ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ? - Александр Костин

Б. Н. Ельцин, как та невеста на выданье, с первого раза не согласился, обставив весьма «аргументированно» свой отказ, хотя по давно установившемуся правилу первое предложение следовало вежливо отклонить. Таков был партийный ритуал: необходимо было продемонстрировать готовность трудиться на своем старом месте, чтобы, чего доброго, наверху не подумали, что кандидат уже давно рвется в Москву и сидит на чемоданах. Тонкости этой «игры» Б. Ельцин знал превосходно, а потому практически мгновенно, не задумываясь, вежливо предложение В. И. Долгих отклонил, а «про себя подумал о том, о чем Владимиру Ивановичу не сказал». — О чем же подумал Б. Ельцин?: «…здесь я родился, здесь жил, учился, работал. Работа мне нравиться, хоть и маленькие сдвиги, но есть. А главное — есть контакты с людьми, крепкие, полноценные, которые строились не один год. А поскольку я привык работать среди людей, начинать все заново, не закончив дела здесь, я посчитаю невозможным»[110].

Все точно, по ритуалу. Как же можно бросить на полпути все, что задумано? Согласно этой логике никакое продвижение по службе вообще невозможно, поскольку всех дел по старой должности не переделаешь, они повторяются с закономерной периодичностью и давно уже превратились в повседневную рутину. Действительно, за девять лет на посту первого секретаря обкома Б. Ельцин познал все, увлечение работой на первых порах сменилось неизбежной усталостью, нужны были новые стимулы, чтобы заработать с прежней энергией. Нужно было снова таранить проблемы наподобие бульдозера, постоянно сворачивать горы. Но «Уральские горы», в понимании Б. Ельцина, были уже «сворочены». Что дальше? Уход на пенсию? Тихая заслуженная старость.

Конечно же, нет. Зачем же тогда все эти новации, рекорды, громкие почины, постоянное стремление выделиться? Затем, чтобы заметили и выделили среди равных, таких же «хозяев» других краев и областей.

Нет, отказываясь от первого предложения, Б. Ельцин конечно соблюдал ритуал, но не только: «В тот момент я себе в этом отчет не дал, но, видимо, где-то в подсознании мысль засела, что члена ЦК, первого секретаря обкома со стажем девять с половиной лет — и на заведующего отделением строительства ЦК — это было как-то не очень логично. Я уже говорил, Свердловская область — на третьем месте по производству в стране, и первый секретарь обкома партии, имеющий уникальный опыт и знания, мог бы быть использован более эффективно. Да и по традиции так было: первый секретарь Свердловского обкома партии Кириленко ушел в свое время в секретари ЦК. Рябов — секретарем ЦК, а меня назначают завотделом. В общем, на его достаточно веские доводы я сказал, что не согласен. На этом наш разговор закончился»[111].

Вот это — уже ближе к делу! Не «подсознанием» Ельцин руководствовался, а обидой, поскольку он уже все сознательно просчитал и терпеливо ждал предложения о своем повышении. Он понимал, что рано или поздно соответствующее предложение должно поступить — не сидеть же ему в Свердловске до пенсии с его то «уникальными опытом и знаниями». Наверняка он уже давно прокрутил в своей «уникальной» голове все возможные варианты своего карьерного роста. Но только в Москву, и никак иначе!

И вот оно — долгожданное предложение, и тут же проблема. От первого предложения надо отказаться, но так, чтобы этот отказ прозвучал как безусловное согласие! Не попасть бы в глупое положение, как в том анекдоте про «продвинутых» леди и джентльменов. Мудрецу задали вопрос: почему выдающиеся умом джентльмены не женятся на столько же продвинутых красавицах леди? Ответ был следующий: леди на первое предложение всегда отвечают отказом, а джентльмены второй раз предложений не делают, так воспитаны.

Б. Ельцин с нетерпением ждал второго предложения, провел бессонную ночь, размышляя о предстоящей жизни в Москве. Кроме страстного желания «покорить» Москву, были также тревоги и сомнения. Возраст уже — 54 года, снова все начинать сначала: «В столице предстояло заново самоутверждаться, в Свердловске же авторитет и влияние Ельцина были безграничны» — отмечал в своих мемуарах верный оруженосец президента генерал Коржаков.

