицо, и после смерти покоя ему не будет. А потом как будто опомнился начал говорить что, мол, просто сон видел. Сходи к ней Христа ради может дом почистишь, помолишься. Ко мне она не хочет переезжать говорит, умру дома не поеду в город». – я отложила письмо – И что, сходила ваша мама к Серафиме?

–Да, мамка не отказывала никому никогда,