Пять имен. Часть 1 - Макс Фрай

— Вы меня простите, Маэстро, — отвечает он. — Я бы и так ушел. Мы все равно собирались.

— Мы?! — я в ужасе. За что, Большая Белая?! Кого он уведет с собой, этот ненормальный, кого еще лишится несчастный Хор???

Из-за моей спины выскальзывает Младший — тот самый, который утверждает, что он — мой внук. Вва Большеротый кладет ему руку на плечо.

— Маэстро… мальчишка заглядывает мне в глаза. — Маэстро, я не вру и не фантазирую. Мой Родитель — Коа-Пятнышко. Он оставил кладку в доме у Вва… К сожалению, не все выжили. Вы… — мальчишка останавливается, набирает побольше воздуха, чтобы выпалить все разом, — вы, самцы, более приспособленные. Если бы не Большеротый, я бы, наверное, даже не вылупилась…

Какое страшное… какое убийственное лето… Засуха, голод. Хор потерял лучшего охотника. А теперь еще и самки… И Большая Белая лягушкой висит в небе и улыбается. Как будто так и надо…

Луиш

Ладони опять влажные и липкие, хоть ты что делай.

Надо бы встать, пойти их вымыть — горячей водой, да с мылом. Туалет с умывальниками в конце коридора — предпоследняя дверь по правой стороне. Надо только встать…

Но Луиш сидит смирно.

Луиш боится разбудить Сильвию.

Измученное лицо Сильвии растеклось по подушке.

Она громко дышит, а в углу приоткрытого рта коростой запеклась высохшая слюна.

Луиш вытирает руки об халат. Вначале одну, потом другую. Он знает, что через секунду ладони снова увлажнятся, но все равно вытирает — тщательно и остервенело, как старательная, но склочная операционная сестра.

Сильвия начинает похрапывать.

Ее храп, несончаемый комариный писк ламп дневного света в коридоре и размеренный механический лай какой-то неупокоенной собачьей души на улице на мгновение заглушают восхитительный и мучительный звук льющейся где-то воды.

Луиш закрывает глаза, и перед его глазами встает широкая глуповатая улыбка умывальника. Из блестящего крана хлещет вода, а из прикрепленного у зеркала розового баллончика лениво стекает тягучая жемчужная струйка мыла.

Луиш вскакивает.

— Ты куда?

Голос у Сильвии звонкий, как будто и не спала.

— Пойду помою руки.

— Ты их мыл пятнадцать минут назад!

— Откуда ты знаешь?

— Я ТЕБЯ знаю, — Сильвия открывает глаза. — Луиш, пожалуйста!

Луиш покорно садится. Сильвия улыбается. Теперь в ее голосе — нежность.

— Спасибо. Ты такой молодец!

— Потому что не пошел мыть руки? — Луиш тоже улыбается, хотя и кривовато, и пытается тыльной стороной ладони погладить Сильвию по щеке.

Сильвия хватает его руку и целует в ладонь. Внутри Луиша все съеживается от неловкости. Ведь рука грязная, грязная! Липкая, влажная, разве ж можно ее — губами?

— Я очень тобой горжусь, — шепчет Сильвия. — Тетя Джулия говорила, что многие мужчины не выдерживают. Падают в обморок.

— Ну, я их могу понять. — Луиш высвобождает руку из пальцев Сильвии и украдкой вытирает ее об халат. Становится легче, но ненамного. — Зрелище не из приятных.

Сильвия тихонечко смеется.

— Если бы мы были такими же нежными, как вы, род человеческий уже давно бы вымер. Никто бы никогда не рожал. Но ты молодец. Ты потрясающе держался!!!

— Зеркальце есть? — спрашивает фигура в зеленом голосом тети Джулии. Луиш достает из кармана зеркальце, которым пользуется на работе, чтобы видеть внутренности компьютеров.

— О, на ручке! Отлично! — радуется зеленая фигура. — Теперь смотри сюда!

Луиш послушно смотрит на маленькое темное пятнышко, которое ему указывает зеленый перчаточный палец.

— Что это?

— Это головка, балда!

Головка… это темное, влажно поблескивающее пятнышко — головка…

Луиша начинает мутить.

— Ну, племянник, не трусь! — подбадривает его голос тети Джулии. — Всего ничего осталось!

И Луиш смотрит, не в силах отвести глаз, на темное пятнышко между напряженных бедер Сильвии. Оно растет. Растет медленно, но неуклонно, пока, наконец, с негромким чавкающим звуком не превращается в покрытую слизью крошечную голову.

— Нет! — кричит Луиш.

— Ты просто скромничаешь, — говорит Сильвия. — Ты себя недооцениваешь.

Она окончательно проснулась и пытается устроиться поудобнее.

— Помоги-ка мне сесть, — весело требует она, — что-то я какая-то неуклюжая сегодня.

Луиш еще раз наскоро вытирает руки об халат, и усаживает Сильвию, стараясь прикасаться только к ткани ее ночной рубашки. Круглый живот, к которому он привык за последние несколько месяцев, исчез, и Сильвия напоминает сдувшийся шар.

С неожиданной силой Сильвия обнимает Луиша, не давая ему разогнуться.

— Ты полюбишь ее, — шепчет она. — Ты зря так переживаешь. Ты почувствуешь, что она твоя и полюбишь ее как я! Ты еще станешь совершенно сумасшедшим папашей, вот увидишь!

Луиш просыпается от ощущения, что его только что пнули в живот. Он проводит рукой — никого. Только округлившаяся уютная Сильвия посапывает и вздыхает. Значит, приснилось. Луиш прижимается к Сильвии и закрывает глаза, и в эту же секунду получает очередной пинок.

"Это ребенок, — думает Луиш, отодвигаясь от Сильвии. — Это чертов ребенок уже вовсю со мной воюет".

— Станешь-станешь! — Сильвия отпускает Луиша и потягивается. — До того, как Сандра забеременела, Педру Эзекиел был еще хуже тебя. "Ах, зачем нам ребенок! Ах, нам вдвоем так хорошо! От ребенка сплошные расходы и неприятности!" — гнусавит Сильвия. У нее действительно получается так похоже на Педру Эзекиела, что Луиш смеется.

— И что? — спрашивает он.

— И ничего. С тех пор, как родилась Лаура, он от нее не отходит. Сандра говорит, что, если бы он мог, он бы и грудью сам кормил! — Сильвия победно смотрит на Луиша. — И ты так будешь, я уверена!

Луиш пытается представить, как он кормит грудью то слизистое, синевато-серое, что вылезло из Сильвии. Все его веселье улетучивается, к горлу подкатывает тошнота, а ладони снова становятся влажными и липкими.

Триумф на лице Сильвии сменяется испугом.

— Ну, пожалуйста, — умоляюще говорит она. — Ну, возьми себя в руки! Ведь это же твоя дочь! Наша дочь!

Луиш вытирает руки об халат и механически кивает. Да, да, конечно, он возьмет себя в руки, он будет любить этого ребенка, ему бы еще только руки помыть, с мылом, сейчас, немедленно, а потом-то он будет, он будет, он…

— Мааааленькая какая, — озабоченно бормочет фигура в зеленом голосом тети Джулии, колдуя между ног у Сильвии — такая маленькая девочка. Совсем-совсем маленькая девочка… Что ж ты, племянник, такую маленькую девочку сделал?