Мне на плечо сегодня села стрекоза - Сергей Вольф

— Как дед?

— Он через две недели в санаторий едет. Месяца на полтора.

— Он говорил, когда мы на рыбалке были. Ему — привет. Скажи, что я позвоню.

— Передам.

— Ну, привет.

— До свидания.

— Как каникулы-то проводишь?

— Да кое-как.

— А на рыбалке чего не был? Когда мы с дедом плотву драли.

— Так вы же в будний день ездили, а мы еще учились.

— Точно. Верно. Ну, привет.

— До свидания.

— Отгадай загадку: «Не птица, не синица, а перья есть, и хвостик есть. На кого похоже?»

— Не знаю.

— Дурашка ты. О-кунь. Пока.

— До свидания.

И она повесила трубку. Не знаю отчего — я вдруг маленько развеселился. Конечно, нужно ехать к Ленфильму, думал я, тогда я наверняка ее увижу, а если звонить — то да се, мало ли что…

На улице я нос к носу столкнулся с Иришей Румянцевой — нашей новенькой, моей соседкой. Я обрадовался, хотя и собирался побродить один, но вскоре почувствовал что-то неладное.

— По делам? — спросила Ириша. — Или просто так?

— Просто так, — сказал я.

— Ой, замечательно!

— Правда, потом у меня дела. Свидание одно.

— Деловое свидание? Деловое? — спросила она.

Что-то я уже почувствовал, что ли, потому что сказал:

— Да, сугубо деловое.

— Слушай, а это правда, что здесь рядом есть место такое — Новая Голландия?

— Правда. Есть.

— А почему «Голландия»? Похоже?

— Да вроде бы, — сказал я. — Ну, так называется. Я ведь в Голландии не был. Наверное, потому, что там кругом вода.

— Кругом чего?

— Ну, там суша, часть города, но вокруг вода, каналы, остров небольшой получается.

— Если у тебя деловое свидание потом, может, сходим туда сейчас, а?

Что-то странное повисло в воздухе, я не понимал еще толком, что именно, но уже как бы нехотя я сказал: «Сходим».

По каналу Грибоедова, через Театральную площадь мы быстро дошли до Мойки, до Новой Голландии.

Что-то во мне застопорило, я молчал и поэтому заметил, что и Ириша тоже молчит.

Я сказал ей наконец, что это вот и есть то самое место, можно обойти его вокруг, и мы пошли вдоль Мойки.

— Какой все-таки удивительный город, — сказала Ириша. — Вы, ленинградцы, наверное, этого не замечаете, привыкли. Да?

— Отчего же, — сказал я. — Иногда все-таки замечаешь, это вопрос настроения.

— А какое у тебя сейчас настроение? — спросила Ириша и зачем-то остановилась.

— Нормальное, — сказал я. — Фифти-фифти.

— И ты ничего не чувствуешь?

— Чего «ничего»?

— В душе… ничего не чувствуешь?

— Знаешь, Ириша, — сказал я, — я нич-чего не понимаю. Ты мне голову дуришь, да?

— Вовсе нет, — сказала она. — Наверное, мне просто наврали.

— Что наврали? Что?!

— Нет, вот ты мне скажи, ты как считаешь, если девочка в тебя влюблена, а ты в нее — нет, тебе тогда как?

— Ну что значит «как»?

— Ну, тебе это приятно, или даже наоборот?

— Не знаю, — сказал я. — Наверное, наоборот.

— Неуютно, да?

— Ну, вроде этого.

— А вот если в девочку влюблены, а она нет, ей как?

— Вот уж чего не знаю, — сказал я. — Откуда я знаю, раз я не девочка?!

— Девочке это, по-моему, всегда приятно, — сказала Ириша улыбаясь и вдруг зажмурилась. — Оч-чень!

— Ох, Румянцева, — сказал я. — Ты, честно говоря, дурака со мной валяешь, да?

— И нет, — сказала она. — Вовсе. Просто в последний день перед каникулами я получила на уроке записку — инкогнито.

— Ты говоришь так, будто я и про записку знаю и про ее содержание тоже знаю.

— Представляешь, получаю я записку. И там вот что сказано… — Ириша достала эту записку, развернула и прочла: — «Румянцева! Знай, что Волков в тебя влюблен. Твой доброжелатель».

Я почти крикнул:

— Кто написал эту ерунду?!

— Я не знаю, кто это написал, — сказала Ириша, продолжая улыбаться. — Я же новенькая. Если хочешь — посмотри.

Машинально взял и прочел записку.

— Таняпка, — сказал я уверенно. — Это Таняпка Беленькая, я к ней прикреплен по успеваемости, ее-то почерк я знаю.

— Она выдумала, да? — спросила Ириша. — Ой, что я спрашиваю, ну, конечно, она все выдумала. А очень жаль. Очень.

— Ну почему же? — спросил я глупо.

— Это было бы приятно. Вдруг оказывается, ты в меня влюблен. Очень даже приятно.

Она была такая веселая — ну, явно сама-то не влюбленная, что я даже маленько обозлился.