Однако, когда на второй день позвонил секретарь ЦККПСС, член Политбюро Е. К. Лигачев с тем же предложением, Ельцин понял — надо соглашаться, поскольку третьего звонка может и не последовать. Для виду немного поломавшись, он дал свое согласие. Вот как сумел «уговорить» Е. Лигачев этого уральского упрямца: «… зная о предварительном разговоре с Долгих, он повел себя более напористо. Тем не менее я все время отказывался, говорил, что мне необходимо быть здесь, что область уникальная, огромная, почти пять миллионов жителей, много проблем, которые еще не решил, — нет, я не могу. Ну, и тогда Лигачев использовал беспроигрышный аргумент, повел речь о партийной дисциплине, о том, что Политбюро решило, и я, как коммунист, обязан подчиниться и ехать в Москву. Мне ничего не оставалось, как сказать: «Ну, что ж, тогда еду», — и 12 апреля я приступил к работе в Москве»[112].

Некоторые авторы, пишущие о первом Президенте России, утверждают, что Е. Лигачев «уламывал» Б. Ельцина не по телефону, а непосредственно в личной с ним беседе, для чего он якобы по указанию М. С. Горбачева специально прилетал в Свердловск. Так, Л. Млечин утверждает, что после «проработки» кандидатуры Б. Ельцина, которого сам М. С. Горбачев предложил на освободившуюся должность заведующего отделом строительства ЦК КПСС, он поинтересовался мнением Николая Рыжкова — секретаря ЦК КПСС по экономике. Мнение Рыжкова для Горбачева было весьма существенным, поскольку он ему всецело доверял. К тому же, Н. Рыжков очень хорошо знал Б. Ельцина, поскольку длительное время проработал директором Уральского машиностроительного завода (Уралмаша), и отозвался о нем весьма недоброжелательно.

— Намыкаетесь вы с ним. Я его знаю и не стал бы рекомендовать.

Тогда Горбачев поручил Егору Лигачеву, ведавшему кадрами, еще раз взвесить все за и против. Лигачев поехал в Свердловск и через несколько дней позвонил Горбачеву:

— Я здесь пообщался, поговорил с людьми. Сложилось мнение, что Ельцин — тот человек, который нам нужен. Все есть — знания, характер. Масштабный работник, сумеет повести дело.

— Уверен, Егор Кузьмич? — строго переспросил Горбачев.

— Да, без колебаний»[113].

Впоследствии Е. К. Лигачев постарается «забыть» этот эпизод, свидетельствующий о том, что именно он так настойчиво добивался перевода Б. Ельцина в Москву, а значит несет моральную ответственность за эту кадровую ошибку Политбюро. А вот о том, что он в свое время действительно ездил в Свердловск «присматриваться» к Б. Ельцину по поручению Ю. В. Андропова, который в то время был Генеральным секретарем ЦК КПСС, он вспоминает охотно. Дело в том, что это поручение Генерального он получил сразу же после своего назначения на должность секретаря ЦК по кадровым вопросам, не имея еще того опыта с кадрами, который он приобрел за полтора года, прошедшие с тех пор, как он встречался с Б. Ельциным до его назначения в апреле 1985 года.

В своих воспоминаниях Е. К. Лигачев весьма подробно описывает последнюю встречу с Ю. В. Андроповым перед своим назначением. Мы приведем несколько фрагментов из его воспоминаний, которые, с одной стороны, показывают личные отношения второго человека в партийной элите после М. С. Горбачева к бывшему Генеральному секретарю, а с другой, стиль работы Андропова с кадрами незадолго до своей кончины.

«Приближался декабрьский (1983 года. — А. К.) Пленум ЦК КПСС, и Михаил Сергеевич однажды сказал мне:

— Егор, я настаиваю, чтобы тебя избрали секретарем ЦК. Скоро Пленум, я над этим вопросом усиленно работаю.

За минувшие полгода мы с Горбачевым еще больше сблизились, проверили друг друга в деле. Наступил такой этап наших взаимоотношений, когда мы начали понимать друг друга с полуслова, разговор всегда шел прямой, откровенный.

Поэтому я не удивился, когда через несколько дней мне позвонил П. П. Лаптев, помощник Андропова:

— Егор Кузьмич, вам надо побывать у Юрия Владимировича. Он приглашает вас сегодня в шесть часов вечера.

Андропов уже был тяжело болен и заседаний Политбюро не проводил. Он лежал в больнице и я слабо представлял себе, как и где может состояться наша встреча, о чем я прямиком и сказал помощнику.

— За вами придет машина, и вас отвезут, — ответили мне.

Машина, которая везла меня к Андропову, свернула на Рублевское шоссе (а затем. — А. К.) в Кунцевскую больницу.

Поднялись на второй этаж, разделись. И мне указали, как пройти в палату Юрия Владимировича. Палата выглядела очень скромно: кровать, рядом с ней несколько каких-то медицинских приборов, капельница на кронштейне. Ау стены — маленький столик.

В первый момент я не понял, что это Андропов. Я был потрясен его видом и даже подумал, что может быть это вовсе не Юрий Владимирович, а какой-то еще товарищ, который должен проводить меня к Андропову?