Проект Повелитель - Игорь Денисенко

За арматуру отдушины привязал веревку и, перекинув ее вниз, вдоль стены, стал спускаться, обняв ногами веревку. У окна третьего этажа тормознул. Оконная рама перекошена и не до конца закрыта. Очень удачно. Потихонечку толкаю ее пальцами и пролезаю внутрь. Тишина. Всматриваюсь в глубь комнаты, ожидая, пока глаза привыкнут, и прощупываю пространство внутренним взором. Народу полно. Только мелкие все какие-то. «Дети!» – догадался я. И точно, в углу кто-то захныкал и поднялся в постели, уставившись на меня. Вот черт! Меня же на фоне окна видно! Я двинулся к ребенку.

– Ты кто? – спросил он шепотом.

– Я Муха, – тоже шепотом ответил я.

– Врешь!

– Нет. Залетел Джокера проведать.

– А, так ты к папке прилетел?

– Ну да, я всегда забочусь о нем. А ты, стало быть, сын Джокера?

– Нет, не сын.

– Ты же сам сказал, Джокер – твой папа? Ребенок захихикал.

– Какой ты глупый, я не сын, я дочь.

– А почему ты тогда не вместе с мамой и другими тетями?

– Потому что маленькая. Мы, дети, все вместе живем.

– А где твоя мама?

– Там… – неопределенно махнуло чадо рукой. – А тебе зачем?

– Да вот хочу ее тоже проведать.

– Я папе расскажу, и он тебе глаз вырвет, – грозно заявила девчонка.

– Тихо, – зашипел я, – других разбудишь, папа тебя заругает.

– А я тихо, – сбавила она тон.

– И вообще, спи давай, мне улетать пора.

– А ты правда умеешь?

– Конечно, сейчас схожу к твоему папе и улечу.

– Нет! Ты улети, чтобы я видела!

– Ладно, вернусь к тебе и улечу. Идет?

– А ты не обманешь?

– Чтоб мне девчонкой стать, не обману.

Ребенок захихикал.

– Ладно, спи давай, я пошел. Как вернусь, разбужу и покажу, как летаю.

– Ладно, – смилостивилось чадо.

Я тихонько прикрыл дверь детской и перевел дыхание. Славная девчушка у Джокера подрастает. Вот только выспрашивать у нее, где женщин держат, опасно. Будем ориентироваться по неопределенному жесту – «там». Скорее всего, в соседних комнатах. Я как-то днем точно видел женщину в окне третьего этажа. Самое смешное, что девчушке я не соврал, веревка-то за ее окном болтается. По ней и уходить буду.

За ближайшей дверью пыхтели, хорошо пыхтели. Сам любил так попыхтеть время от времени.

Два теплых силуэта слева от входа. Здесь есть у кого спросить и с кем поговорить, решил я, и скользнул внутрь. Дверь, падла, скрипнула.

– Какого!.. – мужской голос из темноты.

– Такого, – ответил я, втыкая нож под лопатку мужику, а ладонью пытаясь поймать рот женщины. Она змейкой скользнула к стене, прикрываясь одеялом. Спихнув потный организм с кровати, я уселся рядом, держа лезвие ножа перед собой.

– Пикнешь, рядом ляжешь, – сказал я вполголоса, – ответишь на вопросы, не трону. Понятно?

Она это и так понимала. Потому как сдерживала невольный крик, зажав зубами кончик одеяла. На мой вопрос быстро закивала головой.

– Где держат женщин Косого?

– Последняя дверь по коридору. Только там замок.

– Луиза там?

– Я не знаю, кто из них Луиза.

– Кучерявая такая, с животом.

– Там, они все там.

– Вот и умница. Я сейчас уйду. А ты помолчи, пожалуйста. Не говори никому, не надо.

– Хорошо, – прошептала незнакомка.

– Тогда пока.

Я поднялся и переложил нож в левую руку, взявшись за лезвие. Это на тот случай, если она вздумает крикнуть: тогда я брошу нож. Летит он, к сожалению, медленнее крика. Она молчала. С бьющимся сердцем я закрыл за собой дверь, ожидая неминуемого пронзительного крика… Пронесло. Утер бисеринки пота со лба и двинул в конец коридора.

Замок оказался навесной, и петли крепкие. Вставив в дужку ствол, начал ломать, туда-сюда поворачивая и стараясь не шуметь. Эх, жаль, монтировки не захватил! Наконец петли начали трескаться. На шум моей возни внутри зашевелились.

– Кто? – голос из-за двери.

– Свои, – ответил я, скрипя зубами.

– Какие свои?

– Да я это, Толстый.

Внутри словно эхом отозвалось:

– Это Толстый! За нами пришли! Нас освобождать пришли!

– Толстый, а Косой с тобой?

– Со мной.

Хрясь! Петля лопнула. Я помог ей разойтись шире и, скинув замок, открыл дверь.

– Ну что, кумушки, соскучились? Луиза здесь? Тишина. Оглушительно жужжали комары.

– Нет Луизы…

– ?

– Она рожать стала по дороге, и бросили ее…

– Где бросили?

– Кварталах в двух отсюда, у ЦУМа.

– Живую?

– Баклан ее… застрелил.

Меня словно по голове ударили. Что делать? Кого брать? И как, и что, и зачем? Надо решать, и срочно.

