Неожиданная встреча - Михаил Михеев

Тут дверь открылась и на пороге возникла сама Милочка Щуркина, весьма натурально протирающая глазки.

— Это ты, Глаша… Извини, заспалась я… Ох, простите!…

Милочка увидела нас и запахнула воротник халатика. Всё это выглядело вполне естественно, но я ей уже не верила.

— Эмилия Щуркина,— обратился к ней старпом.— Вот товарищи из таможни. У них дело до вас.

— Дело? — удивилась Милочка.— Пожалуйста…

Несколько минут спустя присутствующие здесь смогли убедиться, что перед нами выступала способная актриса. Ее непосредственность произвела впечатление не только на старпома, но и на Ковалева, кажется. Однако документы были у него, и он обратился к женщине в белом халатике:

— Товарищ Табакова, вы живете в одной каюте с гражданкой Щуркиной?

Он с профессиональной четкостью подчеркнул слова «товарищ» и «гражданка». А Табакова только сейчас заметила нас, посторонних людей, и растерянно одернула полы своего кургузого халатика.

— Да, вместе…— пролепетала она.

— Мы обязаны провести обыск в вашей каюте. В личных вещах гражданки Щуркиной. Я приглашаю вас быть понятой.

— Понятой?…

— Свидетельницей.

— Я не знаю… хорошо, я буду свидетельницей. Обыск?…

— Да, обыск,— повернулся Ковалев к Милочке.— Вот предписание, ознакомьтесь.

Он протянул Милочке ордер, но она только покачала головой.

— Я не понимаю… пожалуйста! А в чем дело, что вы собираетесь у меня искать?

В коридоре уже начали собираться любопытные из судовой команды.

— Пройдемте в каюту,— предложил Ковалев.

Он быстрее меня вошел в свою роль, хозяйским жестом пропустил Милочку в каюту, следом Табакову, меня, старпома и вошел сам. В двери торчал ключ, он повернул его.

— Гражданка Щуркина Эмилия Владиславовна?

— Да, это я.

— Ваши документы, пожалуйста… Спасибо! Вы подозреваетесь в том, что везете с собой большую сумму денег.

— Что вы, каких денег?

— Не принадлежащих вам и не заработанных вами,— вставила я.

— А…— Милочка как будто только что заметила меня.— Здравствуйте, мы с вами…

— Да, я у вас была. Так вот, мы спрашиваем вас, не везете ли вы с собой деньги, наши или иностранные, большую сумму?

— Большую сумму?

— Скажем, несколько тысяч рублей.

— Что вы, откуда?…

— Значит,— опять вступил Ковалев,— вы утверждаете, что с вами, в ваших вещах таких денег нет?

— Конечно, откуда бы?

— Тогда разрешите осмотреть ваши личные вещи. Где ваша койка?

— Вот эта.

— Товарищ Табакова, присядьте, пожалуйста, на свою койку. Товарищ старпом, вы можете присутствовать в роли второго понятого?… Можете, очень хорошо. Вот табуретка. А вы, Евгения Сергеевна, пока рядом с товарищем Табаковой. Вы разрешите?

— Конечно, пожалуйста! — подвинулась Табакова.

Ковалев принялся за осмотр половины каюты, которую занимала койка и вещи Милочки. Признаться, я смотрела не на него, я смотрела на Милочку. Она стояла возле стола, лицом к нам, опершись о стол закинутыми за спину руками. Халатик на ней был затянут пояском. И вот я смотрела на этот поясок, который туго перетягивал пополневшую талию Милочки.

— Откройте, пожалуйста, ваш чемодан,— попросил Ковалев.

Милочка поставила чемодан на кровать, отстегнула крышку. Я не смотрела на чемодан, я знала, что в чемодане денег нет. Деньги были здесь, в каюте, но не в чемодане.

Я взглянула Милочке в лицо. Но ее маленькие настороженные глазки бесстрашно встретили мой взгляд. Да, все-таки она была достойная дочь своего отца.

— Товарищи мужчины! — обратилась я.— Могу я попросить вас покинуть на время каюту?

Старпом удивленно глянул на меня, но Ковалев понял сразу — все же он был настоящий оперативник. Он кивнул мне, открыл дверь, пригласил старпома.

— Пожалуйста, выйдемте на минутку.

Я подождала, когда за ними закроется дверь.

Милочка по-прежнему стояла возле стола. Она смотрела на меня, а я на нее. Тень беспокойства появилась на ее лице.

— Снимите ваш халат! — тихо сказала я.

— Что?

— Не нужно, хватит уже. Снимите халат, покажите, что у вас под ним.

— Как вы смеете?

— Смею.

Я встала с койки, достала из заднего кармана брюк служебное удостоверение, раскрыла его, показала. Милочка, как бы не доверяя, взяла удостоверение, откинула свободной рукой волосы, упавшие на глаза. Долго вчитывалась, затем медленно сложила удостоверение. У нее вздрогнули губы.

