Операция «Сострадание» - Фридрих Незнанский

— Про убийство хирурга Великанова вы, конечно, слышали?

Аркадий почувствовал, как Анастасия напряглась. Судорожно загасила сигарету.

— Так, значит, это правда… Я все-таки надеялась, что это просто так, ничего серьезного, больничные слухи. Знаете, в больнице такая нервозная обстановка, легко поверить во все страшное. Иногда вот так лежишь ночами и прислушиваешься. Трудно заснуть. Лицо стискивает повязка, она, знаете, плотная, как гипсовая, не позволяет улечься как следует. Я обычно люблю спать на боку, но от этого пришлось отказаться. Так вот, лежишь и прислушиваешься: кто там по коридору идет? Не завернет ли он в твою палату? Палаты не запираются. Неуютно…

— Но почему, Анастасия, вы не знали о смерти Великанова? Разве вы не смотрите выпуски новостей по телевидению?

— Раньше смотрела. Скучно, делать больше нечего, вот и глазела на все подряд, от новостей и сериалов до научных передач. Но представьте, Аркаша, около недели назад или чуть больше у всех телевизоров в нашей больнице исчезло изображение. Нам тогда сказали, что причина в неполадках с антенной, которую скоро починят, но не починили до сих пор. Теперь я понимаю — это было сделано нарочно, чтобы предотвратить панику… Мобильных телефонов, как я вам уже сказала, держать не разрешают, карманные компьютеры тоже запрещены — через них можно входить в Интернет. А другими доступами к информации мы не располагаем.

— У вас есть какие-нибудь предположения, из-за чего его убили?

Анастасия коротко мотнула головой в знак того, что не желает даже строить предположений на этот счет.

— Подумайте хорошенько, Настя. Я помню из нашей совместной работы, что у вас трезвый аналитический ум.

Лесть подействовала. Аркаша сознавал, что это всего только лесть: Анастасия Березина была девушкой сообразительной, даже остроумной, но блестящая карьера следователя ей не светила: слишком невероятные она выдвигала версии убийств, скорее писательские, чем милицейские. Однако, как знать, возможно, в деле Великанова милиционерам поможет именно писатель?

— Не знаю, — неуверенно произнесла Анастасия Березина. — Скорее всего, это месть. Месть за врачебную ошибку со стороны бывших пациентов или их родственников… Аркаша, вы слышали что-нибудь о Евгении Глазовой?

Силкин без особого напряга признался, что это имя ни о чем ему не говорит.

— Женя Глазова — вице-мисс России. У нас тут в курилке их часто вспоминают — и Женю, и ее высокопоставленного друга, олигарха Матвея Зеленого. Он та-а-кой скандал закатил после того как она у Великанова прооперировалась! Таня Антонова, джазовая певица, тогда тоже лежала в клинике Великанова, она у нас ветеран, и помнит, что там творилось. Зеленый налетел на Великанова, как буря! Медицинскую аппаратуру крушил, банки с лекарствами бил, орал — ну, в общем, черный кошмар! — Березина эмоционально всплеснула руками. Очевидно, это олигарховское выдрючивание представлялось ей эталоном страсти благородного человека, защищающего свою любимую. Аркаша не мог не отметить, что для прежней Анастасии, которую он помнил, такая реакция была бы нетипична. Та Настя, которая с азартом вникала во все тонкости сыскной работы, была ироничнее, живее… умнее, может быть? Эх, портит людей популярность!

— А что орал-то? — спросил Аркадий.

— Орал, что Женю не узнает, что до операции ее личико было прекраснее… Короче, «я буду мстить, и месть моя ужасна будет» — вроде того.

Глава шестая Нервными бывают не только пациентки

Альбина Самарская — глубоко несчастный человек.

Нет, не операция Великанова, изуродовавшая, по мнению Альбины, ее и без того некрасивое лицо, сделала ее несчастной. Корни его залегали глубже, мешая наслаждаться жизнью — всегда, сколько она себя помнила. Между ней и жизнью стояла стеклянная преграда, и стоило доверчиво протянуть руку к благам, доступным для всех других, чтобы наткнуться на эту стену — невидимую, но непреодолимую. Как-то так получалось, что у нее никогда не было друзей, и даже материальная обеспеченность родителей, позволявшая Альбине осыпать одноклассников мелкими подарками и устраивать для них праздники с кока-колой и пирожными, ничего не могла в этом плане изменить. Ей никто и никогда не признавался в любви — даже самые завалященькие парни, хотя Альбину обрадовал бы и ничем не примечательный экземпляр. В чем дело? Дотошно рассматривая в зеркале свое лицо, Альбина пришла к выводу, что она уродлива. Невыносимо уродлива. Кто же согласится поцеловать такую дурнушку?