– Собирайтесь, девушки. Башмаки снимайте и на цыпочках за мной пошли.

Поведу их через детскую. Другого выхода нет.

– Муха, это ты? – детский голос с койки.

– Я.

– А кто это с тобой?

– Эти женщины хотят со мной уйти. Ты не против?

– Зачем?

– Любят они меня.

Подошел к окну и подергал за веревку. Веревка дернулась в ответ. Косой на месте.

– Ты же обещал улететь?

– Ну извини, – вздохнул я. – Не могу я четверых на руки взять, пешком уйдем.

– Обманщик! Сейчас папу позову! – надулось чадо.

– Не надо папу звать. Я их по веревке спущу. А сам улечу. Правда.

Не теряя времени, я подсадил Марту на подоконник и, обмотав веревку ремнем, всучил концы ей в руки. – Удержишься? – шепнул ей на ухо. – Не боись, там Косой подхватит.

Она кивнула и пропала внизу. Следующей перекинула ноги через подоконник Лена.

– Стой! Или сейчас закричу! – громогласно заявила девчонка. На соседней кровати рядом с ней кто-то завозился и проснулся.

– Юлька, кто это?

– Обманщик это и врун! – ответила Юлька.

Меж тем я лихорадочно соображал, что делать и что говорить. Воевать с детьми было выше моих сил. Подхватив полотенце со спинки кровати, я обмотал его вокруг веревки и спровадил Лену.

– Никакой я не врун, сказал же, женщин отправлю и сам улечу.

– Ты чего молчишь, дура? У нас баб воруют! – противный – точно мальчишеский – голос.

– А-а-а-а-а! – заорали они в две глотки.

По коридору сразу захлопали двери, послышались шаги и голоса. А мне, как ни странно, полегчало. Напряжение прошло. Подсадив толстую Светку, я достал пистолет и направил на дверь. Дверь распахнулась. Первый же влетевший, получив пулю, распластался в проходе. За его спиной, услышав выстрел, хотели отскочить, но не успели. Двое, посчитал я про себя. Народ от дверей отхлынул и заголосил.

– У него ствол! Стойте! – заорал кто-то.

За стенкой бурно обсуждали, что со мной делать.

– Мочите его! Чего встали?!

– А если он детьми прикрылся?

Дальнейшего я не слышал, поскольку проснулись остальные дети и подняли такой визг, что я оглох напрочь. Киваю Ирке, мол, давай, подруга, двигай, шевели ножками. Но она вдруг отошла к детям и замотала головой.

– Я не пойду.

– Давай быстрее! Не бойся! Косой встретит!

– Да мне без разницы, косой или рябой, надоели вы мне все!

– Ну и хрен с тобой!

На улице раздается автоматная очередь. Прячу ствол за пояс и прыгаю в распахнутое окно.

Воспоминания о происходящем перемешались в моей голове, словно кто колоду перетасовал.

Вот Косой стреляет и орет: «Суки!» От случайной пули падает Светка. Мишка Ангел с перекошенным лицом дергает затвор, а патронов нет. Мы бежим, пригибаясь и поминутно оглядываясь, волоча за собой женщин. Они прикрывают уши ладонями, волосы спутались и растрепались на бегу. Узнав, что Луизы больше нет, Косой решает остаться и прикрыть наш отход. Бью Косого по морде и тащу за собой. Потом воспоминания кончились.

Серый рассвет настигает нас. Погоня отстала. Они не ожидали, что мы так вооружены.

Если б они знали, что ушли мы пустые, догнали бы непременно. С рассветом поднялся ветер. Он дул нам в спину, ворошил кучи мусора, кидался опавшей листвой. Вот и наступила холодная половина года, которую старый Хаймович упорно именовал зимой. Начавшиеся дожди однажды кончатся, придет засуха и пыльные бури, и если ты не запасся водой, то до начала следующих дождей можешь и не дожить.

На душе у Косого началась засуха, и я не знал, будет ли у него дождь. Он высох и помертвел. Перебитую пулей руку он, кажется, не замечал. Не замечал ни холодного ветра, ни сбитых в кровь пальцев, ни косого, хлеставшего за шиворот дождя, ни скользкой грязи под ногами. Он падал, поднимался и шел дальше, и снова падал, и снова поднимался. Мы шли рядом такие же, как Федор, полумертвые от усталости. Мишка тащился за нами, приволакивая правую ногу, беспрестанно морщась и шипя от боли. Марта с Леной растянули над собой куртку Косого, прикрывая ею головы и плечи от дождя.

До дедовского дома осталось с полкилометра. Но я уже знал, что первым делом, как придем, надо будет напоить Федора, стребовать с деда спиртное и напоить. Чтоб он напился и поплакал, а я молча посижу с ним. Надеюсь, тогда ему станет легче, и он хоть чуть-чуть оживет.

Последним на второй этаж втащили Мишку, идти он уже не мог. В его ботинке хлюпало, и это была не вода. Я дернул за потайной крючок, но дверь не открылась. И тогда рукояткой пистолета постучал. Хаймович открыл сразу, словно за дверью и стоял. Он пропустил меня с Мишкой на руках. Мишка всё кривился, а под конец, когда я неловко задел его ногой за ступеньку, заорал.