Испанский гамбит - Стивен Хантер

Но даже сейчас, в настроении стихийной приподнятости, крайней решительности, Флорри не мог подавить сомнений. Они владели им, как тяжелый назойливый запах. Какова доля иллюзий во всем происходящем? Парады, речи, пляшущие толпы крестьян – это и есть будущее?

Или будущее – старый Грюнвальд со связанными руками в полицейском фургоне? А как же бедный Витте, утонувший прошлой ночью? А как же сотня безымянных арабов, похороненных черной волной?

– Что ты так печален, Роберт?

– Я думал о старом графе Витте.

– Он погиб. Бедняга.

– Да. – Флорри потянулся и взял ее руку. – И еще я подумал о нас с тобой, Сильвия. Не об истории, не о прогрессе и не о справедливости. Нет, о нас. Хорошо ли то, что мы делаем? Имею ли я право на это?

– Но мне нравится, когда ты меня обнимаешь, – ответила она. – Очень нравится.

– Мы с тобой сейчас живем в отважном новом мире. И ты говоришь мне, что тебе нравится, когда я тебя обнимаю. Но может быть, это всего лишь иллюзии, Сильвия? Объясни мне, пожалуйста. Может быть, я не понимаю тебя? Может быть, я слаб и сентиментален и вижу то, чего нет в действительности?

Тень раздумья омрачила ее лицо. Неожиданно откуда-то налетел шквал музыки такой громкой, что Флорри поморщился. Взгляд девушки стал озабоченным.

– Я как раз думала о том, время ли сейчас для наших отношений. Среди всего этого.

По Рамблас двигался отряд кавалерии. Четко цокали по каменной мостовой копыта. Отсюда, издалека, они казались такими сильными и гордыми, воплощением славы и целеустремленности.

– Я правда люблю тебя, очень люблю. Но мне нужно видеть то, что делается здесь. Не сама революция, а мое ощущение революции. Я никогда не присутствовала при таких волнующих событиях. Не была так близко к истории. И впредь никогда не буду. И мне нужно время, чтобы… Ну, чтобы познать это новое. Для этого я сюда и приехала. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Кажется, понимаю. Но дело в том – как бы мне осмелиться сказать это тебе? – дело в том, что, по-моему, я тоже люблю тебя. Смешно, правда? Но мы должны стараться соответствовать всему происходящему. Поэтому давай будем друзьями.

– Прошлой ночью было очень хорошо. Помнишь? Но сейчас много гораздо более важных, чем наши с тобой чувства, вещей.

– Я об этом и говорю.

– И так много нужно сделать.

Флорри промолчал. Ему тоже нужно сделать очень много.

– Твой друг Джулиан присоединился к революции. Я сегодня разговаривала с некоторыми членами партии. Он больше не хочет представлять свой журнальчик. Он хочет представлять людей. Людей с большой буквы. Он вступил в ряды Ленинской дивизии и сейчас сражается в окопах Уэски. Он участвует в настоящей войне. Боже, Флорри, что это за необыкновенный человек!

Восхищение, звеневшее в ее голосе, чуть не убило его.

– Ну тогда, Сильвия, – с трудом произнес он, – тогда ты все же познакомишься с великим Джулианом. Потому что я тоже отправлюсь в Уэску.

– Что ж, – сказал Дэвид Гарольд Аллен Сэмпсон, – что ж, предположим, что вы на самом деле Флорри, хоть предъявить доказательства этого вы не можете.

Сэмпсон оказался моложавым, довольно угрюмого вида мужчиной, со скучающими глазами и неприветливыми манерами. Он был даже красив, может быть, несколько изнеженной красотой. Его размеренный голос обладал тем ровным тембром, которым обладают голоса дикторов Би-би-си, и когда он говорил, то смотрел не на собеседника, а куда-то в пространство, будто пересчитывал звезды. В общем, он выглядел так, словно умудрился, несмотря на свои тридцать, увидеть в мире все, что было достойно его внимания.

– Слушайте, Сэмпсон, когда наше судно стало тонуть и люди рядом со мной гибли десятками, скажу честно, мне было не до Тристрама Шенди.

– Что меня больше всего убеждает в вашей честности, так это именно ваша грубость. Только Итон может научить такому. Ни один вшивый большевик не сумеет прикинуться итонцем. Да, верю, что вы действительно наш Флорри.

И он пригубил стаканчик с виски. Они сидели в глубоких креслах за мраморным столиком в сумрачном и прокуренном кафе «Де Лас-Рамблас». Это заведение старомодного, но очень средиземноморского стиля было излюбленным местом сборищ английских газетчиков. Наступил тот послеобеденный час, когда каждый испанец, отложив в сторону свою свирепую революционность, предается вековому обычаю сиесты.

