«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается - Анатоль Имерманис

Штурман молчал.

— Да отвечайте же! — не выдержал капитан.

— Простите, господин капитан, известно ли вам, что этот Дрезинь воевал в Испании на стороне республиканцев?

— Что вы хотите этим сказать? О чем вы думаете?

— О том же, о чем и вы, господин капитан, — ответил Нордэкис с ударением.

— Я не думаю, я выполняю приказание своего хозяина… А что делали бы вы на моем месте? — обратился он к Карклиню.

— Я — ничего, — усмехнулся тот. — Но судно может, скажем, сбиться с курса и пройти мимо того острова. Мало ли что может произойти, когда приходится плыть без радио…

— Вашим остроумием я сыт по горло! — рассердился капитан. — Пока я нахожусь на борту, бунтовать никто не посмеет. Ни вы, ни я, черт бы меня побрал!

В шкиперской иллюминатора не было. Дрезинь сидел в полной темноте. Судно переваливалось с борта на борт, с кормы на нос, и всякая всячина, находившаяся в шкиперской, стремительно перемещалась из угла в угол, и по пути все это каждый раз натыкалось на Дрезиня. Таким образом даже в потемках можно было почти безошибочно отличить жестяное ведерко от киянки. Чтобы избежать этих столкновений, Дрезинь залез на большую бухту пенькового троса. Положение улучшилось, но ненамного — теперь он вместе с бухтой разъезжал по шкиперской, временами больно ударяясь о какие-то железные балки.

Волны с адским грохотом били в наружную обшивку. Можно было подумать, что весь огромный океан надрывается из последних сил, чтобы сокрушить борта судна. Стальная дверь, сотрясаясь мелкой дрожью, глухо стонала.

Дрезинь удивлялся, что его не берет морская болезнь, хотя в море он был всего второй раз. К тому же, когда их батальон Интернациональной бригады эвакуировался из Барселоны, не было ни малейшего ветерка; тогда опасностью грозило не само море, а итальянские подводные лодки, скрывавшиеся под его зеркальной поверхностью.

По натуре Дрезинь был оптимистом. Когда его швыряло между переборками, он вспоминал о своем убежище в туннеле гребного вала, представлял, как он цеплялся бы за любой железный выступ, чтобы не свалиться на вращающийся вал. И вообще, что там говорить — в охранке было хуже. Правда, если Паруп сдержит обещание, то через некоторое время его, Дрезиня, снова водворят туда. А впрочем, сыщику будет не так просто осуществить свою угрозу. На судне находятся не только Паруп и Квиесис. Здесь есть и друзья. Алиса, Цепуритис, другие моряки, чьих имен Дрезинь не знал, но которые не допустят расправы над ним. «Тобаго» идет в Сантаринг. Наверно, и там найдутся люди, которые помогут бороться за его освобождение, как в свое время французы помогли бежать из концентрационного лагеря.

В худшем случае… Ну, что ж, и тогда тоже ни о чем жалеть не придется. Алиса слишком хороший человек, чтобы дать ей погибнуть. Брак с Парупом для нее был бы то же самое, что для него, Дрезиня, тюрьма. Замечательная девушка, только чересчур уж наивна. Вообразила, будто Квиесис воспылает симпатией к коммунисту… Интересно, что она сейчас делает? Старается разжалобить отца, плачет, думает о своей жизни? Внезапно он ощутил тоску по Алисе. Нет, самому освободиться мало, надо помочь и Алисе вырваться из зарешеченного мирка Квиесиса и Парупа. Девушка стоит того.

Мощный толчок вышиб из головы Дрезиня все мысли и мечты. С судном творилось что-то непонятное. Бухта троса подскочила и снова поехала, но теперь уже в другую сторону. Качка усилилась и перешла в килевую. «Тобаго» резко изменил курс — очевидный факт. Почему? С чего вдруг? Опять подводная лодка? Дрезинь напряг слух — тревогу не объявляли. Какой еще может быть повод для изменения курса посреди океана? Прошло минут десять… двадцать. «Тобаго» по-прежнему следовал новым курсом — курсом на юг. На юг? Дрезинь зажмурил глаза и попытался представить себе карту. Постепенно в памяти всплыли очертания континентов… В техникуме его раз поймали за распространением воззваний и до прибытия полиции заперли, под надзором самого директора, в преподавательской. Там на стене висела карта мира, каждый штрих на ней врезался в память на всю жизнь… Вот Восточная Африка… Полукружье Гвинейского залива… Почти прямая линия тянется через океан к Сантарингу… А на юг от этой линии…

Остров Хуана! От этой мысли Дрезиню стало не по себе.

