Череп колдуна - Девид Мэйсон

Шкатулка не отвечала. Зельза холодно рассмеялась шутке.

— Череп колдуна не разговаривает ни с кем, — заметила она. — Я сомневаюсь, что он сказал бы тебе что-нибудь приятное, даже если бы и заговорил.

— Тогда ступай назад в мешок, — проговорил Оуэн. — Ну что ж, не думаю, что наши маленькие друзья попытаются зарезать нас в темноте, но лучше я подложу в огонь еще полено. Зельза… ты говорила, что можешь помочь мне попасть в мой сон. Расскажи мне об этом. Как и когда мы попадем туда?

— Если хочешь, можно сейчас, — отвечала она. — А как? У меня есть ключ. Тебе незачем в это вникать.

— Что я должен делать?

— Сядь напротив, вот так. Прими удобную позу. Я возьму тебя за руки, желтолицый, ты будешь сидеть у входа и охранять нас: мы как будто погрузимся в сон на время. Но стоит тебе громко позвать нас, и мы тут же проснемся. Говоря все это, Зельза не отрываясь смотрела Оуэну в глаза. Ее руки сильно сжимали его запястья, большие пальцы лежали на пульсе.

— Тебе покажется, что мы пропутешествуем долго, очень долго, но бывают разные виды времени… здесь пройдет не больше нескольких минут. — Оуэн, глядя в черный омут ее глаз, слышал слова очень неясно, как бы издалека. — Мы отправляемся туда, и мы сможем увидеть..

10

«Ты солгала, цыганка» — Оуэн выговорил эти слова и не услышал их звучания, однако понял, что слова просто каким-то образом были.

«Я не солгала. Это город, который ты видел во сне, но ты еще не затянут в него, как муха в паутину, ты можешь передвигаться по нему свободно, как захочешь. Иди же и смотри».

Оуэн увидел удивительный пейзаж из своего сна: деревья, сверкавшие на солнце, как драгоценные камни, больше напоминавшие изумруды, чем живую зелень. Между деревьями белые строения, стены и дорожки, как в саду. Неподалеку река, настолько спокойная, что казалась стеклом, неподвижно лежащим под ослепительно ярким солнцем. Свет исходил как бы отовсюду и ниоткуда: Оуэн нигде не видел солнца.

По дорожкам двигались фигуры — мужчины и женщины, красивые, в мантиях, — и тихо улыбались. Они ступали неслышно и ни с кем не разговаривали, проходя по своим делам.

В прошлый раз Оуэн был одним из них. Он тоже проходил здесь в своем сне. Тогда у него было другое имя, но теперь он не помнил его. И она тогда тоже была здесь, — этого он не забыл. И сейчас она здесь, где-то среди белых строений.

Голос Зельзы беззвучно шептал ему. «Иди, смотри…» Он двинулся, плывя среди деревьев… каменных деревьев, как он теперь понял, тех, о которых пелось в песне. А впереди он увидел себя. Он знал человека, шедшего сейчас по дорожке, — это был он сам в первом его сне. Впереди показались белые ворота: человек подошел к ним и вошел внутрь.

Внутри была огромная комната с высоким потолком, тоже наполненная идущим непонятно откуда горячим светом. Внезапно Оуэн вздрогнул, пораженный: узор на полу был тот же, что и непонятный, спиральный, извитой орнамент в доме Мирдина Велиса. Сама комната тоже чем-то напоминала тот зал.

Он увидел низкое ложе из блестящего черного камня. На нем возлежала женщина в белом одеянии. Когда мужчина приблизился, она села и протянула к нему руки в жесте радостного привета. Но оба не произнесли ни звука. Женщина встала, и Оуэн уже знал ее имя.

«Ринель», — мысленно услышал, он.

«А твое имя было Айн».

Он уже не мог отличить свои слова от слов Зельзы. Все в этот раз было по-другому, не так, как раньше. Сейчас он просто наблюдал, но тогда… тогда он был Айном. Он помнил странную радость, будто темный огонь в крови, который охватывал его тогда или охватывал Айна… если он сам не был Айном. Сейчас эти люди двигались и говорили так же, но он уже не ощущал того, что они чувствовали. Только в памяти…

В памяти. Находиться там в тот раз для него было все равно что носить в себе постоянное пламя, которое пело внутри и светилось снаружи. Эта радость… он не смог бы описать ее ни Кайтаю, ни Зельзе, ни кому-либо другому, кто ни разу ее не испытал.

Проплывая теперь здесь, он и Зельза представляли единую волю — они слились в одну двухголосую личность. Оуэн подумал, что хотя это и не похоже на огненную радость бытия там, но все же — хорошо. И услышал мысленный отклик: «Хорошо».

«Посмотри на Ринель и Айна. В тот раз ты не понял. Сейчас ты все поймешь».

Двое, мужчина и женщина, двигались по освещенной белесым светом комнате, следуя странным, извивающимся узорам, нарисованным на полу, будто исполняли сложный танец или шли, сверяясь с картой.

Затем и сама комната, казалось, изменилась: пропали контуры стен и колоннады, остался только свет, яркий и резкий, и две фигуры, плывущие по лабиринту пола, хотя самого пола Оуэн уже не видел.

Теперь вокруг них формировались очертания улицы: широкая мостовая, кругом высокие дома и масса растений, прорастающих на уступах зданий. По обе стороны улицы были сводчатые двери и каменные стены с резьбой; просматривалась и перспектива: с обоих концов дорога выводила на одинаковые площади с фонтанами.

Две фигуры — Айн и Ринель — стояли неподвижно посреди улицы, а вокруг разливался яркий горячий свет. И хотя вся улица была заполнена светом, он, казалось, был сосредоточен вокруг этих двоих. И тут Оуэн заметил нечто странное.

Первое: нигде не было видно людей, хотя улица просматривалась в обе стороны. В таком большом городе, как этот… и ни души.

Второе, что поразило его, было усыпанное звездами черное небо, простиравшееся над городом. Улицу заливал яркий свет… но над ней было ночное небо.

Это ночь. Поэтому никого и нет на улицах этого города. Шепот Зельзы вновь достиг его мысленного слуха.

«Ночь и солнечный свет», — подумал он.

«Не думаю, что свет этот солнечный, — сказала Зельза. — Смотри, кто-то подходит».

Вдали на улице показалась фигура, темная по контрасту с двумя другими, одетыми в белое, которые стояли и ждали. Видимо, человек вышел из какой-то двери. Он двигался медленно, одной рукой ощупывая стены, как слепой. В другой руке он держал толстый дымящийся предмет.

Он подошел ближе, и Оуэн разглядел предмет и изумился: это был горящий факел. Огонь факела выглядел почти что темным пятном в странном белесом свете, но человек, казалось, все-таки нуждался в этом освещении.

Это был маленький темноволосый мужчина, чисто выбритый. Он продолжал неуверенно идти, и тут Оуэн понял, что для него улица совершенно темна, а факел — единственный источник света. На его лице Оуэн ясно прочел ужас. Человеку было страшно, и не просто страшно. Он шел и бормотал что-то вроде заклинания, и лоб его блестел от пота.