А ведь когда-то Альбиночка была очаровательным ребенком — судя по фотографиям, на которых она всегда улыбается, всегда тщательно причесана и чисто одета, всегда выглядит довольной и счастливой. Как странно — как будто это другой ребенок, не она. Она же помнит себя другой — угрюмой, забившейся в угол, тщетно дожидающейся родительского внимания. Родителям не до нее — они ссорятся. Раньше (когда — раньше? когда была совсем крошкой?) она по незнанию сложностей семейных взаимоотношений старалась разнимать папу и маму, заставляла их мириться, и они, растягивая губы в натужных улыбках, пытались изобразить, что у них все в порядке, даже целовались… Но после, уложив ее спать, все равно ссорились. Это вспоминалось без трагизма, но в мрачном освещении, словно увиденный когда-то в детстве по телевизору страшный мультфильм или, скорее, сцена из театра теней: сквозь полуприкрытую дверь Альбиночкиной комнаты на белые обои падает полоса электрического света (Альбина боялась засыпать в полной темноте, а ночник ребенка раздражал), и эта полоса образует как бы киноэкран, на котором движутся проекции родителей — жуткие, искаженные, незнакомые, проделывающие друг с другом что-то невообразимое. Точь-в-точь как в мультфильмах, где персонажей закатывают под асфальтовый каток, сплющивают в лепешку, растягивают их, как жевательную резинку, — а они в конце концов восстают невредимыми из всех этих промежуточных состояний. По причине ночного, повторявшегося минимум раз в неделю театра теней, должно быть, Альбина невзлюбила полные травматических трюков мультфильмы, такие как «Том и Джерри» или «Ну, погоди!». А если прибавить к жутким движениям теней сопровождавшие их звуки — приглушенную ругань, оскорбительный шепот, глухие удары, болезненные стоны… Это мама иногда в ярости прямо-таки налетала на папу, а папа бил маму — за что, Альбина не понимала, слишком маленькая была. Потом уже, лет в шесть, девчонки во дворе ей объяснили, что ее папу иногда замечали с другими мамами… В таких случаях либо выясняют отношения и прекращают измены навсегда, либо разводятся. Родители Альбины не могли разойтись: весь ужас их бытовой драмы заключался в том, что они любили друг друга — и ненавидели, любя. Их слишком многое связывало суровыми тесными нитями: и материальный достаток — семья была очень обеспеченная, и до определенной степени наследственные обязательства: дедушки и бабушки с обеих сторон дружили, будущих мужа и жену договорились поженить, когда они еще нетвердо стояли на пухлых ножках. Именно оттуда, еще из детства родителей, тянулась эта трагедия Альбининого детства. Детства, полного бытового комфорта, игрушек, книжек, летних поездок на курорт и лишенного только одного, но самого важного для растущего человека — любви. Заложница двух людей, постоянно выясняющих отношения, зацикленных друг на друге, в семье девочка была лишней. Она и не претендовала на первое место, но хотя бы какое-то место в родительских сердцах она должна была занимать?

«Почему они меня не любят? Неужели потому, что я не оправдываю их ожиданий? Да, я не такая, какой должна быть. Родители у меня такие замечательные, такие красивые! Самые лучшие, самые совершенные на свете. Я не похожа ни на папу, ни на маму, я просто уродка. Может быть, если бы я была красивее, они бы меня полюбили? Да, несомненно, они бы меня полюбили. Значит, чтобы меня любили, я должна стать красивой».

Такие выводы ни разу четко не проявлялись, оставаясь затиснуты в подсознание, в этот запертый на семь охранительных замков закут, где складировались и детские обиды от того, что мама с папой не обращают на нее внимания, и детский ужас от наблюдения за дергающимися в полосе света тенями. Однако они все-таки существовали — и побуждали к действиям. Изменять — или, как она считала, формировать — свою внешность Альбина начала с двенадцати лет.

Первый удар был направлен на объемистую талию: закормленная сладостями девочка росла упитанной, и половое созревание, превращающее порой толстых и неповоротливых, как морские львы, подростков в тощих резвых плотвичек, изменений с ней не произвело. Стремясь к худобе, Альбина перестала есть за общим столом, довольствуясь малокалорийными смесями из пакетиков, покупаемых за свои деньги. Когда же присматривающая за ней домработница принуждала Альбину есть суп и картофельное пюре, Альбина (ничего не поделаешь!) послушно работала ложкой и вилкой, чтобы потом — испытанный метод: два пальца в рот — очистить желудок от наспех проглоченного содержимого. Усилия увенчались успехом: сначала избавившись от полноты, затем пройдя стадию утонченной стройности, Альбина начала превращаться в скелет. Прежняя одежда висела на ней, как на огородном пугале, но с выделяемыми ей карманными деньгами смена гардероба не представлялась проблемой. Увидев наконец дочь во всей ее красе, точнее, во всей ее костлявости, более не замаскированной свисающими складками одежды, папа и мама наконец обеспокоились. Выкроив время (теперь они вели совместный бизнес, что предоставляло новые поводы для тотальной занятости и ссор), Альбинины родители повели дочь сначала к эндокринологу, а потом — выяснив, что с гормонами у этой дуры полный порядок, просто она ни черта не жрет, — к психиатру. Психиатр долго сетовал на тлетворное влияние Запада, который через фильмы и глянцевые журналы насаждает нездоровый идеал женщины с фигурой истощенного мальчика, а в отношении Альбины ограничился угрозой, что, если она не будет есть все, что ей скажут, ее положат в больницу, засунут в смирительную рубашку и будут вводить внутривенно питательные вещества. После этого визита Альбина послушно начала есть, но не потому, что испугалась угроз психиатра. Просто ей уже не приходилось после обеда совать два пальца в рот — желудок перестал удерживать пищу сам по себе, и рвота превратилась в привычный пункт распорядка дня, настигая девушку, даже когда Альбина этого не хотела…