Склейки - Наталья Лебедева

Данка, словно прочитав мои мысли, говорит:

– Девочки, праздничный выпуск монтируем после основного.

Разочарованные вздохи: всем хотелось пораньше уйти домой.

В три часа дня еду с основной съемки на джинсу. Голова уже ничего не соображает. В офисе первый сюжет скинут в компьютер, но не отсмотрен. Не знаю, как смогу все сделать за один день.

На улице хмуро: вечереет, и небо закрыто серыми снежными тучами.

Мы снимаем открытие нового супермаркета. На ступеньках – толпа, красная ленточка у стеклянной двери трепещет на ветру. Директриса и владелица магазина, кутаясь в шубы и улыбаясь, произносят дежурные фразы и щелкают ножницами. Директриса поворачивает ключ в замке, он не поворачивается. У меня холодеет в груди. Замок замерз. Дверь не открывается.

– Что случилось? – спрашиваю я хозяйку.

– Дверь заело.– Она пожимает плечами.

– И что делать?

– Сейчас откроем.

– Понимаете,– говорю я,– у меня очень мало времени. Машина и оператор должны быть в офисе через сорок минут...

– Меня это не волнует,– хозяйка делает рукой неопределенный жест. Она выше меня на целую голову и смотрит куда-то в пространство,– я деньги заплатила, вот и ждите.

– А нельзя пройти через служебный вход?

– А вы что, собираетесь снимать магазин без покупателей?

И хозяйка уходит, оставляя меня с чувством беспомощности: я-то понимаю, как сильно подвожу Надьку. Оборачиваюсь на оператора: Сенька от нечего делать снимает толпу на ступеньках.

Идут минуты, и наконец появляется слесарь. Двери распахиваются, народ валит в магазин. Мне неприятно видеть хозяйку, она молодая и холеная стерва, каких много, но приходится опять идти к ней.

– Могу я взять у вас интервью? – спрашиваю я ее.

– По поводу?..– Хозяйка брезгливо поднимает бровь.

– По поводу нового магазина.

– Зачем?

– Ну я же должна понимать, что о нем рассказывать.

– Так вы же журналист.

– Да.

– Значит, сами должны знать, что рассказывать.

Моя голова начинает кружиться, я словно в абсурдном сне.

– Но откуда,– говорю я,– я смогу взять информацию, если вы мне ее не дадите?

– Это не мое дело знать, откуда вы что берете. Это ваша работа.

Она снова уходит. Время идет, но я не могу уехать без интервью.

Высокая старорежимная хала директора магазина мелькает в толпе. Я бегу меж прилавками, и полы моей расстегнутой куртки задевают расставленные по полкам продукты. Хватаю директрису за рукав:

– Будьте добры, интервью!

Она растерянно и согласно кивает. Мы устраиваемся посреди торгового зала. Людям теперь не пройти в мясной отдел, но меня это уже не волнует, и только когда наглая толстуха все же протискивается между камерой и прилавком, едва не сломав штативу черную двухколенную ногу, шиплю почти по-змеиному. Директриса напряжена и испугана, словно перед казнью, но вид микрофона лишает ее силы воли, и уйти она уже не может.

Сенька копается слишком долго.

– Можно начинать? – спрашиваю я через плечо.

– Оксан,– говорит он дрожащим голосом.

– Что?!

– Микрофон не работает.

– Давай петлю.

– Петлю я Витьке отдал: он с рекламой пишет поздравления.

– На пушку11 ?

– Шумно.

– Что делать?

Рыжеволосый Сенька краснеет от напряжения.

– Пойдем в тот зал, а? Где подарки? Там народа меньше.

– Идем.

Сенька пробирается вперед. Перед ним – камера, ощетинившаяся штативными ногами. Складываться и разбираться снова нам уже некогда. Я бегу следом на цыпочках, привязанная к Сеньке черным шнуром неработающего микрофона: никто так и не подумал его смотать. За нами – директриса, и лицо у нее такое, будто она сейчас заплачет, но мне плевать.

Мы приезжаем в офис без двух минут четыре. Сенька несется к себе наверх за петлей. Когда я захожу в кабинет, Надька, одетая, с блокнотом и ручкой в руках, сидит на стуле у двери.

– Приехали? – Данка поднимает голову от телефонного справочника.– Надь, поторопись.

– Поторопись?! – Надька заведена до предела.– А толку? Все равно уже опоздали.

– Но может быть...– Данка перед ней почти заискивает.– Как же мы без этого сюжета? У остальных телеканалов он будет.

Сенька появляется в дверях, дает Надьке в руки коробочку с петлицей.

– Что это? – Она гневно таращит на него глаза.

– Петля.

– А микрофон?

– Сломан.

– И как ты себе представляешь?..

– Прицепим...

– Как?! К кому?! Ты знаешь, сколько там будет народу?! Сколько нам синхронов надо набрать?!

