Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы - Чарльз Маккей

Первый отчет было приказано напечатать и принять к рассмотрению через день. После весьма гневных и оживленных дебатов было согласовано несколько резолюций, осуждающих действия директоров и связанных с ними членов парламента и администрации и объявляющих, что те должны, все без разбора, своим собственным имуществом возместить ущерб, нанесенный ими народу. Их деятельность была названа продажной, позорной и опасной, и было приказано внести законопроект, призванный помочь несчастным пострадавшим.

Г-н Чарльз Стэнхоуп был первым, кого призвали отчитаться о своем участии в данной афере. Защищая себя, он настаивал на том, что в течение нескольких лет он отдавал все свои деньги на хранение г-ну Нашу и что, какие бы ценные бумаги не приобретал для него г-н Найт, он расплатился за них сполна. Что же касается ценных бумаг, купленных для него фирмой «Тернер, Кэсуолл энд Ко.», то он сказал, что ничего об этом не знает. Все, что было сделано по данному вопросу, было сделано без его санкции, и он не может нести за это ответственность. «Тернер, Кэсуолл энд Ко.» взяли ответственность на себя, но для всякого беспристрастного и непредубежденного человека было очевидно, что г-н Стэнхоуп стал богаче на 250 000 фунтов, находившихся в руках этой фирмы и предназначенных ему. Тем не менее его оправдали с перевесом всего в три голоса. Для защиты были приложены большие усилия. Лорд Стэнхоуп, сын графа Честерфилдского, по очереди обходил колеблющихся парламентариев, используя все свое красноречие, чтобы убедить их либо проголосовать за оправдание, либо отлучиться из палаты. Многих недалеких депутатов его увещевания сбили с толку, что и привело к известному результату. Оправдание вызвало величайшее недовольство во всей стране. В разных районах Лондона собирались озлобленные толпы; повсюду опасались, что начнутся беспорядки, особенно потому, что многие ожидали подобного исхода от допросов более виновных. Г-н Айлэби, высокая должность и большая ответственность которого подразумевали априорную честность, будь он даже недостаточно честен с рождения, в данной ситуации весьма справедливо считался наиболее вероятным преступником номер один. Его дело было принято к рассмотрению на следующий день после оправдания г-на Стэнхоупа. Царило сильное возбуждение, кулуары и коридоры палаты заполонили толпы людей, с нетерпением ожидающих результата. Дебаты продолжались весь день. Г-ну Айлэби мало кто сочувствовал: его вина была настолько бесспорной и ужасной, что никто не отважился выступить в его защиту. В конце концов было единогласно решено, что г-н Айлэби, поощрявший и содействовавший претворению в жизнь губительного плана «южных морей» с целью собственного непомерного обогащения, наравне с директорами компании участвовавший в их пагубной деятельности, приведшей к краху национальной торговли и кредитной системы королевства, в наказание за свои преступления подлежит изгнанию с позором из Палаты общин и тюремному заключению в лондонском Тауэре под особой охраной; кроме того, ему было запрещено покидать королевство в течение года или до окончания следующей парламентской сессии и приказано составить правдивый отчет о всем его имуществе, чтобы оно могло быть передано в пользу тех, кто пострадал от его противозаконных действий.

Этот вердикт вызвал величайшую радость. Несмотря на то, что он был вынесен в половине первого ночи, известие о нем скоро облетело весь город. Некоторые люди в знак радости устроили иллюминацию. На следующий день, когда г-на Айлэби везли в Тауэр, на Тауэрском холме собралась толпа людей, намеревавшихся освистать осужденного и забросать его камнями. Не преуспев в этом, они развели большой костер и танцевали вокруг него, переполняемые весельем. Несколько костров было разведено и в других местах; в Лондоне царила праздничная атмосфера, и люди поздравляли друг друга, словно они только что избежали великого бедствия. Ярость, вызванная оправданием г-на Стэнхоупа, разрослась до таких масштабов, что никто не знал, чем бы все кончилось, удостойся г-н Айлэби подобной же милости.

Радости людям прибавило то, что сэр Джордж Кэсуолл, один из совладельцев фирмы «Тернер, Кэсуолл энд Ко.», на следующий день был исключен из состава Палаты общин, приговорен к заключению в Тауэр и штрафу в 250 000 фунтов.

Следующей была рассмотрена та часть отчета тайного комитета, что касалась графа Сандерлендского. Предпринимались все усилия, чтобы снять обвинения с его светлости. В силу того, что заведенное против него дело основывалось главным образом на свидетельских показаниях, полученных от сэра Джона Бланта, были приложены все старания, чтобы поставить под сомнение слова сэра Джона, особенно в свете ущерба, наносимого ими чести пэра и члена тайного совета. Графа защищали все без исключения сторонники кабинета министров; высказывалось мнение, что обвинительный приговор приведет к власти кабинет министров партии тори. В конце концов граф был оправдан 233 голосами против 172, но страна была убеждена в его виновности. Повсеместно выражалось сильнейшее негодование, а в Лондоне собирались озлобленные толпы. К счастью, никаких беспорядков не произошло.

Вскоре после вышеуказанного события умер г-н Крэггз-старший. Следующий день был посвящен обсуждению этого события. Все считали, что он отравился. Однако на самом деле он просто не смог пережить потерю сына, одного из секретарей казначейства, который умер от оспы несколькими неделями ранее. Ради этого сына, которого он очень любил, он копил огромное богатство: копил деньги, но бесчестным путем; теперь же человека, ради которого он поступился своей честью и запятнал свою репутацию, больше не было в живых. Страх перед дальнейшими разоблачениями еще больше помутил его рассудок и в конце концов вызвал апоплексический удар, от которого он скончался. Он оставил после себя состояние в полтора миллиона фунтов, которое впоследствии было конфисковано в пользу пострадавших от плачевной аферы, в осуществлении которой он принял столь деятельное участие.

