Бывших не бывает - Красницкий Евгений Сергеевич

– Верно, батюшка, всё ты прозрел! Только неведомо тебе, что года не прошло, как был Илья Фомич Илюхойобозником, как и я, да ещё и пил крепко. От тоски пил. Правда дело своё он и тогда знал и раненых выхаживал на удивление, самых тяжёлых к нему клали.

– И как же он смог так измениться?

– Да боярич Михаил его как подменил! Аккурат как на Кунье сходили. Тринадцать лет Михайле тогда минуло!

– Удивительно! Я уже понял, что ваш боярич может то, что не под силу ни одному из его сверстников, одно пленение князя Всеволода чего стоит, но в таком возрасте и столь круто изменить судьбу взрослого мужа! Я не перестаю ему удивляться, – отец Меркурий с готовностью включился в разговор.

– Верно говоришь, батюшка! Удивительный он отрок. Другим бы в его годы с девками по кустам шастать, а боярич такими делами ворочает, что князю впору. И людей насквозь видит, ну да об этом я тебе уже сказывал, – было видно, что Харитоше не терпится поведать свежему человеку свои наблюдения.

– Знаешь, Харитоша, когда я разговаривал с бояричем, мне казалось что беседую с умудрённым мужем, а не с мальчишкой, – вполне искренне согласился с собеседником отец Меркурий.

– Верно, батюшка. Вот и Илья после того случая так же сказывал! Суди сам, пристроил сотник Корней своего раненого внука к Илье в сани, так оно и понятно, Илья-то у нас по лекарским делам дюже способный. – Харитоша потянулся за куском снеди, выдерживая драматическую паузу.

– Это понятно, на месте сотника я поступил бы так же, но как боярич сумел изменить судьбу Ильи? Лёжа бревном этого не сделаешь, – отец Меркурий задал вопрос, которого от него, вне всякого сомнения, ждал собеседник.

– То-то и оно, что Михайла не просто лежал. Зацепились они с Ильёй языками за полон, что в Куньем набрали, и боярич стал с Ильёй книжной премудростью делиться, да не хвастовства ради, а по делу. Рассказал, как холопами править, как людей понимать. Крестами с ним обменялся, крёстным братом стал. Вот с того и начал Илья выбиваться. Холопов у сотника Корнея на добычу купил, Корней ему по-родственному цену-то скинул. А Илья, не будь дурень, когда холопов торговал, к Корнею хитро так подъехал, мол, собрался ты, Корней Агеич, Младшую стражу возродить да купеческую охрану за серебро учить, а им обозное дело знать надобно, и старшина обозный им нужен, так я по-родственному готов… Корней и согласился, но до того с Михайлой совет держал, вот оно как!

– А не сам Михаил надоумил Илью проситься в наставники? – попытался снова перевести разговор на боярича отец Меркурий, уже понявший, что его собеседник склонен больше поговорить о чудесном возвышении Ильи.

– Может, и так, – не стал спорить Харитоша. – Илья сказывал, что боярич как ему про задумку свою, про Воинскую школу да Младшую Стражу рассказал, так его и осенило. Удачу свою за хвост ухватил! Да и не дурак, недаром боярич его в совете своём старшим поставил и его совета слушать велел, чтобы, значит, ни сам Михайла, ни ближники его по малолетству дурости какой не натворили. Вот и я, на Илью глядючи, в обоз Младшей Стражи сам в походе напросился, Илья давно звал, дескать, мне одному уже несподручно а ты мне в помощь в самый раз будешь. Мы ж с ним сызмальства дружим, вот и позвал.

– Верно, удачу надо хватать быстро и держать крепко, – кивнул отец Меркурий. «Интересно, случайно или нет проговорился тогда мой поднадзорный о своих планах? Похоже, что нет».

– Истинно, батюшка! Вот Илья схватил и держит, а другому в руки само пришло, а он и удержать не может, как Афоня! Вот и я свою удачу ловлю, может, и мне судьба в наставники выйти да сыновей выучить, а не обозником помереть. Да и дышится у них в Михайловом городке вольнее.

– Верно ты рассудил, Харитоша, всегда надо стремиться к лучшему, только сама лучшая доля не придёт, за ней побегать приходится, – одобрил отец Меркурий. – А что это за Афоня?

