Путь длиной в сто шагов - Ричард Мораис

Маллори очнулась еще затемно, когда только еще начали щебетать первые воробьи на ее любимой иве под окном, ветви которой уже покрылись изморозью.

Держась так, будто проглотила аршин, Маллори встала и решительно направилась в ванную. Там она яростно почистила зубы, даже не взглянув на себя в зеркало – на второй подбородок, на морщины вокруг глаз. Она вложила свои белые груди в лифчик на косточках, набросила через голову синее шерстяное платье и пару раз свирепо прошлась по волосам стальной щеткой. Уже через пару минут она с шумом спускалась по лестнице и молотила в дверь мсье Леблана.

– Вставайте. Пора на рынок.

Невыспавшийся Леблан у себя в темной комнате, в уютном коконе из теплого одеяла, тер глаза. Он с хрустом повернул голову к будильнику со светящимися цифрами.

– Вы с ума сошли? – крикнул он через дверь. – Господи, еще только полпятого. Я лег спать всего несколько часов назад.

– Только полпятого! Только полпятого! Время не ждет. Вставайте, Анри. Я хочу оказаться на рынке раньше их.

Глава восьмая

Заспанные, но имевшие вид победителей, мы приехали в центр позже обычного, в половине восьмого утра, потому что до ночи праздновали успешное открытие ресторана. Начали мы, как всегда, с рыбной лавки мсье Итена, где пряно пахло селедкой. Перед нами было еще несколько покупателей, и мы встали в очередь. Папа попробовал на своем ломаном французском обратиться к жене управляющего местной лесопилкой.

– Maison Mumbai, bon, nah? «Мумбайский дом» хорош, да?

– Простите, что вы сказали?

Подошла наша очередь.

– Доброе утро, – проревел отец. – Есть сегодня что-нибудь из ряда вон выходящее, мсье Итен? Вчера всем так понравилось, как у Гассана вышла рыба под карри.

Мсье Итен был весь красный, как будто выпил. На негнущихся ногах он стоял у стены своей лавки.

– Мсье Хаджи, – пробормотал он, – рыбы нет.

– Ха-ха, отличная шутка!

– Рыбы нет.

Папа смотрел на подносы с серебристым лососем, крабами из Бретани, клешни которых были стянуты резинками, на керамическую посудину с норвежской сельдью.

– А это что? Не рыба?

– Рыба. Она уже продана.

Папа обернулся. Другие покупатели отступили на шаг, опустив глаза, теребя свои авоськи.

– В чем дело?

Мы вышли из магазина – с пустыми руками – и пошли на рынок. Те, кто еще вчера вечером сидел у нас в ресторане, опускали головы и старались не встречаться с нами взглядом. На наши приветствия отвечали угрюмым бормотанием. Так же прохладно нас встречали у каждого прилавка. Именно выбранная нами тыква, кочан капусты или коробочка с яйцами оказывались, «к сожалению», проданными. Мы стояли посреди рынка в одиночестве, по щиколотку в фиолетовой упаковочной бумаге и пожухлых салатных листьях. Никто подчеркнуто не обращал на нас внимания.

– Так! – выдохнул папа, заметив мелькнувшее за крайним прилавком серое пальто мадам Маллори.

Я потянул папу за локоть, чтобы он обернулся наконец к мадам Пикар. Обветренное лицо последней застыло в гримасе крайнего отвращения – ее взгляд все еще был прикован к тому месту, где мелькнули полы пальто знаменитого шеф-повара Люмьера.

Вдова Пикар повернулась к нам и грязной рукой дала знак пройти за ней за полотняную занавеску в глубине ее киоска.

– Вот сука, – прошипела она, опуская за нами занавеску. – Маллори! Она всем запретила продавать вам продукты.

– Как? – спросил папа. – Как она может запретить торговать с нами?

– Пфф! – Вдова Пикар махнула рукой. – Она про всех все знает. Все секреты. Я слышала, как она обещала настучать на мсье и мадам Риго – такие милые старичок со старушкой – в налоговую. Только потому, что они не декларируют каждый заработанный сантим. Представьте себе. Ужасная, ужасная женщина!

– За что она нас ненавидит? – спросил папа.

Мадам Пикар сплюнула густой комок мокроты на кучу брошенных капустных листьев.

– А кто ее знает, – сказала она, пожав плечами и потирая руки, чтобы согреть их. – Может, потому что вы иностранцы. Вы нездешние.

Папа некоторое время стоял не двигаясь, потом резко повернулся и ушел. Он даже не попрощался. Желая извиниться за его грубость, я многословно поблагодарил мадам Пикар за помощь. Она сунула мне в руку две помятые груши и сказала, что хотела бы выручить нас, но не может.

– Она и меня держит в кулаке. Понимаешь?

