Пуговица-камея - Родриг Оттоленгуи

– Ты ошибаешься, Рандольф. Такой рубин, как этот, нелегко достать.

– Почему это? Разве он был какой-нибудь особенный?

– Да, но лучше не будем говорить об этом. Этот резкий ответ удивил Рандольфа, ибо он знал, что хотя Митчель и не любил показывать свои драгоценные камни, он всегда охотно говорил о них.

– Митчель, – продолжал тем не менее Рандольф, – я ручаюсь, чем угодно, что ты можешь подарить мисс Ремзен не только такой же дорогой рубин, но даже тот же самый.

– Надеюсь, что когда-нибудь впоследствии буду в состоянии сделать это, – спокойно ответил тот.

– Ты не так меня понял: я думаю, что твоя болезнь в Филадельфии была просто притворством и что ты был здесь и украл рубин.

– В самом деле! Как ты пришел к такому невероятному заключению?

– Я думаю, что ты хотел таким способом выиграть пари. Никто, кроме тебя, не мог вынуть булавку из волос мисс Ремзен, так как она не допустила бы этого.

– Мне весьма неприятно, милый Рандольф, твое неоднократное впутывание в разговор имени мисс Ремзен и особенно намек на то, что я будто сделал ее своей соучастницей; извини, если я прибавлю, что ты придумал плохую тему для развлечения твоих гостей.

– Дружище, не толкуй этого в дурную сторону; я не хотел тебя обидеть, и мы можем переменить тему разговора.

Наступило молчание, Рандольф не мог придумать, как ему навести Митчеля на ту же тему. Он полагал, что до сих пор ничего не достиг, тогда как Барнес вывел из слов Митчеля твердое заключение, что, какую бы роль ни играл Митчель, мисс Ремзен непричастна к делу. Ему также было любопытно, коснется ли разговор снова рубина, а это случилось благодаря Торе.

– Извините, мистер Митчель, – сказал он, – но ваше замечание, что в этом рубине есть что-то особенное, возбудило мое любопытство, и я был бы вам очень благодарен, если бы вы нам рассказали историю этого камня, если он ее имеет.

– Хорошо, – отвечал Митчель после короткой паузы, – я делаю это неохотно, но для вас сделаю исключение. История этого рубина начинается с Моисея, которому его подарила дочь фараона. Второй камень, точная копия этого, находился в сокровищнице фараона, который надевал его в торжественных случаях. С исходом евреев и этот камень покинул Египет, и его история в продолжении многих веков не представляет ничего интересного. Он хранился в храме у первосвященников и переходил из рода в род. С завоеванием Иерусалима камень перешел в руки римлян, достался Цезарю, который весьма оригинальным способом послал его в подарок Клеопатре. Предупредив ее об этом, он привязал его на шею голубю, который полетел во дворец Клеопатры. Клеопатра ждала крылатого посланника на крыше и, увидя, что голубя преследует коршун, она велела одному стражнику пустить в хищника стрелу. Но стрелок попал не в него, а в голубя, который, обливаясь кровью, упал замертво к ногам царицы. Она отвязала камень, который был весь в крови и принял темно-красный цвет. Несколько времени спустя в Клеопатру безумно влюбился один египетский жрец и однажды осмелился признаться ей в любви. Это рассмешило ее, и она спросила его, что может предложить бедный жрец ей, у ног которой были цари. В отчаянии он отвечал ей, что может предложить свою жизнь. «Твоя жизнь и без того принадлежит мне, но вы, жрецы, утверждаете, что вы всемогущи. Достань мне пару к моему рубину, и я, может быть, выслушаю тебя». К великому ее удивлению жрец отвечал: «Я мог бы это сделать, если бы осмелился. Камень, которым ты обладаешь, вернулся только на свое старое место, так как он принадлежал некогда фараонам, и у него была пара; этот второй камень погребен вместе с Рамзесом Великим». «Добудь мне его», – отвечала Клеопатра скорее в повелительном, чем в просительном тоне.

Со страхом и трепетом отправился жрец к пирамиде и украл камень. Но когда он передал его царице, та страшно разгневалась. «Смеешься ты надо мной? – вскричала она. – Или ты считаешь этот бледный камень парным к моему?» Тогда жрец объяснил ей, что ее камень получил такую темную окраску от крови голубя. «Вот как? – вскричала она. – Так пусть же и этот так же окрасится! Ты предлагал мне свою жизнь – я принимаю ее, и камень будет погружен в твою кровь, пока не примет той же окраски, что у моего рубина». Она выполнила свою угрозу, и камни составили прекрасную пару.