Дела, заведенные на всех директоров компании, одно за другим принимались к рассмотрению. Для возмещения причиненного ими ущерба было конфисковано имущество на сумму в два миллиона четырнадцать тысяч фунтов; каждому из них пропорционально степени их участия в афере и в соответствии с обстоятельствами была оставлена определенная его часть, позволяющая начать новую жизнь. Сэру Джону Бланту досталось всего 5000 фунтов от его состояния более чем в 183 000 фунтов, сэру Джону Феллоузу 10 000 от 243 000 фунтов, сэру Теодору Янсену 50 000 от 243 000 фунтов, г-ну Эдварду Гиббону 10 000 от 106 000 фунтов, сэру Джону Ламберту 5000 от 72 000 фунтов. С другими, менее вовлеченными в аферу, обошлись гораздо либеральнее. Историк Гиббон, чьим дедом был столь сурово оштрафованный г-н Эдвард Гиббон, в своих «Мемуарах и писаниях» интересно рассказал о парламентских процессах того времени. Он признает, что не является беспристрастным свидетелем, но в силу того, что все писатели, из книг которых можно получить хоть какую-то информацию о судебных процессах тех бедственных лет, были пристрастны с другой стороны, версия изложения событий знаменитого историка приобретает дополнительную ценность, если, конечно, рассматривать ее, руководствуясь принципом audi alteram partem[64]. «В 1716 году, пишет он, моего деда выбрали одним из директоров Компании южных морей. Из его конторских книг достоверно явствует, что еще до того, как принять это фатальное назначение, он нажил независимое состояние в 60 000 фунтов. Но его богатство было сметено катастрофой 1720 года, и труды тридцати лет пошли насмарку в один день. Оценить отсутствие или наличие злоупотреблений в деятельности компании, виновность или невиновность моего деда и его коллег-директоров, я не могу, так как не являюсь ни полноправным, ни беспристрастным судьей. Но непредвзятость дней сегодняшних должна осудить надуманные и деспотические судебные процессы, позорящие правосудие и делающие несправедливость еще более одиозной. Страна очнулась от золотых грез не раньше, чем возмущенное общество, а вслед за ним и парламент потребовал жертв, но все признавали, что директора, пусть даже виновные, не подпадали под действие ни одного из существовавших законов страны. Резким призывам лорда Моулсуорта не последовали буквально, но внесли на рассмотрение законопроект о наказаниях и взысканиях законодательный акт, имеющий обратную силу и карающий за преступления, неподсудные во время их совершения. Законодательная власть подвергла директоров заключению, приставила к ним огромную по численности охрану и поспешила заклеймить их позором. Их заставили объявить под присягой точную стоимость их имущества и лишили возможности передавать или отчуждать какую бы то ни было его часть. Вопреки законопроекту о наказаниях и взысканиях, каждый человек, находящийся на скамье подсудимых, имеет право быть выслушанным. Они просили, чтобы их выслушали. Их просьбы были встречены отказом: их притеснители, которым не требовались никакие показания, не стали бы выслушивать никаких оправданий. Сперва было предложено оставить директорам на будущее одну восьмую часть их имущества, но при этом было специально оговорено, что в зависимости от состоятельности и степени вины такая пропорция была бы для многих чересчур милосердной, а для некоторых чересчур суровой. Репутация и деятельность каждого подсудимого оценивалась отдельно, но вместо беспристрастного судебного следствия по всей форме богатство и честь тридцати трех англичан стали темой торопливого разговора, забавой для не подчиняющегося законам большинства, когда самый недостойный член комитета мог злобным высказыванием или тайным голосованием дать волю своему общему раздражению или личной враждебности. Расследование отягощалось оскорблениями, а оскорбления усугублялись насмешками. Директорам издевательски оставляли как 20 фунтов, так и 1 шиллинг. Неопределенное сообщение о том, что ктолибо из директоров был ранее вовлечен в другой проект, в результате которого некое число неизвестных лиц лишилось своих денег, признавалось доказательством его нынешней вины. Один человек был разорен из-за того, что обронил глупую фразу о том, что его лошади должны питаться золотом; другой — потому что был настолько гордым, что однажды, находясь в казначействе, невежливо ответил персонам, гораздо более высокопоставленным. Всех директоров заочно приговорили к огромным штрафам и конфискациям, унесшим львиную долю их имущества. Парламенту, при всем его могуществе, вряд ли простителен столь бесстыдный гнет. Мой дед не мог рассчитывать, что с ним обойдутся более милосердно, нежели с его компаньонами. Его приверженность принципам партии тори и связи делали его неудобным для власть предержащих. К нему относились с необъяснимым подозрением. Его общеизвестные способности не могли служить оправданием неведения или ошибки. На первых процессах против директоров Компании южных морей г-н Гиббон был взят под стражу одним из первых, а объявленный в окончательном приговоре размер штрафа указывал на то, что его сочли одним из наиболее виновных директоров. Общая стоимость его имущества, объявленная им под присягой в Палате общин, составляла 106 543 фунта 5 шиллингов и 6 пенсов, не считая прошлых актов распоряжения имуществом. Г-ну Гиббону хотели оставить 15 000 фунтов, но после того, как вопрос был поставлен на голосование, было единогласно решено уменьшить сумму до 10 000 фунтов. Понеся столь значительные убытки, но сохранив свои навыки и доверие, которых парламент был не в состоянии его лишить, мой дед, будучи в зрелом возрасте, возвел здание нового богатства. Труды шестнадцати лет были щедро вознаграждены, и у меня есть повод считать, что состояние, накопленное во второй раз, ненамного меньше накопленного в первый».