Имперская жена (СИ) - Семенова Лика

После беспокойной тревожной ночи я все же решилась, но прежде велела Индат причесать меня. Я не хотела выглядеть неопрятной, испуганной или несчастной. Даже надела серьги с перламутром. Я лишь попрошу совета, изложу факты, но не стану рассказывать о своих терзаниях.

Наконец, Индат вытащила из-под тумбы галавизор, достала из шкатулки адресный чип. Я долго грела в ладони металлическую пластину, прощупывала бороздку, подковыривая ногтем.

Индат с беспокойством посмотрела на меня:

— Вы сомневаетесь, госпожа?

Я поспешно покачала головой. Но я, впрямь, сомневалась — боялась доставить маме переживаний. Но она, конечно, и теперь переживала, не зная столько времени, что со мной. По крайней мере, я должна сказать, что я добралась в Сердце Империи, что я жива и здорова. Уже одно только это будет правильно. Едва ли здесь кто-то счел нужным их оповестить. А дальше… дальше я посмотрю по разговору. Это казалось самым верным решением.

Я уселась на мягкий табурет, напротив излучателя, выпрямилась. Вложила в пятнистую ладонь Индат металлическую пластинку:

— Я готова. Запускай. И встань у двери — не хватало, чтобы зашла Вария. Я не доверяю ей.

Индат с готовностью кивнула, опустилась на колени перед галавизором и вставила адресный чип в нужный отсек. Тут же отбежала к двери, как я и велела. Я глубоко вздохнула, чувствуя, как сердце бешено забилось. Даже не верилось, что я, наконец, смогу увидеть маму, услышать ее голос. Но галавизор оставался мертвым, немым. Я с беспокойством посмотрела на Индат, чувствуя, как внутри разливается ядовитая острая тоска:

— Он неисправен. Наверное, только поэтому до сих пор не спохватились.

Та снова кинулась на колени, какое-то время обшаривала тонкими пальцами металлический корпус. Прибор издал тонкий непродолжительный писк, и из проекторной щели полилось знакомое голубое сияние.

Сердце ухнуло, будто я прыгнула с высоты. Во рту пересохло. Я, закаменев, смотрела, как распускаются над «таблеткой» тонкие голубые полосы, кружатся в хаотичном беспорядке, наливаясь цветом. Прямо над паутиной линий всплыл знак отложенной записи. Значит, мама уже пыталась связаться со мной, оставила сохраненное послание.

Меня буквально трясло от желания увидеть ее знакомый образ. До этого мига я будто не представляла, насколько сильно скучала. Линии, наконец, собирались в очертания, и чем сильнее проступала картинка, тем сильнее я холодела.

Это была не мама.

На отложенной записи я увидела незнакомого высокородного. Не молодого, с вытянутым надменным лицом. О его статусе красноречиво говорила серьга, свисавшая почти до самой талии. Это кто-то очень важный. Но… Тот раб ошибся — это не мой чип.

Изображение дрогнуло, ожило. Раздался раздраженный голос:

— Я всегда знал, что тебе нельзя доверять. Почему уже две недели я не получаю от тебя ни единого отчета? Я должен точно знать, куда отвезут девку. Кто, когда, кому. Я должен знать каждый шаг! Должен знать все! Свяжись со мной лично, Марк, иначе прекрасно знаешь, чем для тебя это может закончиться. Я не прощаю таких промахов.

Я плохо осознавала, что происходит, лишь понимала, что не могу оторваться от этого странного высвеченного лица. На первый взгляд обычного, но было в нем нечто, что я никак не могла уловить. Что-то справа было мертвенно неподвижно, аномально. У этого человека не двигался правый глаз, будто принадлежал статуе. Я даже подалась вперед, чтобы лучше рассмотреть. Но картинка тут же дрогнула, моргнула, и снова вернулась. Казалось, что этот высокородный смотрел на меня в упор, и только теперь я заметила, что больше не вижу значка отложенной записи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он, действительно, смотрел на меня. В эту самую минуту.

Я какое-то время сидела недвижимо, потом будто опомнилась и отскочила в сторону, из поля излучателя. Кинулась к галавизору, вытащила адресный чип. Мои руки тряслись. Я подняла глаза на все еще стоящую у двери Индат:

— Кажется, он увидел меня.

