Полудемон. Месть принцессы - Галина Гончарова

Новый вид мне тоже понравился. Очень симпатичный я.

Голубые большие глаза, белые волосы, той же длины, что были и у меня-полудемона, белая нежная кожа, маленькие руки и ноги, как у истинного аристократа, очень узкая тонкая кость.

Почти копия Мишель. Только черты лица чуть несхожи. У нее лицо было аккуратным, почти кукольным. А у меня высокие скулы, тяжелый подбородок, слишком высокий лоб и к тому же — черные брови и ресницы. Брови — почти две прямые, проведенные к вискам. Что придает мне достаточно хищный вид. Но несомненно — человеческий.

Этакий невысокий, хрупкий паренек. Такого и в девчонку переодеть можно, если б не лицо.

Когда мои родные — ну да, родными я своих воспитателей и воспринимал, а кого еще-то, дядюшку, что ли? — во всем разобрались, то довольно потерли руки. Вот теперь меня можно было вывозить потихоньку в большой мир.

Никогда не забуду свою первую поездку по стране. Никогда…

На семейный совет пригласили меня, Рика, Анри и Марту. Остальных это просто не касалось. Нет, они жили здесь, они были членами семьи, но именно эти трое были рядом с моей мамой. Именно они…

Принцесса Мишель. Мама. Мамочка.

Мне безумно жаль, что она умерла. Но — увы. Родив полудемона, женщина умирает. Это непреложный закон. Мы забираем себе слишком много сил. На жизнь их просто не остается. Вот с четвертьдемоном так уже не получится, мать останется жива. А полудемоны все сироты. Есть, конечно, исключения. Там, инкубы, вампиры, прочая шушера, но они и не демоны. Не настоящие. Шваль низшего ранга. Мишель никогда бы такого мне в родители не выбрала, самого сильного взяла. Как ни уговаривали друзья поберечь себя — все вложила.

Они знали, чего хотела Мишель, они вложили всю душу в ее план. Разговор начал Рик:

— Алекс, через год тебе ехать ко двору.

Я кивнул. За что я люблю Рика — он никогда вокруг да около не ходил, говорил все прямо в лицо. Так устал от окольных путей, пока при своем герцоге был, что сейчас всю правду-матку в глаза резал.

— Ты должен решить, чего ты хочешь.

Чего я хотел? Стать некромантом круче, чем Рене. А еще? Да ничего, мне и тут уютно было. О чем я и сказал.

Мужчины переглянулись. Слово взяла Марта:

— Мишель мечтала, что ты наденешь корону Раденора.

Я посмотрел на Анри. На Марту. На Рика.

— Дядя… да зачем мне та корона? Разве нам здесь плохо живется?

Мужчины переглянулись. И слово взял Рик:

— Алекс, я тебе хоть раз врал?

Я покачал головой. Кстати, не из чистоты душевной, просто я вранье почувствую раньше, чем оно с губ слетит.

— Вот. Я мог бы тебе сказать многое — и ты мне поверишь.

Ну-ну…

— А вот иронии не надо. Ты еще молод, а я умею играть словами. Есть способы сказать правду так, что она станет страшнее любой лжи.

Наверное… Этому меня Рик тоже учил. Еще и жаловался, что навык потерял — тренироваться-то не на ком.

— Потому у меня есть предложение.

Я молчал и ждал. И дождался.

— Нам сделали заказ на большую партию серебра. Я хочу, чтобы ты ее сопроводил вместе с Анри. Посмотрел мир, поучился, поглядел на Раденор. Вот если тебе покажется, что в стране все благополучно — слова не скажу. Уедем в Миеллен или еще куда, пусть Рудольф с Абигейль правят спокойно. Согласен?

Я кивнул. А чего не согласиться? Погляд — не обряд.[1]

Тогда я не знал, на что соглашаюсь.

Прав был Рик. После увиденного в Раденоре оставлять дядюшку править несчастной страной мне не захотелось. Я только одному удивлялся после той поездки — как люди такое терпят? Что с ними сделать-то надо, чтобы они все терпели и не взбунтовались? Но об этом чуть позднее…

Хотелось ли мне корону?

Ага, три раза. И корону, и корову, и крокодила. Я его на картинке в книжке видел. А чего мелочиться? Все хочу, все давай!

Смешно.

Родители меня так воспитывали, что я понимал: корона — это ответственность. И ни демона она не дает, она только налагает. А Рудольф с Абигейль…

Да не король и королева это были, ни разу. Просто детки до игрушек дорвались — и пихали сладости за обе щеки, пока зад не лопнет!

Именно дети, и именно в лавке игрушек. Глупые, жестокие, безмозглые.

Но это ж не повод их свергать?

И похуже были.

И вообще — вы как себе это представляете? Явился, это, полудемон, встал в своем истинном обличье перед дворцом, хвостом в затылке почесал и орет: «Эй, король, выползай на нечестный бой! Лучше — с семейством!»

Тут Рудольф подхватывает под мышки своих домочадцев и несется мне навстречу, тараня меня головой Абигейли. За ним мчатся Андрэ с Руфиной в той же позе. Я насылаю на них на всех порчу, чтобы два раза не ходить, — и усаживаюсь на освободившийся трон, так?

Народ громко хлопает в ладоши и кричит: «Ура демонам!» Полудемонам, простите.

А холопы и служители Святого утирают умиленную слезу. А вдруг я исправлюсь и буду мудрым и добрым правителем? А что, я могу!

Не верится?

Мне верилось еще меньше, уж простите.

Скорее всего, меня просто числом запинают и одолеют. А нашлю я там чего на Рудольфа с семейством, не нашлю… да кого это волновать будет?

Силы у меня конечны, а толпа — бесконечна. Полудемонов боятся и ненавидят, и я — не исключение. А королевская там во мне кровь или нет — никто и внимания не обратит. Сначала прикончат.

А кто на трон сядет?

Меня это уже волновать не будет никак. Найдутся охотники, еще как найдутся. Трон как нужник, равнодушным никого не оставит.

Эх, не хотелось мне во все это ввязываться. Я бы и не стал. Только вот…

Этот Рик, сволочь такая, отправил меня караван с рудой сопровождать. Чего я за эти дни насмотрелся?

До сих пор как вспомню — тошнота накатывает. Нет, потом-то в моей жизни много всего было, но первый раз — он как лишение девственности. Надолго запоминается.

Дороги — яма на яме. Хижины как решето. Люди в таком тряпье, что в Торрине его на пугало б не повесили — постыдились. Разве что полы помыть — и то дыр там было больше, чем ткани.

И самое страшное.

Дети.

С запавшими щеками, ручками-веточками, тощие, рахитичные… и с совершенно старческими глазами, в которых читалась безнадежность. Они ничего хорошего от этой жизни не ждали. И их родители тоже.

И вдоль дорог я видел умирающих, видел повешенных за страшные — кража нескольких грошей или куска хлеба — преступления, видел калек, и мне становилось страшно. Я сравнивал холопов, толстых, сытых, холеных и их шатающуюся от голода паству и не понимал — солнцем им, что ли, голову напекло?

Да как же можно — так?!

Что доводит людей до этого скотского состояния?