Унесенные за горизонт - Раиса Кузнецова

― Прошу тебя, полежи спокойно одна, ― сказал он. ― Я скоро приду.

Я кивнула и, вероятно, снова провалилась в сон. Когда открыла глаза, солнце, ярким светом заливавшее комнату, ушло. Вошел Володя с подносом, уставленным тарелками.

― Обед готов, ― весело сказал он и заставил меня съесть все, что принес. Я покорилась. Состояние прострации, апатия подавляли чувства тревоги и стыда ― мне было совестно перед Володей, но перебороть себя я не могла.

Лишь на третий день вспомнила:

― Володя, ведь ты должен был уехать на курорт?

― Ну и что? ― засмеялся он. ― Я еще вчера сдал билет!

― Как, ты из-за меня не уехал?

― А как я мог уехать и оставить тебя, больную?

Я вскочила:

― Боже мой! Что я наделала! Прости меня, Володя!

― Пустяки, ― отмахнулся он, ― я еду в Боровое не по путевке и в любом случае не опоздаю. Лучше расскажи, что же с тобой приключилось?

И я рассказала... Володя слушал с таким вниманием и волнением, которых мне не забыть никогда.

Я успокоила его, убедила, что пришла в себя и теперь совсем здорова, и заторопилась к Алеше, сообразив, что он, наверное, уже разыскивает меня по всему городу. Володя согласился с этим и, снабдив деньгами, проводил до нужного мне трамвая[12].

Жизнь продолжается

От брата я получила серьезный нагоняй. Оказалось, в тот же день, когда меня выпустили, он был у следователя. Сначала ждал у себя дома, потом съездил к Ирине, звонил дежурному по городу, но, слава богу, в тот день с молодыми девушками несчастных случаев не было. Ринулся в Бирюлево и, скрыв от родителей беспокойство, уверил их, что я в командировке.

Я не защищалась, признавала упреки заслуженными, а свое поведение недостойным.

Вернуться в Пушкино, в опечатанную комнату, я не решалась. Туда отправился Алексей с марками для «подматрасного» дела. Вернулся с печальными и противными фактами: в моей комнате поселился Вознович, а все мои вещи выкинул на чердак. Антикварную вазу, которую я так любила, и постель забрала Лиза, моя помощница, ― она передала, что дело сразу же оклеила и чтоб я ни о чем не беспокоилась. Алеша убедил меня пожить пока у него, утрясти сперва с работой, а потом уже перебираться в Бирюлево.

Неожиданно уполномоченный губсуда принял меня по-отечески, хотя и пожурил «за отсутствие бдительности»; выразил надежду, что я извлеку из этого случая надлежащий урок, и, пригласив к себе уездного судью Петрова, предложил ему взять меня секретарем судебных заседаний. Работа техническая, но после всего, что я натворила, понижение в должности показалось наказанием вполне заслуженным.

В тот же день пошла к следователю, который вел дело о моей «растрате». Я его знала давно, относился он ко мне неплохо и, как выяснилось, своего отношения не изменил.

― К счастью, ваши показания о пропаже денег полностью совпали с показаниями Винавера. Вы были искренни, долг возместили. Это развязывает нам руки, и мы с помощником прокурора прекращаем ваше дело «за отсутствием состава преступления». Винавер признался, что взял наган без вашего ведома. Тут, конечно, можно было бы вас обвинить в халатности, но мы-το прекрасно знаем, как секретари вынуждены хранить «вещдоки». Сейфов нет, да и когда еще будут?

В хорошем настроении я приехала к родителям и объявила, что в связи с «повышением» меня перевели работать в Москву. Попросилась к ним жить. Мама моему возвращению была рада, а отец, когда мы остались вдвоем, показал повестку, которой я вызывалась как свидетель «по делу Винавера».

― Спасибо, мать не увидела, ― сказал он. ― А то бы поняла, какое ты получила «повышение».

Наутро, собираясь в МУР, я взяла с собой узелок запасного белья (кровотечение затянулось) и захватила том «Капитала» К. Маркса в бумажном переплете. В таком виде предстала перед Ножницким. Увидев мое «оснащение», он рассмеялся:

― Решила в камере даром времени не терять?

― Именно так, ― весело, в тон ему, ответила я. ― В прошлый раз просила книжку ― отказали!

Шутила, а у самой сердце екало от страха.

― Не волнуйтесь, ― сказал Ножницкий. ― Показания ваши и Винавера совершенно не расходятся. Мы об этом уже сообщили районному прокурору; нам ясно, что вы не обвиняемая, а потерпевшая, а посему дело в отношении вас прекращается. Надеюсь, что как свидетеля в Ленинград вас вызывать не будут, поскольку он сам признал всё!

― Спасибо, ― прошептала я.

Но жгучее любопытство разбирало меня. Я хотела знать, что же сделал Игорь и, пользуясь хорошим настроением Ножницкого, решилась спросить. Вместо ответа он протянул газету. Это был «Вечерний Ленинград».

― Здесь довольно точно описано, что натворил ваш муженек, надеюсь, уже бывший!

«Теплым вечером 8 июня 1928 года в частный магазин фото и кинопринадлежностей, расположенный на Невском проспекте, вошел хорошо одетый молодой человек. Он долго рассматривал киноаппарат. А когда хозяин магазина вышел и там остался лишь один служитель, налетчик схватил его, заткнул ему рот платком, связал проводами, взял все деньги из кассы, киноаппарат и ушел. Возвратившийся в магазин хозяин немедленно позвонил в ЛУР, и грабитель был пойман еще на Невском, вблизи Московского вокзала. При обыске у него были обнаружены украденные деньги, наган и билет на поезд».

Описание преступления ошеломило. До последней минуты я надеялась, что все сведется к истории с моими деньгами и наганом. Если бы Игорю удался план ограбления и благополучного отъезда из Ленинграда, я бы поверила «большим деньгам» ― что он получил их за «изобретение», за сценарий, наконец, выиграл, ― и страшно подумать, чем бы все закончилось. Я вспомнила о молитвах моей мамы, пережившей много несчастий, но не терявшей присутствия духа из-за своей глубокой религиозности. Конечно, религия помогает жить, в особенности тем, кто родился под несчастливой звездой..

Часть 2. Арося

Так вы сегодня дежурный по Управлению, а вчера из-за меня легли так поздно спать! — воскликнула я.

― Я как раз чувствую себя очень хорошо! ― Иван Васильевич помолчал и лукаво добавил: ― В особенности когда вижу вас!

― Ну-ну, ― смущенно засмеялась я, чувствуя, что сильно покраснела, ― осторожнее, а то и поверить могу!

― А разве вы мне не верите? ― с явным огорчением сказал он. У меня что-то оборвалось в груди, когда увидела чуть ли не слезы в его больших голубых глазах, вопросительно обращенных ко мне.

― Стоит ли нам поднимать эту тему? ― очень серьезно ответила я.