— Ишь ты, «приятно»! — сказал я. — Ничего себе ты даешь! Сама не влюблена, а жалеешь, что я тоже не влюблен. А если бы я — да? А ты — нет? Ты обо мне-то подумала?

Ириша дернула меня за ухо, и мы вместе похохотали за милую душу… Потом она взяла меня под ручку, и вокруг Новой Голландии мы так и прошли — как большие.

На какую-то секундочку у меня мелькнула мысль, что мне хорошо, очень, настроение — отличное, и я даже напугался, представив мою через час встречу со Светой: вдруг будет плохо?!

— Я на Беленькую не сержусь, — сказала Ириша. — Она ведь не разыграла меня, не сплетню пустила. Она, по-моему, желала сделать мне приятное.

— Нет, Таняпка ничего себе девчонка, — сказал я и добавил, вдруг вспомнив ту нашу прогулку по городу, когда мы встретили Иришу и завалились к ней в гости: — Честно-то говоря, это я во всем виноват. Таняпка ничего не выдумала. Мы гуляли однажды — Таняпка, я, Ритуля Басс, Алик Зуев, Рюмин, Абашидзе, — и они прицепились ко мне, будто я в одну девочку влюблен. Ну прямо затюкали. И я тогда сказал им, чтобы они поутихли, что все это вранье, а я-то вовсе влюблен в тебя. Таняпка и запомнила.

— Так и сказал, что в меня?!!

— Так и сказал, что в тебя.

— И это, по-твоему, честно?!!

— А чего, собственно?!

— А и того! Пошли бы слухи, сплетни. Хорошо еще, что все ребята оказались порядочными. Да и Таняпка, судя по всему, только мне об этом и сообщила. А так бы… А если бы ты и вправду мне очень нравился, а? Ты мне — да, а я тебе, оказывается, — вовсе нет. Я бы поверила, а ты — вовсе не влюблен.

— Ну… вообще-то ты права, — сказал я. — Это было не очень-то хорошо с моей стороны. Но это не специально, ты поняла?

— Конечно. А то — вообще ужас! Надо подумать, прежде чем ляпать.

— Да, — сказал я. — Ты извини. Я честно — не нарочно. Просто так получилось, вырвалось.

Мы вышли на площадь Труда, я посадил Иришу на трамвай, а сам сел на другой — на Петроградскую, в сторону Ленфильма. Я проехал мимо зоопарка, слез возле кинотеатра «Великан», и там уже мне было совсем недалеко, приехал я вовремя.

Я не знаю, почему, стоя возле Ленфильма, я так волновался: буквально, меня трясло.

Света появилась с небольшим опозданием, вся какая-то неузнаваемая.

Она показалась мне совсем взрослой девочкой, может быть потому, что вышла со студии. Не знаю.

— Ну, здравствуй, — сказала она мне. — Давно не виделись. — И она протянула мне чуть влажную теплую ладошку. — Что будем делать? Если гулять, то лучше здесь, конечно. Здесь симпатично, не то что в моем районе: все дома похожие.

— Давай гулять, — сказал я. Мы отправились в парк возле метро. Я спросил: — Снова будешь сниматься?

— Не знаю, — сказала она. — Пока кинопробы идут. Может, я и не пройду.

— Роль?

— Ага.

— А есть еще девочки на твою роль? Ну, которые тоже пробуются?

— Есть.

— А тебе хочется снова сниматься? Глупый вопрос, конечно.

— Почему глупый? В общем-то сниматься трудно, утомительно. Но мне хочется.

— Из-за славы? — сказал я шутливо, и она поняла, что я шучу.

— Да вроде нет. Там, на съемках, все такое незнакомое, необычное, просто так жить интереснее.

— Понимаю, — сказал я тупо.

Мы молчали. Я подумал, что не очень-то умно будет спрашивать у нее, по какому такому праву она послала без спроса в газету мой рассказ про кошку. Без спроса-то без спроса, но ведь из лучших побуждений.

— Это ведь номер твоей школы?.. — спросила она вдруг, называя номер.

— Да, моей.

— Я получила приглашение участвовать в спектакле…

— Я знаю, — сказал я.

— Откуда?

Почему-то я покраснел.

— Я сам в этом драмкружке, — сказал я. — Правда, по случайности. Ну, меня как бы заставили, уговорили.

— Идея пригласить меня, надеюсь, была не твоя? — спросила она.

Я поглядел на нее так, что она поняла, что даже предположение ее было не очень-то удачным.

— Нет. Не моя идея, — сказал я. — Просто тебя хорошо знают по фильму, вот одна наша малышка и предложила, а все обрадовались.

— Я еще не написала ответ, но напишу и откажусь. Честно говоря — не до этого, да я на сцене и играть-то не умею, ни разу не пробовала.

— Откажись, — сказал я. — Ничего особенного в этом нет. Скажи, пожалуйста, — помолчав, спросил я, — зачем ты послала мой рассказ в газету? Ну, не спросив меня. Это ведь ты послала? Больше некому.