– Ратник, что у Ильи тогда в санях вместе с Михайлой пораненный лежал. Они вместе в дозоре были, только Ми-хайла о засаде упредил и один против десятка лесовиков оборону держал, а Афоня со всем дозором назад подался. Их тогда десятник Лука Говорун доли лишил, а Михайла так устроил, чтобы холопскую семью Афоне всё же дали. А этот дурень чуть не в первый же день к холопке новой под подол полез, ну она ему всю рожу и раскровянила, чуть глаза не выдрала. Вот же кобель блудливый, и девку загубил и холопов лишился! Девку-то сотник Корней по обычаю казнить велел, а холопов у Афони Михайла, почитай, с боем выкупил, чуть не прибил его тогда. А и надо было, кобеля блудливого!

– По делам ему и награда!

Отцу Меркурию сейчас совсем не хотелось вспоминать про «не судите, да не судимы будете». Солдаты в кровавом безумии штурма и всеобщего грабежа творили с женщинами всякое, и воин Макарий не был исключением, но вытворять такое под крышей своего дома, пусть и с рабыней? Этого он принять не мог.

– Во-во, батюшка, по делам! – согласился обозник. – Мало того, что холопов лишился, так и с бабой теперь у него разлад. Сказывали, что жена ему серебро, что Ми-хайла за холопов отдал, в кашу высыпала – жри, мол! И Лука Говорун на Афоню взъелся – шпынял, как новика, и по улице проходу нет – всяк кривым кобелем величает. Так-то вот!

– А что стало с теми рабами, которых выкупил боярич?

– Так Михайла им волю дал и при воинской школе пристроил: бабу стряпухой, мужа её по хозяйству – принеси-подай, а сын их в Младшей страже на рожке играет.

– А почему вдруг взрослого мужа да на побегушках оставили? Неужто дела ему достойного не сыскали? – Отец Меркурий сильно удивился тем, как не по-хозяйски распорядился боярич судьбой своего вольноотпущенника.

– Так ведь у того Простыни ума вовсе нету, как дитя малое, при бабе своей пребывает. Силы медвежьей, работящий, а телок телком. Уж за что бабе такая судьба досталась, не знаю, – Харитоша развёл руками.

– Тяжкое испытание ей выпало, но Господь не посылает нам непосильной ноши, и тот, кто несёт свой крест без ропота, с мужеством и достоинством, в конце концов будет Господом вознаграждён, не в этой жизни, так в будущей. Вот и ей уже Он дал надежду и утешение – её сын станет воином, достойным человеком, может быть достигнет высоких чинов, прославит свой род… А дочь её, без вины принявшая муку, сейчас в Царствии Небесном!

– Эк ты, батюшка, повернул – «без ропота, с мужеством и достоинством»! Отец Михаил покойный по-другому сказывал, дескать, смирение нужно. – Харитоша удивился так искренне, что стало понятно – от священника он ничего подобного услышать не ожидал.

– А разве не роптать не есть смирение? – вступился за своего погибшего предшественника отец Меркурий. – Смирять себя, не роптать на беды и горести, а преодолевать их – требует мужества. Отчаяние тяжкий грех, брат мой во Христе, а ропот и есть отчаяние, а отчаяние есть трусость. Так что верно учил вас отец Михаил, а я лишь сказал о том же другими словами.

Собеседники замолчали. Харитоша явно что-то переосмысливал для себя, а отец Меркурий вновь, по въевшейся в кровь привычке, мысленно разговаривал сам с собой.

«Да, Илларион оказался прав. Мой предшественник совсем не подходил в пастыри этим людям. Я сейчас разговариваю с обозником, но и у него рабское смирение вызывает протест, хотя этого слова он и не знает. Смирение же как преодоление себя, как мужество перед лицом испытаний, что посылает нам Господь, ему понятно. Да и я понимаю смирение именно так: смирение глупой гордыни, именно гордыни, не гордости, – это разные вещи, смирение глупых и пагубных страстей, смирение своего страха и отчаяния – вот истинное значение этого слова. И Господь не мог учить людей иному, мы сами извратили Его слова! Простой обозник понимает это, что же говорить о воинах.

Я видел лишь малую часть тех, кого мне придётся наставлять, но декарх Егор и его люди именно воины. Они держатся со мной настороженно, хотя и выказывают внешнее почтение, но при каждом удобном случае пытаются меня прощупать. С одной стороны, это понятно, я человек тут новый, и что несу с собой – неизвестно, а с другой – уж очень этот интерес пристрастен. Мне как будто пытаются указать моё место. Ну-ну, не они первые…