Первая мировая: война, которой могло не быть - Василий Молодяков

Гибель вождя социалистов парализовала противников войны. «Жорес убит, — записывал Вельтман-Павлович, — убит в ту минуту, когда вся Европа охвачена пароксизмом военной лихорадки… Убит в тот момент, когда его мощный голос должен был громче, чем когда-либо, раздаться по всей Франции… Жорес убит, надвигается всеобщая бойня».

Дальнейшее было делом техники. Утром 1 августа Жоффр потребовал объявления мобилизации, заявив, что не может нести «тяжкую ответственность по должности, доверенную мне правительством». Кабинет принял декрет о всеобщей мобилизации, но отложил его обнародование до выяснения всех обстоятельств. Вивиани сказал германскому послу: «Франция будет делать то, что повелевают ей её интересы». Шён ушёл ни с чем, поскольку срок ультиматума ещё не истёк. В 15 часов 40 минут мобилизация была объявлена (первый день — воскресенье 2 августа); в течение трёх часов сообщение облетело всю страну. Через несколько минут премьер попросил военного министра задержать телеграмму, но тот ответил, что поздно: «машина запущена». Второй визит Шёна тоже был безрезультатным: он услышал, что «мобилизация никоим образом не означает агрессивных замыслов» и, не имея инструкций из Берлина, по своей инициативе попросил приготовить паспорта для предстоящего отъезда посольства.

Счёт пошёл на часы. В 11 часов вечера Извольский получил телеграмму Сазонова о том, что Германия объявила войну России. «Я немедленно сообщил её лично президенту республики, — отвечал посол, отправив копию в Лондон, — который тотчас созвал совет министров. Пуанкаре самым категорическим образом заявил мне, что как он сам, так и весь совет министров имеют твёрдую решимость самым точным образом выполнить обязательства, налагаемые на Францию союзным договором». Однако, добавил президент, для объявления войны ему необходимо решение парламента, на созыв которого потребуются как минимум два дня. Кроме того, он опасался вопросов относительно секретных договоров с Петербургом, которые могли задать социалисты или Кайо. Поэтому, заключил Пуанкаре, «было бы лучше, если объявление войны последует со стороны не Франции, а Германии».

2 августа на франко-германской границе произошли несколько мелких стычек, в которых стороны обвинили друг друга, но война ещё не была объявлена. Извольский сообщил Сазонову: «Это даст возможность правительству заявить палатам (парламенту. — В. М), созванным на вторник (4 августа. — В. М), что на Францию сделано нападение, и избежать формального объявления войны». Только вечером 3 августа Шён получил сильно искажённую при пересылке телеграмму: Германия объявила войну Франции «по вине последней», сославшись на нарушения границы. Нарушения-были, но, как выяснилось позже, не те, о которых заявил Берлин.

Кайзер «выручил» Пуанкаре. На следующий день парламент почти единодушно проголосовал за военные кредиты. В портфеле Вивиани лежали тайные договоры с Россией на случай возможных вопросов, но их не последовало, и документы стали достоянием гласности лишь через несколько лет. «Общий подъём духа высочайший», — сообщал в Петербург военный агент Игнатьев. В этот же день хоронили Жореса. Французские социалисты, как и их немецкие товарищи, поддержали правительство, а затем приняли министерские портфели.

Перед смертью вождь социалистов предостерегал от вступления Франции в войну «за русские интересы», догадываясь о. секретных соглашениях и считая, что кабинет утратил самостоятельность и идёт на поводу у Петербурга. В свою очередь, официальная советская историография с подачи Сталина утверждала, что царская Россия находилась в «полуколониальной зависимости», прежде всего экономической, от Франции и Англии, а потому не имела иного выбора, кроме вступления в войну на их стороне. В смягчённом варианте такая точка зрения порой встречается и сегодня.

Наше историческое расследование показывает, что в руководстве обеих стран были люди, считавшие войну не только приемлемым, но и единственным путём к достижению глобальных политических целей. Россия не приказывала Франции, Франция не приказывала России. Пуанкаре и Извольский, Сазонов и Делькассе (26 августа 1914 г. он снова возглавил МИД), Жоффр и Сухомлинов понимали, что возвращение Франции Эльзаса и Лотарингии и контроль России над Константинополем и проливами возможны в результате не просто некоей общеевропейской войны, но одной и той же войны, с неизбежным участием Германии, которую надо разгромить общими усилиями. Они сознательно шли к войне, подгоняя и подбадривая друг друга. Тем более политика Берлина сама способствовала этому.

Глава пятая.