Она швырнула удостоверение мне в лицо.

Она бросила его сильно и точно, я не ожидала этого, не успела отвернуться. Твердая картонка удостоверения больно ударила чуть ниже левого глаза.

Я слыхала, что у людей в приступе дикой ярости белеют глаза. Я никогда не видела этого раньше и сейчас увидела в первый раз. Глядя на меня маленькими, страшно побелевшими глазками, она громким шепотом выдохнула сквозь сжатые зубы:

— Дрянь… притворщица… казенная дрянь!

— Замолчите, вы!…

Я тут же взяла себя в руки, нагнулась, подняла удостоверение, положила его обратно в карман.

Милочка шагнула к своей кровати, упала возле нее на колени, уткнулась лицом в подушку. Рыданий не было слышно, только плечи ее задрожали мелко-мелко. Табакова глядела на эту сцену, что называется, во все глаза и, конечно, пока не понимала ничего. Мне нужна была вторая свидетельница. Я посмотрела на дрожащие плечи Милочки и решила, что обойдусь и одной.

— Хватит! — сказала я.— Снимите халат. Снимите, что у вас надето под халатом. Быстрее!… Судно стоит, нам некогда ждать. Или я буду вынуждена просить о помощи мужчин…

Конечно, мы не имели права так делать, я даже не имела права так ей угрожать. Но глаз у меня болел, и сдерживаться мне было трудно.

Не вставая с колен, Милочка непослушными пальцами развязала поясок халата. Что-то расстегнула под ним, сильно дернула. И к моим ногам увесисто упало нечто, похожее на стеганый купальный костюм или длинный корсет. Он был тяжел и набит плотно.

Это его уголок я увидела под подушкой в общежитии…

Милочка села на койку. Она не глядела на меня и уже не плакала. Губы ее тряслись, лицо кривилось. Она вытерла глаза рукавом халатика, запахнула его, завязала поясок.

Я открыла дверь.

— Можно войти!

Следом за Ковалевым вошел и старпом.

Оба вопросительно уставились на то, что я держала в руках. Хотя Ковалев, думаю, уже догадался.

— У вас есть нож?

Он достал из кармана перочинный нож, раскрыл, подал мне. Я вспорола одну стежку и вытащила плотную пачку. Срезала обвертку.

— Господи!…— охнула Табакова.— Денег-то…

Нам некогда было возиться с пересчитыванием, чтобы не задерживать судно. Понятые подписали акт, что у гражданки Щуркиной обнаружен надетый на тело матерчатый корсет с зашитыми в него пачками денег — советских и иностранных.

У капитана нашелся инкассаторский мешок, мы вложили в него корсет, капитан наложил свою печать и выдал нам судовые документы на имя Эмилии Щуркиной.

Взглянуть на нее он не пожелал.

Побледневшая Милочка собрала свои вещи, и мы покинули теплоход. Больше она не произнесла ни слова. Послушно села там, где ей указали. Мотор взревел, катер помчался по темной воде. В порту уже зажгли огни. Так же молча Милочка встала, когда катер привалился бортом к причальной стенке. Ковалев взял мешок и чемодан, пропустил ее вперед.

А я кивнула капитану Звягинцеву и крепко пожала его твердую ладонь.

Милочка ожила в машине… Ковалев сидел за рулем, а я с ней на заднем сиденье. Она привалилась в угол, почти не различимая в наступивших сумерках, да, признаться, я и не смотрела на нее. Машины шли с зажженными фарами, то и дело луч света пробегал по кабине, и тогда краем глаза я видела лицо Милочки.

Уж не знаю, что пришло ей в голову.

Я только заметила, как она вдруг шевельнулась, напряглась, беспокойно задвигалась.

Я успела только крикнуть:

— Ковалев!…

И поймала ее за левую руку. Но она перекинулась через спинку сиденья и вцепилась правой рукой в рулевое колесо.

Ковалев рефлекторно бросил машину вправо: безопаснее было слететь в кювет или удариться о поребрик, чем выскочить на полосу встречного движения, по которой с тяжелым гулом проносились автобусы и тяжелые грузовики. Сделал он это скорее инстинктивно, но и нажать на тормоз тоже успел.

Мы уперлись во что-то колесом. Машина остановилась.

Я держала Милочку за левую руку, Ковалев за правую. Она побарахталась еще немного, хотела ударить меня головой в лицо — я подставила плечо. Тогда она затихла. Мы отпустили ее. Она опять забилась в угол, тяжело дыша.

Ковалев вылез на дорогу:

— Что нам делать с этой истеричкой? Наручников нет. Не связывать же ее…

Он тоже разозлился. Под грузовик мы вполне могли попасть. И удар пришелся бы по левой стороне, по нему и по мне. Имелся у Милочки здесь какой-то расчет или это просто была вспышка ярости и отчаяния — я не знаю.