В ловушке - Матильда Старр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А Андрей? – помертвевшим голосом спросила Александра.
– Валерия где-то прочитала, что один ребёнок часто вырастает эгоистом. Да и примеры были перед глазами. Тогда они решились на второе усыновление.
Второе усыновление?! Да ладно… Ну, допустим, про себя она знать не могла, мелкую удочерили. Но Андрюшка… Андрюшка появился в семье, когда ей было лет десять! Взрослая деваха – и она видела маму с животом. Чушь какая-то.
– Чушь какая-то, – повторила она вслух. – Мама была беременна.
– Не была, – Борис Львович покачал головой. – В то время дела у отца пошли на лад, он стал крупным бизнесменом, и к нему было приковано внимание… Валерия носила бандаж, чтобы не было лишних разговоров.
Ну что ж, теперь понятно, почему отец не представлял семье своего родного сына и считал, что для матери это было бы страшным ударом. Она и так переживала, что не может подарить своему любимому мужчине детей, а тут выяснится, что это легко сделала другая. Впрочем, у родителей теперь уже не спросишь, что они думали и что чувствовали.
– Но почему? Почему они мне ничего не сказали?
– Когда? – внезапно строгим голосом отозвался Борис Львович. – Когда ты была ребенком? Или подростком?
– Я уже давно не ребенок и не подросток! Я имела право знать!
– Ты имела право… – резко перебил Борис Львович. Никогда Александра не видела его таким суровым. – Расти в прекрасной любящей семье. И она у тебя была. Павел не хотел даже слышать о том, чтобы вам что-то рассказывать. Для него свидетельство об усыновлении было простой юридической формальностью. Бумажкой. И не больше. «Это мои дети, мои родные дети» – и всё тут. Родные. Самые родные, какие только могут быть.
Борис Львович закашлялся, отпил из чашки и замолчал. Александра тоже молчала. Молчала и думала.
Самые родные… А ведь это чистая правда. Даже сейчас, когда Александра точно знала, что она приемная, она думала о родителях как о маме и папе, и любить их меньше не стала. И боль потери была все такой же острой.
Семья. У нее действительно была замечательная семья. Они радовались и плакали, ссорились и мирились, ездили летом на дачу, зимой всей семьей наряжали елку. Папа всегда умудрялся принести огромную настоящую лесную красавицу, искусственных он не признавал. Они устанавливали ее в холле, и по дому растекался удивительный свежий аромат хвои и мороза. Потом откуда-то появлялся огромный ящик с игрушками. Игрушки были самые разные. И новенькие, блестящие, и старые, потертые, заслуженные, оставшиеся каким-то чудом с маминого и папиного детства. И даже несколько смешных плоских картонных петушков, старых-престарых, вообще дедушкиных. Они вешали на лохматые елкины лапы эти игрушки, и мандаринки в крохотных сеточках, и конфеты на ниточках… И в доме сразу начинало пахнуть праздником. Да-да, Новый год для Александры всегда пах хвоей и апельсинами.
А осень пахла дымом и листьями. Особенно та поздняя осень, когда они в последний раз приезжали на дачу, закрывая сезон. На улице было стыло и сыро, а в доме тепло и уютно. В детстве Саша с Андрюшкой любили сидеть на коврике перед камином и смотреть, как горят дрова. В окна барабанил осенний дождь, потрескивали поленья, плясали жаркие языки пламени, тянуло из каминного нутра горьковатым дымком и теплом. Мама звенела посудой, накрывая стол к ужину, папа усаживался рядом с ними и рассказывал, рассказывал… Все истории они давно выучили наизусть, но все равно просили еще и еще. Потому что было так здорово сидеть перед камином вместе с папой…
Александра всегда была папиной дочкой. Еще совсем мелкой она каждый день караулила у окна, высматривая папину машину. И как только та подъезжала, со всех ног мчалась к входной двери и повисала на папе, по-обезьяньи обхватив его руками и ногами, целовала в колючую щеку. А потом терпеливо ждала, пока он переоденется, залезала на отцовские колени и выкладывала очень важные детские глупости, которые тот внимательно выслушивал.
У них хватало денег, но никогда не было нянь и гувернанток. Родители сами занимались детьми. Воспитывали, учили, лечили, не досыпая ночами. И любили, любили, любили. Сашка всегда чувствовала эту теплую всепоглощающую любовь, детей не обманешь.
И эта любовь, это стремление отца защитить, скрыв, что она ему не родная, уберечь от любых неприятностей – едва не сломали ей жизнь.
Александра усмехнулась. Благими намерениями выстлана дорога известно куда… Не очень приятно чувствовать себя ненормальной, которая влюбилась в собственного брата и не мыслит рядом с собой никакого другого мужчину, кроме него. Хотя у них нет никакого будущего. Вернее, не было, пока она не узнала правду.
– И что же, если бы я не потребовала все документы, – заговорила, наконец, Александра. – То вы никогда не сказали бы мне, что я приемная дочь?
– Скорее всего, нет, – отозвался Борис Львович. – Твой отец не оставлял таких распоряжений.
Все ясно.
Они проговорили с Борисом Львовичем еще около пятнадцати минут. Александра по-деловому спрашивала об обстоятельствах усыновления, он обстоятельно отвечал. И, как только она выяснила всё, что ей было интересно, она закончила разговор, прекрасно понимая, что эта встреча – последняя. Незачем ей видеться с человеком, которому она доверяла безусловно, безоговорочно, и который ей не собирался говорить правды, потому что «не было никаких распоряжений». Нет, она понимала, что он преданный хороший юрист, и выполняет лишь то, что сказано. И всё же видеть его больше не хотела.
Александра встала из-за стола, попрощалась и ушла, оставив за спиной старого юриста и тарелку так и нетронутых пирожных. Ее любимых.
* * *В эту ночь уснуть она не смогла. Ворочалась с боку на бок, в сотый раз перечитывала казённые строчки затёртого свидетельства. А утром, наскоро умывшись и припудрившись, поехала в больницу. В палате Константина не оказалось.
– Они гулять пошли, – сказала медсестра, деловито меняющая белье на кровати. – Врач разрешил. Погода-то сегодня хорошая.
Александра усмехнулась про себя. Какое подобострастие – «они». Прямо как в поместье века эдак девятнадцатого.
А насчёт погоды медсестра была права. Вчерашний холод и промозглый ветер сменились теплом: в город пришло бабье лето. Яркое солнце, яркая рыжая листва, и настроение