Германия: драма союза

Действующие лица в Берлине:

→ Кайзер (император) Вильгельм II

→ Канцлер (премьер-министр) Теобальд фон Бетман-Гольвег

→ Статс-секретарь (министр) по иностранным делам[19] Готлиб фон Ягов

→ Начальник Большого генерального штаба генерал Гельмут фон Мольтке

→ Морской статс-секретарь гросс-адмирал Альфред фон Тирпиц

→ Австрийский посол граф Ладислаус Сегени

→ Российский посол Сергей Свербеев

→ Французский посол Жюль Камбон

→ Английский посол сэр Эдуард Гошен

Когда война закончилась и страсти улеглись, политики и историки задались вопросом: чего конкретно хотела Германия, которую объявили главным агрессором? Цели других были понятны. Сербии нужны Босния и Герцеговина для создания южнославянского государства, России — Константинополь и проливы, Франции — Эльзас и Лотарингия, Италии — «неосвобождённые территории», населённые итальянцами, но входившие в состав «союзной» Австро-Венгрии (Триест, Трентино). Раздираемые внутренними противоречиями; Австрия и Турция стремились сохранить целостность своих империй и подавить враждебную агитацию. Вена не оставляла мыслей о продвижении к Салоникам, Константинополь — о возвращении потерянных земель. Болгария желала взять реванш за проигранную Вторую Балканскую войну, в результате которой ей пришлось уступить территории Сербии, Румынии, Греции и Турции. Среди великих держав территориальных притязаний в Европе не имели Великобритания и Германия, считавшиеся центром двух противоборствующих коалиций. Главной «головной болью» для Лондона был германский флот — военный и торговый — поскольку в перспективе он мог составить конкуренцию «владычице морей». Провозгласивший, что «будущее Германии лежит на воде», Вильгельм II стремился создать флот, который стал бы «номером два» после британского, но не надеялся превзойти era. Тем не менее уже в начале века первый морской лорд (командующий флотом и начальник морского генерального штаба) адмирал Джон Фишер предложил нанести превентивный удар по нему без объявления войны, но король не согласился. Позднее историки, в том числе немецкие, оценили масштабную программу строительства броненосцев и линкоров как ошибку кайзера и гросс-адмирала Альфреда фон Тирпица. Для разгрома британского флота на трёх океанах этого было слишком мало, для защиты позиций в Европе — чтобы не вызвать при этом враждебности Лондона — слишком много. «Военный флот Германии доказал свою неспособность померяться силами с английским и защитить колонии, — констатировал Валерий Брюсов в начале сентября 1914 г. в статье «Война вне Европы». — Почти треть её торгового флота находится в руках неприятеля, остальные суда в лучшем случае обречены на бездействие. На создание германского флота истрачены были миллиарды марок как из общеимперских сумм, так и собранных по всенародной подписке. Крушение этих заветных надежд — первый решительный и очень чувствительный удар, постигший Германию».

Немецкая колониальная экспансия, начавшаяся в последней трети XIX в., по масштабам не могла даже близко сравниться с английской или французской. Немногочисленные колонии: Восточная Африка (нынешние Руанда, Бурунди и часть Танзании), Юго-Западная Африка (нынешняя Намибия), Того и Камерун на «чёрном континенте», порт Киао-Чао (ныне Циндао) в Китае, часть Новой Гвинеи и несколько архипелагов в Тихом океане — не представляли угрозы для Англии и Франции ни в геополитическом, ни в экономическом отношении, а с началом конфликта стали их лёгкой добычей. Тихоокеанские владения захватила Япония, вступившая для этого в войну. «Германия на помощь своих колоний рассчитывать не могла, — отметил Брюсов. — При настоящем положении дел она от них совершенно отрезана, да и вообще содержит в колониях лишь небольшие гарнизоны, преимущественно туземных войск, для местной службы». Напротив, французские «туземные» войска из северной Африки отличились в Европе, а англичане смогли перебросить сюда часть своей индийской армии.

Что было нужно Берлину? Антантовские и советские пропагандисты в этом на удивление едины. Например, «Большая советская энциклопедия» 1955 г. издания (том 32) утверждала, что «Германия в Первой мировой войне, имея целью добиться господства в Европе, стремилась: разгромить Англию, лишив её колоний и военно-морского флота; разбить Францию, Бельгию и Голландию, захватив их колонии; ослабить Россию, отняв у неё Польшу, Украину и Прибалтику, и лишить её естественных границ по Балтийскому морю; прочно укрепиться на Балканах». Согласиться можно лишь с «господством в Европе», к чему Берлин стремился со времён Бисмарка. Самые воинственные приближённые кайзера умели читать карту и понимали, что физически не могут разгромить британский флот, нанести Англии поражение в Европе и захватить колонии перечисленных держав без согласия Лондона, даже если немецкие войска пройдут по Парижу и вынудят Францию к «миру» вроде Франкфуртского. О «мировом господстве» мы поговорим в последней главе, когда речь пойдёт об Англии — единственной державе, которая в начале XX в. могла претендовать на него. Единственное уточнение: употреблявшееся в данном случае немецкое слово weltmacht означает не «мировое господство», а «мировая сила» или «мировая держава», аналогично английскому world power. To, что Германия стремилась к статусу мировой державы и по праву рассчитывала на него, отрицать не будем.