Мадам Пикар снова сплюнула, напомнив мне бомбейских старух.

– Берегись ее, сынок. Злая она.

Я догнал папу на стоянке. Он плюхнулся на водительское сиденье, и «мерседес» крякнул под его весом. В задумчивости он оперся о руль. Папа не злился, но выглядел ужасно печальным, когда вот так сидел, вперив взгляд в стоянку и поднимавшиеся вдалеке Альпы. И это расстроило меня сильнее, чем что бы то ни было другое.

– Что ты, пап?

– Я думаю о твоей матери. Эти люди… От них не спрячешься. Понимаешь, да? Такие же были на Нипиан-Си-роуд. А теперь мы с ними встретились и в Люмьере.

– Папа…

Я боялся, что он снова погрузится в саутхоллскую депрессию, но мой дрожавший голос, похоже, вывел отца из меланхолии, потому что он с улыбкой повернулся ко мне и включил зажигание.

– Не волнуйся, Гассан. Мы Хаджи.

Он положил свою лапищу мне на колено и сжал его так, что я охнул.

– На этот раз мы не станем бежать.

Его рука лежала теперь на спинке моего сиденья, пока он задом выезжал на дорогу, а другие машины позади нас неистово сигналили. В голосе его звучали холодные, стальные нотки, когда он переключил передачу и мы, по сигналу светофора, рванули вперед.

– На этот раз мы еще поборемся.

Мы с папой съездили в Клерво-ле-Лак, провинциальный городок в семидесяти километрах от Люмьера. Целый день мы вели переговоры с поставщиками, кружа по мощеным глухим улочкам, разжигая дух соперничества в конкурировавших друг с другом оптовых поставщиках овощей и фруктов.

Таким я папу не видел еще никогда – так он был обаятелен, так решителен в намерении подчинить других своей воле, но при этом щедр, чтобы его собеседники чувствовали себя, будто выиграли именно они.

Мы купили подержанный грузовичок-рефрижератор и наняли водителя. Ближе к полудню мы позвонили в «Мумбайский дом», и отец велел сестре подавать посетителям обед. Он сказал, что мы поспеем к вечерней смене, и я сменю ее. Проконсультировавшись с местным отделением банка «Сосьете женераль» и переведя деньги в уплату за грузовик, мы с папой нагрузили нашу развалюху бараньими ножками, корзинами моллюсков и щук, оранжевыми сетками с картошкой, цветной капустой и стручками молодого горошка mange tout, засунув все это на заднее сиденье.

В ресторане все шло точно по расписанию.

Ни один клиент даже не заподозрил, что у нас были какие-то трудности.

На следующее утро мадам Маллори распахнула двери своего ресторана, вдохнула полной грудью и порадовалась. Она вдыхала морозный воздух и любовалась на снег, припорошивший верхушки скал, обращенных к Люмьеру. Все было покрыто сияющей изморозью, еще не успевшей растаять под утренним солнцем. На колокольне Святого Августина отзвонили позднюю заутреню. Матерый олень вдруг метнулся по серебристому полю, чтобы укрыться в сосновом лесу. Сезон охоты. Маллори вспомнила, что у мсье Бержера в сарае оставлен для нее целый олений бок.

Она как раз любовалась великолепием холодного утра, когда на улицу с грохотом въехал грузовик. Она услышала, как он остановился, и повернулась на шум. Грузовик въехал во двор особняка Дюфура. Сзади у него сверкали, сразу бросаясь в глаза, огромные золотые буквы: «Мумбайский дом».

– Ах нет! Нет!

Борта грузовичка покрывали ярко-оранжевые и розовые строки стихотворений на урду. Крылья украшали полоски черного крепа. «Сигнальте, пожалуйста!» – гласила надпись на английском сзади, а другая предупреждала: «Берегитесь! За нас молится наша мама». Над местом водителя висела бахрома с кисточками.

Шофер вылез из машины, легко спрыгнув на землю, и со щелчком открыл заднюю дверь грузовика, демонстрируя полный рефрижератор первоклассной баранины, птицы и мешков с луком.

Мадам Маллори так хлопнула дверью, что мсье Леблан подпрыгнул на своем месте, поставив здоровенную кляксу прямо посередине ведомости.

– Гертруда…

– Ох, да отстаньте от меня! Почему вы еще не закончили с расчетами? Честное слово, вы теперь возитесь с ними все дольше и дольше. Может быть, нам завести кого помоложе для ведения бухгалтерии?

Маллори не стала ждать ответа, вернее, не стала смотреть, какое действие оказали ее слова на мсье Леблана – а они поразили его в самое сердце. Вместо этого Маллори промчалась по коридору, через обеденный зал, с грохотом распахнув дверь в кухню.