После смерти Клеопатры они попали в Рим через посредство укравшей их невольницы и были там известны под именем «Египетских драгоценностей». Но я не стану рассказывать вам длинного ряда краж и убийств, связанных с ними. Достаточно, если я вам скажу, что в продолжении нескольких столетий они не обогатили никого, ибо постоянно оказывалось невозможным их продать, пока я не купил моего камня: это в первый раз он пошел в продажу честно и открыто. До тех пор все их владельцы получали их посредством кражи или убийства и не смели открыто заявлять об обладании ими. Как искусно они их ни прятали, всегда находился вор, который их крал.

– О, это очень интересно, – воскликнул Торе. – Но скажите откровенно, верите вы в то, что камни обладают особой силой, которая наводит людей на их след?

– Этого я не знаю; но многие утверждают, что это так, и это подтверждается событиями последнего времени. Мой обычный интерес к драгоценным камням заставил меня отправиться в полицию, когда Роза Митчель была ограблена и убита. Вы, вероятно, помните, что камни были скоро найдены и отданы на хранение в полицию. Мне позволили взглянуть на них, и я увидел, что рубин в этой коллекции парный к моему.

– И вы полагаете, что нахождение его в коллекции и повело к тому, что полиция нашла саквояж с камнями? – Торе, по-видимому, с нетерпением ждал ответа; Митчель только пожал плечами, но можно было заключить, что это именно и есть его мнение. Барнес раздумывал уже, не потому ли Торе проявляет такой интерес к делу, что он украл камни, и потому удивляется такому странному объяснению того, что они нашлись; но следующие слова Торе опровергли догадку Барнеса.

– Вы можете, если угодно, верить подобным вещам, – сказал Торе, – я же считаю это суеверием. По обыкновению, цепь случайно совпадающих событий принимается за доказательство сверхъестественной силы камней. Я думаю, что знаю такое место, где камни нелегко было бы найти.

– Это очень любопытно, – сказал Митчель.

– Если предмет так мал, как этот украденный рубин, то существует только одно место, где вор спокойно может спрятать краденое добро.

– А что это за место? – спросил Митчель с нескрываемым любопытством.

– На собственном теле, чтобы иметь его всегда под рукой на случай обыска. Рубин такой маленький предмет, что его всегда можно спрятать быстро и без затруднений.

– Совершенно верно, – отвечал Митчель, – но… – Здесь он на секунду остановился, как бы в рассеянности, но быстро овладел собой. – О чем мы говорили? Я потерял нить нашего разговора.

– Мистер Торе утверждал, что вор мог бы спрятать рубин на собственном теле, – сказал Рандольф.

– Это правильно, но в то же время все-таки несколько рискованно. Я думаю, что если бы я украл рубин, как ты намекаешь, я придумал бы нечто лучшее.

– А! – сказал Рандольф, – дело становится интересным. Ну, расскажи, как бы ты спрятал камень, если бы ты его украл.

– Это коварный вопрос, – отвечал Митчель, – и я предпочитаю не отвечать на него; у стен, знаешь ли бывают иногда уши. – Он сказал это так многозначительно, что Рандольф на минуту смутился. – Одно только еще я хочу сказать: вор, кто бы он ни был, не извлечет пользы из своего преступления.

– Почему же? – спросил Торе.

– Потому что на свете не существует рубинов такого совершенного цвета, кроме этих двух. Настоящий рубин цвета голубиной крови не может быть продан, ибо в нем тотчас же признают краденый, так как я оповестил всех значительных ювелиров, что украдена моя «Египетская драгоценность», а если будет сделана попытка изменить его форму, то и тогда меня известит об этом резчик, ибо назначенное мной вознаграждение превышает плату за работу.

– Но предположите, что вор сам резчик?

– И тогда совершенный цвет камня выдаст всякому ювелиру, которому захотят продать вновь отшлифованный камень, что это та же «Египетская драгоценность» только в другой форме.

– Может быть, вор очень терпеливый человек, а вы знаете, что тот, кто умеет ждать, достигает всего.

– Конечно, – ответил Митчель, – но помните мои слова: «Египетская драгоценность» не будет продана человеком, у которого она в настоящую минуту в руках.

– Особенно, если это ты, – засмеялся Рандольф.

– Совершенно верно, – серьезно ответил Митчель. Разговор перешел на другие предметы, и вскоре затем собеседники расстались. Барнес тоже собирался уходить из большой столовой, когда слуга подал ему записку, которая очень удивила и рассердила его. В ней было сказано: «Если в другой раз мистер Барнес пожелает подслушивать, то ему следует быть осмотрительнее и убедиться, не видны ли в зеркале обе стороны занавеси, за которой он воображает себя спрятанным».