25

Я велела Индат вернуть галавизор на место. Туда, откуда она его взяла. По всей ее поникшей фигурке я ясно видела, что она чувствовала себя виноватой. Когда Индат избавилась от прибора, вернулась, кинулась мне в ноги. Поймала мою руку и целовала пальцы, заливаясь слезами:

— Простите меня, госпожа. Умоляю, простите!

Я лишь погладила свободной рукой ее жесткие кудри:

— Поднимись, Индат. Ты ни в чем не виновата. Слышишь?

Нет, она не слышала. Оглохла от своей мнимой вины. Продолжала и продолжала целовать мои пальцы:

— Я дала вам ложную надежду, госпожа.

Здесь мне нечего было возразить — все так. Я все еще не могла осознать, что связь с мамой потеряна навсегда. Что я больше никогда не смогу услышать ее голос, не смогу увидеть лица. Пусть и сотканного из синеватой световой паутины. Я так надеялась…

— Госпожа, — Индат старалась поймать мой взгляд, — отдайте мне этот чип. Я пойду, закопаю его в саду. В самом дальнем углу.

Я бездумно кивнула, не вникая в смысл этих слов, но тут же опомнилась, покачала головой:

— Нет, Индат. По крайней мере, не сейчас. Нужно все обдумать.

— Так если все вскроется, госпожа? Если Перкана накажут за воровство?

Я вновь тронула ее кудри, обреченно кивнула, пропуская мимо ушей, что ее заботила сейчас посторонняя глупость:

— Уже вскрылось. И, кажется, коснуться может не только Перкана.

Она зарыдала с такой силой, что затряслась, а мои глаза были сухими. Я будто отходила от заморозки, и с каждой минутой сердце чаще и чаще простреливало беспокойством. Снова и снова, пока в крови не начала разливаться паника.

Неправильно понять услышанное было просто невозможно — речь шла обо мне. И обращение адресовалось жирному Марку Мателлину. Но самым ужасным было то, что этот высокородный видел меня. Смотрел в упор своим недвижимым глазом.

В моей голове раскатистым эхом отдавался голос Императора. Гремели слова о том, что никто не должен знать моего имени и видеть моего лица. И если имя мог разболтать при случае Марк Мателлин, то вину за произошедшее только что уже ни на кого не переложить. Выходит, я нарушила прямой приказ Императора.

Индат подняла зареванные глаза:

— Что теперь будет?

Я покачала головой:

— Не знаю… Дай мне воды со льдом.

Индат кинулась исполнять просьбу, а я, наконец, поднялась с табурета и мерила комнату неверными шагами. От страха подгибались ноги. Наверное, самым правильным было бы рассказать обо всем Рэю Теналу, но что он сделает, узнав, что я по глупости нарушила императорский приказ? Что пыталась воспользоваться галавизором? Я даже зажмурилась — ничего хорошего. Я уже почти видела перед собой его перекошенное лицо, слышала ядовитый голос. Какое-то чутье твердило о том, что я должна все рассказать, но я боялась сделать только хуже. Закопать себя окончательно. Я не знала правил игры, не знала имперских условностей. Не могла даже предположить, чем обернется для меня такое признание. Что они могут сделать?

От этих раздумий разболелась голова. Индат молчала, чувствуя себя виноватой, и лишь всхлипывала в углу — она ничем не могла помочь. А я вздрагивала от каждого шороха, будто уже попалась. Я решила пока смолчать, но выжидать момент и рассказать Теналу обо всем при первом же удобном случае. Рассказать так, чтобы умалить свою вину. И вину Индат, разумеется. Да мы и так ни в чем не виноваты! Рэй терпеть не может Мателлина, и уж точно не станет уточнять, как у меня мог оказаться чужой адресный чип.

Я подскочила, когда пискнула дверь. Вария вошла, поклонилась:

— К вам гость, госпожа.

Меня бросило в жар. Первое, что почему-то пришло на ум — тот высокородный из галавизора. Я даже не сомневалась, что он мог разыскать меня. Я уставилась на управляющую:

— Какой гость?

— Тот, что приходил в прошлый раз.

Отлегло так, что по телу пошли мурашки, но паника тут же подбросила новое предположение: что если Рэю Теналу уже все известно? Но выбора у меня не было — я не могла выставить за дверь собственного жениха. И я должна была узнать, с чем он пришел, иначе сомнения и страхи просто разорвут меня в клочья.