Путешественница - Елена Самойлова

– Да здесь где-то валялись. А зачем они тебе?

– Восстановить хочу.

Она на миг перестала копаться в своей сумке и вопросительно взглянула на меня:

– Ты и одежду умеешь восстанавливать?

– Да, – ответила я, пожав плечами и поморщившись от боли в груди. Но теперь было терпимо.

Алхимик еще немного покопалась в своей сумке и наконец-то извлекла оттуда мой изодранный и в некоторых местах прожженный камзол и почти целый плащ. На вопрос о рубашке она смущенно потупилась и сказала, что ее пришлось порвать на бинты. Ну и фиг с ней.

Я провела ладонью над камзолом, возвращая ему первозданный вид. А после того, как проделала подобную процедуру с плащом, Мила, немного смущаясь, протянула мне сложенную белую блузку со шнуровкой на груди.

– На, возьми. Это у меня запасная. В конце концов, это я твою порвала…

– Спасибо, – улыбнулась я и начала было одеваться, но Мила остановила меня:

– Прежде я осмотрю твою грудь.

– Я думала, что ты алхимик, а не целитель.

– Да ладно, – отмахнулась она. – Каждый алхимик должен быть неплохим целителем.

– Это еще зачем?

– А кто знает, что у него в следующий раз рванет во время очередного эксперимента? – ответила вопросом на вопрос Мила.

Мы переглянулись и рассмеялись.

– Чувствуется, по опыту знаешь.

– Еще как… Ладно, давай я тебя размотаю… Нет, ну ты посмотри… – пораженно выдохнула Мила, когда, справившись наконец-то с моей «упаковкой», вместо ожога третьей степени узрела только ярко-розовый круг почти зажившей кожи. – Похоже, что перевязка тебе не нужна…

Камилла отвернулась от меня и начала быстро собирать свою сумку. Я почувствовала что-то неладное и придержала ее за плечо.

– Постой!

Девушка вырвалась, глядя на меня, как на чудовище:

– Ты не человек? Кто ты? Оборотень?

– Мила, я человек, клянусь тебе. Просто очень и очень необычный.

– Не понимаю… – Она уселась напротив, притянув колени к груди, и, глядя на меня карими глазами из-под черной челки, спросила прямо: – Кто же ты тогда?

Я глубоко вздохнула и выложила ей все. И то, что я Путешественница, и почему на мне все раны затягиваются, и прочее и прочее… Камилла слушала не перебивая, а когда я закончила, тихо уточнила:

– Получается, что у тебя есть близкие, но ты их видишь очень редко, потому что должна помогать разумным существам в разных измерениях?

– Ну, в общем-то, да…

– А твои родные знают, кто ты?

Я покачала головой:

– Нет. И вряд ли когда-нибудь узнают… Они бы этого никогда не поняли…

– Да… У меня родители такие же. Я ведь из очень известной и влиятельной семьи. Меня все детство заставляли ходить в дурацких платьях и туфлях на высоких каблуках, учиться вышивать и прочей ерунде… А потом, когда в четырнадцать лет они решили меня выдать замуж за нашего сорокалетнего соседа, мотивируя тем, что это упрочит положение нашей семьи, я попросту сбежала. Настоятель Храма Семи Дорог сделал из меня алхимика. Правда, за три года я у него переколотила сколько пробирок и всякой ерунды! Зато совершенно случайно получила смесь, которая при соприкосновении с воздухом дает эффект взорвавшегося огненного шара приличной мощности, – гордо резюмировала она.

Я представила, какими же методами проб и ошибок была получена сия чудодейственная смесь, и усмехнулась. Засмеяться в полный голос мне не позволил еще не до конца заживший ожог.

– Мила, я тебя хочу кое о чем попросить.

– Да?

– Сохрани все то, что я тебе сказала, в тайне. Пожалуйста.

– Да я-то ничего не скажу, но как мы объясним твое чудесное исцеление остальным? Они ведь далеко не глупы и сразу сообразят, что здесь что-то нечисто…

– Да… – Я задумалась, а потом в голову пришла совершенно потрясающая идея. В том смысле, настолько она была простая. – Мил, а давай ты скажешь, что у тебя в сумке завалялся чудодейственный бальзам, который в рекордные сроки заживляет раны. Только было его у тебя очень мало – вот на меня весь и истратила…

Камилла с сомнением посмотрела на меня, прикидывая, прокатит ли такая авантюра, но в конце концов решила, что сойдет.

Из шалаша я выползла минут через двадцать – пока оделась, пока прикинула, насколько страдающей мне стоит показаться, но потом посчитала за лучшее вести себя естественно. В итоге, когда я выглянула на свет божий, моему взору предстала оригинальная картина.

Как выяснилось, мы только переместились к самой кромке леса, но остались на том же самом поле, где я с переменным успехом отбивалась от вконец обнаглевших молний. Улечься ребятам на землю я посоветовала весьма кстати – в том месте, где был воздушный щит, все, что выступало над поверхностью больше чем на пятьдесят сантиметров, было аккуратно подровнено – скорее всего, щит настолько прогнулся, что срезал верхушки кустарника, словно косой.

Меня же не тронуло потому, что я стояла в центре.

А может, просто повезло.

Я не стала углубляться в пространные рассуждения по этому поводу, а медленно подошла к троллю, громоподобно храпевшему недалеко от шалаша, и слегка попинала его в бок. Гирдык еще пару раз всхрапнул, но все-таки открыл глаза.

И тотчас уставился на меня так, как будто увидел привидение.

– Ллина, ты что… Ты как?..

– Нормально. – Я, кряхтя и морщась, уселась прямо на землю рядом с ним. – Жить буду.

– Да? А я думал, топталки отбросишь. Ведь с утра на тебя смотреть было страшно – я уже решал, как бы тебя прикончить полегче, чтобы не мучилась.

– Ну спасибо… – Я вздрогнула, осознав, что у тролля это величайшее проявление заботы. – Только на будущее запомнил, что, как бы плохо мне ни было, не торопись отправлять меня на тот свет. Ведьмы, знаешь ли, существа живучие…

– Ладно. Но если что, не обижайся – сама просила.

– Заметано. – Я пожала огромную ладонь тролля, больше похожую на лапу, а он в ответ выщерился в жутковатом оскале, игравшем у него роль улыбки. И тут у него в животе громоподобно заурчало. Гирдык расстроенно посмотрел на меня и неожиданно пожаловался:

– Вот, со вчерашнего дня не ел ничего. А Гидеон еще и в караул поставил вместо паладина – тот шагу не ступит, чтоб не забренчать своими железяками, как пустая кастрюля. Сам он с эльфом пошел дорогу разнюхивать… Да еще и гнома зачем-то припасы охранять поставил, а меня к ним не подпускают…

Тролль печально вздохнул. Я же, поддавшись минутной слабости, в трезвом уме и почти твердой памяти, по собственной воле наколдовала оголодавшему приятелю приличных размеров хорошо прожаренную баранью ногу. Гирдык обрадовался ей, как встрече с родной мамочкой. Я же, понимая, что такой душевный порыв грозит мне немалым беспокойством, картинно закатила глаза и, тихо вздохнув, распласталась на земле прямо там, где сидела.