– И вы предполагаете немедленно отправиться на фронт. Непременно в ранге рядового, ни больше ни меньше. Господи, Флорри, да на вашем месте, после ужасного происшествия с «Акимом», любой потребовал бы по крайней мере двухнедельного пребывания в больнице.

– «Аким» – это уже не важно. Сейчас важен только Джулиан.

– Право, им следовало предупредить меня, что вы так героически настроены, – протянул Сэмпсон, мастерски умеряя его излишний энтузиазм.

– Просто мне хочется как можно скорее покончить с этим делом.

– Но я должен проинформировать их об этом. Потом нужно дождаться ответа.

– Ни в коей мере не намерен ждать, – решительно ответил Флорри, – пока майор и его мерзкий помощничек соблаговолят что-либо ответить. Завтра прямо с утра я отбываю в казармы Ленинской дивизии. Это понятно?

– Флорри, да не будьте вы таким злобным.

– Понимаете, я боюсь, что не справлюсь с заданием. И знаете почему?

– Не стану мешать вам сообщить мне об этом.

– Потому что меня от всего этого просто тошнит. Я сделаю то, что должен, и покончу с этой историей.

– Прекрасно, – произнес Сэмпсон. – В таком случае сообщаю вам, что, по нашему мнению, поведение Джулиана является еще одним доказательством его вины. Еще виски? Эй, официант! Боже праведный, мне следовало называть его «комрад», будто мы с ним давние приятели. Комрад! Еще виски для двоих, пожалуйста.

Бравурные звуки донеслись с улицы. Флорри услышал обрывки мелодии, потом хор многих голосов. Сиеста окончилась.

Вставай, проклятьем заклейменный,Весь мир голодных и рабов.Кипит наш разум возмущенныйИ в смертный бой вести готов!

– Как возвышенно, правда? – На лице Сэмпсона играла подозрительная, натянутая, неестественная усмешка. – Жаль только, что занимаются грязным делом.

– Бросьте, Сэмпсон. Теперь тут не до веселья.

Но Сэмпсон по-прежнему улыбался. Он от души наслаждался происходящим.

– Некоторое время назад мы получили сведения о том, что русская разведка отыгрывается на своих старых соперниках – поумовцах, анархистах, тред-юнионистах, на всех этих марширующих и распевающих народных массах. В реальности тут идет самая настоящая война. Под покровом ночи исчезают лидеры оппозиции; некоторых находят мертвыми, других вообще не находят. Настоящий разбой. Одна гангстерская банда расправляется с другой. Но русские должны все-таки знать, кого им брать. Не хватать же кого попало. В таком случае что может быть лучше, чем забросить к врагам этакого невинного британского журналиста, обладающего к тому же блестящим, редким очарованием? Этот факт прекрасно согласуется с тем, что нам известно. Джулиан никому не докладывает о том, чем он занят, лишь передает свои сообщения одному связному, который переправляет эту информацию в Москву через канал в Амстердаме, что лишний раз доказывает важность упомянутых сообщений. После чего получает приказы из Москвы. Полное отсутствие контактов между Джулианом и местными головорезами. Он ничем не скомпрометирован. Совсем не глупо.

Флорри смотрел на него.

– Значит, убийство? Другая сторона того же разбоя?

– Ничего подобного. Видите ли, та тайная война, о которой мы говорили, сейчас вступает в новую, возможно, последнюю фазу. Что может быть лучше для проникновения в ряды ПОУМ, чем посадить своего агента, причем самого лучшего, в ряды милиции, в непосредственной близости от самого штаба в Ла-Гранхе? И заметьте, не подвергнув его при этом ни малейшей опасности. Настоящие бои идут под Мадридом. В окрестностях Уэски же по большей части валяние в грязных окопах. Если требуется сберечь чью-то задницу, то лучшее место для нее – Уэска. Единственное, с чем ему на самом деле пришлось расстаться, так это с роскошными телесами его сговорчивых поклонниц. Но чем-то же надо жертвовать ради революции.

– Вы циничны, как обитательница портового борделя.

– Профессия, видите ли, накладывает отпечаток. К тому же, если вдуматься, тут и есть настоящий бордель. И должен признаться, я испытываю циничное удовольствие при мысли о Джулиане Рейнсе, валяющемся в окопной грязи. В университете они с приятелями были такими денди!

– Вы знакомы с ним?

– С ним все были знакомы. Джулиан обладает настоящим даром заводить знакомых. Не говоря уж о других его способностях.

Флорри сделал глоток виски.

– Итак, если вы чувствуете необходимость отправиться туда же и стать героем в глазах этой миленькой девушки, ну что ж, отправляйтесь. Заплатил пенни, заплатишь и фунт, как говорится. Возможно, в данной ситуации это лучшее, что можно сделать.