И они, препираясь, выходят за дверь, а я живо представляю себе, как журналисты других каналов будут тянуть к интервьюентам нормальные, украшенные кубиками с логотипами микрофоны, а Надька, словно навозного жука, зажмет в двух пальцах крохотную фитюльку петли, и люди будут настороженно коситься на нее, не понимая, что это такое она тычет им в лицо.

Данка не отчитывает меня за опоздание. Она понимает: у всех нервы, и ей сейчас важнее, чтобы я собралась и написала-таки три сюжета к сегодняшнему выпуску.

Выхожу из офиса в восемь.

Мелкие, невидимые в ночном воздухе снежинки щекочут лицо, тают на губах, касаются ресниц.

Машина мигает мне фарами, Дима идет навстречу, а подойдя – обнимает.

– Устала? – спрашивает он, и я только киваю.

– Ну все, все-все-все,– Дима успокаивает меня, словно маленького ребенка.– Можно отдыхать. Поехали?

И я иду к машине.

Сажусь в салон, кутаюсь в куртку, сплетаю руки на груди. Дима включает печку и тихую музыку. Машина, покачиваясь, как колыбель, выезжает из офисного двора. Я дремлю сначала, потом спрашиваю, вдруг сообразив:– А ты почему здесь?

Дима молчит.

– Ты же в шесть попрощался со всеми и ушел...

– Я тебя ждал.

– Два часа?

– Да. Я подумал, что ты сегодня очень устанешь.

Я закрываю глаза.

– Ты такой замечательный...– шепчу я и не знаю, слышит ли Дима мой шепот.

На часах – одиннадцать утра. Я нежусь в постели и слушаю, как бабушка на кухне тихонько позвякивает тарелками. Пахнет чем-то приятным, я играю в угадайку: спорю сама с собой, что бабуля затеяла шарлотку, и, когда выхожу наконец на кухню, понимаю, что выиграла: шарлотка, ароматная, с румяной хрустящей корочкой, разрезанная на узенькие кусочки, стоит на столе.

– Бабушка, ты самая лучшая! – говорю я и сажусь завтракать.

В окне напротив мигают огоньки елочной гирлянды. Когда бабушка открывает холодильник, оттуда доносится свежий запах мандаринов, и, хотя руки мои все еще дрожат после трудного вчерашнего дня, я наконец начинаю чувствовать близость Нового года.

Дима заезжает за мной за полчаса до начала корпоратива.

Я на себя не похожа. Ни мокасин, ни джинсов, ни водолазки лапшой: на мне короткая юбка в обтяжку и маечка с глубоким вырезом; туфли на тонких каблуках; на руках – широкие браслеты, и крупные бусы на шее. Губы накрашены красным, на ресницах – густая тушь. Смотрю на себя в зеркало и остаюсь довольна: пусть ноги полноваты, но зато аппетитно выглядит грудь.

Я вплываю в зал, и девушки из рекламы – они сидят за ближайшим столиком – приветствуют меня одобрительным гулом.

Пробираюсь дальше, к новостям, занимаю место Димке – он ушел ставить машину.

Леха свистит:

– А у тебя, оказывается, и ноги есть?!

Девчонки смеются, а я делаю вид, что обиделась, хотя и не обижаюсь: мне приятно, что я понравилась Лехе.

Девчонки свежи и хороши. На Анечке – широкий льняной балахон с кружевами, лен течет и обволакивает, делая женственной и округлой ее тоненькую фигурку. Лиза затянута в блестящее тонкое платье с открытой спиной. Надька – в красных цыганских рюшах. Они выспались, и кажется, будто никто вчера не ругался и не бился в истерике. Сегодня все любят друг друга.

Время – к восьми, и все, кажется, собрались. Виталь с бокалом шампанского встает под елочку. Он не зануда: говорит быстро и по делу. Обещает поднять зарплату, и реклама с восторженными визгами выпускает в воздух цветные спирали серпантина. Мы хлопаем – новости не так предусмотрительны, у нас серпантина нет.

Мы выпиваем шампанского, и не успеваю я сделать последний глоток, как мягкая Димина ладонь ложится мне на плечо. Он наливает себе водки, я чокаюсь с ним и прислоняюсь к нему. Дима разговаривает с Лехой, чокается с Витькой и Сенькой, а я сижу в блаженной истоме от Димкиного тепла и шампанского, ударившего в голову.

На маленькой эстраде танцуют девицы с плюмажами на головах, на них почти никто не смотрит, и, только когда выходят две гибкие стриптизерши в белых с блестками купальниках, народ оживляется. Мужчины, уже немного пьяные, пихают сотни им за подвязки.

– О! – говорит вдруг Дима, и я вздрагиваю.

– Что?

– Королев пришел.

– Где?

Дима показывает в дальний угол, и я вижу полного высокого мужчину, который оживленно разговаривает с Данкой, держа ее за руку.

– Пойдем? – встревоженно спрашиваю я.