Дверь штурманской рубки захлопнулась за Зигисом. Вокруг бушевал сущий ад. Кромешная тьма, шторм, океан. Мечтая дома о море, Зигис никогда не думал, что оно может быть таким устрашающим. Мины, подводные лодки и торпеды казались пустяками по сравнению с опасностью быть смытым в эту клокочущую бездну. Как же должна страдать от шторма, от всего Алиса! Когда Зигис направился к ней первый раз, волна едва не уволокла его в океан. Теперь, отчаянно цепляясь за поручни, за трос, за вентиляторы, за все, что могло послужить хоть малейшей опорой, он опять шел к ней. Он не мог не идти. Алиса просила за Зигиса отца, а сейчас ей самой трудно, и нет никого, кто помог бы ей.

Путь в несколько метров до входа в надстройку казался Зигису длиннее, чем весь Атлантический океан. Наконец и он преодолен. В коридоре сухо и тепло. Зигис пошел к каюте Алисы, оставляя за собой широкий мокрый след.

Он постучал. Один раз, еще и еще.

Тишина. Он нажал дверную ручку. Дверь была не заперта.

Графин с водой опрокинут. Со стола упала книга и мокнет в луже. Иллюминатор открыт настежь, и шторы отчаянно полощутся на сквозняке. От волн, разбивающихся о борт, в каюту залетают стайки соленых брызг. На койке — Алиса. Лежит, словно неживая.

— Алиса! — крикнул Зигис.

Девушка не отозвалась.

Зигис выбежал.

Шторм в Атлантике! Это уже не волны, а водяные юры, вздымающиеся в бескрайнем океане, для которого горделивый «Тобаго» Квиесиса — крохотный челнок. И все же он, поминутно зарываясь носом в лавину воды, упорно прокладывает себе путь к острову Хуана.

Шторм штормом, но не только он вызывал беспокойство команды. Никто в эту ночь не мог забыть, что за дверью на двойном запоре томится человек, которого на острове Хуана ждет пожизненная тюрьма, а возможно и смерть. Человек, который еще несколько часов тому назад был никому не известен, но о котором теперь думали все.

Люди не разговаривали. Они не привыкли облекать свои чувства в слова. Но по тому, как один, вернувшись с вахты, швырнул в угол плащ, как другой в смертельной усталости повалился на койку, но не мог сомкнуть глаз, по тому, как неподвижно стоял у дизелей Цепуритис и не расслышал сердитого окрика старшего механика, — по всему было видно, что и в людях бушевала буря.

Свадруп бесился. Обороты винта были так малы, будто его приводила в движение старинная паровая машина, а не новейшие безукоризненные дизели. И на этот раз дело не в топливе, не в шторме. Дело в машинной команде. Достаточно посмотреть на лица мотористов, чтобы понять, откуда этот черепаший ход. Конечно, это умышленный саботаж! Свадруп не мог обнаружить дефекта. Криком он мог только сорвать свою злость. Но Цепуритис ответил ему таким грозным взглядом, что у механика слова застряли в горле. Свадруп ожидал каждую минуту, что из переговорной трубки прогремит ругань капитана Вилсона за постыдно тихий ход. Но трубка молчала. Скорость так и не превысила шести узлов до конца вахты.

Когда Цепуритис вошел в кубрик, навстречу ему пахнуло горьким дымом. Люди сидели и мрачно курили. Это было единственное, что они еще могли делать. Цепуритис присел на край койки.

— Закури, — сказал Курт, протягивая ему пачку «Трефа».

Цепуритис взял папиросу и поглядел на руки матроса. Товарищи подшучивали над Куртом, говорили, что он расходует треть своей зарплаты на мыло. Сейчас его руки были немыты. Галениек бросил одну папиросу, закурил другую, сплюнул.

— Я им посворачиваю шеи! — заорал он вдруг.

— Кому?

— Да обоим! А этому шпику в первую очередь!

— Ну-ну, полегче, — осадил его боцман. — Насчет угроз тоже статья в законе имеется.

— А то, что делают они — убийство! — не выдержал Цепуритис. — Насчет этого в твоем законе ничего не сказано? Ну, говори, заячья твоя душа!

— Ты что, очумел? Пусти!

Лишь сейчас до Цепуритиса дошло, что он трясет боцмана за шиворот.

— Не стоит, Цепуритис, боц не виноват, — сказал Антон и вздохнул. — Неужели так ничего и не придумаем? Жаль человека…

— А что? Если уж Алисе не удалось уломать отца… Что мы можем?

— Отказаться идти на этот проклятый остров, и делу конец! — воскликнул Август.

— Бунт? Как в твоих романах, да? — покачал головой Курт.

— Знаете, чем это пахнет? — Боцман обвел всех многозначительным взглядом.

Команда это знала. Она могла выдержать натиск океана и оказаться бессильной перед одним человеком. Потому что он был хозяин судна. Потому что в его руках деньги и власть. Потому что он хозяин команды, а людям надо работать и есть. Всю жизнь они отдавали свой труд хозяину. Это стало для них привычкой, и до сих пор такой порядок вещей казался им вполне нормальным. Но в нынешнюю ночь, когда каждый оборот винта приближал судно к острову Хуана и курс нельзя было изменить ни на градус, они по-иному взглянули на свою жизнь. То, о чем думали все, высказал Цепуритис: