На островах - Михаил Павловский

— Это я-то! — боец побагровел и мигом вскочил на ноги.

Все, кто были поблизости, рассмеялись.

Случайно ли вступил Петро в перебранку с Умрихиным или нарочно — не знаю, только слова его сделали свое: бойцы дружно поднялись. Почувствовав перемену в настроении людей, сержант скомандовал:

— За мной, ребята!

Совместными усилиями моряков и пехотинцев враг был отброшен на исходные позиции. Еще несколько раз немцы ходили в атаки. Бой не затихал до темноты. Семь раз гитлеровцы врывались в наше расположение, но закрепиться не смогли. Потеряв около шестисот солдат, они прекратили атаки. Большой урон понесли и защитники Сырве. В числе погибших оказался и старшина Осметченко. Пал он во время контратаки. На него, Плугина и Шираканова навалился добрый десяток вражеских солдат. Моряки бились до последнего вздоха. Они переколотили больше половины налетевших на них немцев. Но и сами сложили головы.

Стремясь быстрее разделаться с защитниками Сырве, противник попытался высадить крупный десант в бухте Лыу. 26 сентября, утром, со стороны открытого моря показался большой отряд кораблей. Вражеские транспорты двигались под охраной вспомогательного крейсера, шести миноносцев и торпедных катеров.

Уже на подходе к бухте гитлеровцы открыли сильный артиллерийский огонь. В бой с противником тотчас вступили батарея капитана Стебеля и орудия, расположенные около Рахусте. В десятом часу утра в атаку на фашистские корабли ринулись торпедные катера старшего лейтенанта Гуманенко. Советских моряков встретили вражеские самолеты. На помощь катерникам поспешило звено И-16, ведомое капитаном Кудрявцевым. Тройка ястребков — это было все, что осталось от авиационного прикрытия архипелага, — повела неравный бой и вынудила противника отступить.

Торпедные катера прорвались к вражеским кораблям и нанесли им чувствительный удар. Гитлеровцы потеряли три миноносца.

Зато на суше они снова нас потеснили. 30 сентября мы отошли на последний рубеж — Каймри-Лыпе. Отступать дальше было некуда: море.

Последние дни боев на Сырве прошли как в лихорадке. Откровенно говоря, память моя мало что удержала из событий заключительного периода. Враг не давал покоя ни днем ни ночью, окончательно измотал нас непрерывными атаками, бомбежкой и артиллерийским обстрелом. В районе расположения батареи капитана Стебеля и под Менту вся земля была изрыта воронками от бомб и снарядов…

Хорошо запомнился такой эпизод. В конце сентября мы получили телеграмму из Ленинграда. Военный совет фронта поздравлял нас с героической обороной. Подписал поздравление А. А. Жданов.

Когда пришла телеграмма, я находился на батарее капитана Стебеля. Здесь же в одном из помещений заседала партийная комиссия. Вдруг в самый разгар ее работы распахнулась тяжелая дверь, и вошел парень лет двадцати шести.

— Вам что? — спрашивает его секретарь партийной комиссии Георгий Николаевич Николаев.

Вошедший доложил, что он боец зенитного расчета, фамилия его Волков.

— Слушаю вас.

Зенитчик замялся, потом решительно шагнул к столу и положил перед Николаевым заявление.

— Я вот… — нескладно заговорил Волков, — о телеграмме слышал, хвалят нас… Только драться нам недолго осталось, и я подумал, что хоть в последний бой надо пойти коммунистом. Пусть эти гады…

Договорить Волкову не удалось: раздался сигнал воздушной тревоги. Зенитчик повернулся и стремглав бросился к выходу. Налет длился недолго. Когда он кончился, Николаев распорядился найти Волкова. Но искать зенитчика не пришлось, он сам появился, вернее, его внесли в помещение на руках.

— Ранило его, — пояснил один из бойцов, поддерживавший Волкова, — видать, сильно. Мы его в лазарет, а он требует, чтобы сюда. Говори, Волков.

Зенитчик открыл глаза и дрожащим голосом произнес:

— Прошу удовлетворить просьбу… принять меня в кандидаты партии.

Николаев посмотрел на членов комиссии и поставил вопрос на голосование:

— Кто «за»?

Руки подняли все. Но Волков уже не видел этого.

Днем 2 октября генерал Елисеев созвал к себе на КП почти всех командиров. Совещание было коротким. Генерал сообщил, что получен приказ Военного совета фронта: мы должны перебраться на остров Хиума.

— Драться будем там, — сказал генерал. — Руководить обороной поручено мне.

— Вам же, Николай Федорович, — Елисеев обернулся к полковнику Ключникову, — придется суток на двое задержаться на Сырве. Снимем вас с полуострова в числе последних.

Ночью началась эвакуация. Плавсредств не хватало даже для людей, и потому орудия и прочую громоздкую технику подрывали и выводили из строя.

Истребительный отряд командование БОБРа решило переправить через Рижский залив в тыл врага. Его возглавил мой заместитель старший лейтенант Грядунов.

Признаться, мне было совестно перед своими парнями. Если бы разрешили, я бы ушел с ними. Весь день мы с Грядуновым провели в хлопотах — снаряжали бойцов в далекий и нелегкий путь. К вечеру в поисках подручных материалов для плотов зашли в сосновый лесок. Неподалеку на пригорке стоял домик лесника.

— Зайдемте к нему, — предложил Грядунов, — авось чем-нибудь разживемся.

Тропинка неожиданно привела нас к большой надгробной плите. Надписи на сером крупнозернистом граните, стертые временем и непогодой, еле угадывались. Буквы оказались русскими, но прочесть их не удалось. Пока мы разбирали слова, подошел лесник.

— Послушай, дед, — обратился к нему Грядунов, — что это за плита? Погибшим рыбакам, что ли?

— Погибшим, да только не рыбакам, — ответил лесник. — Над такими же, как вы, положена она. В ту войну здесь тоже была батарея, русская. Немцы прорвались на остров, русские не пожелали сдаться в плен и подорвали себя вместе с орудиями. Здесь их и захоронили.

— Выходит, положение было вроде нашего, — заметил я.

— Да уж не лучше, — согласился Грядунов, — только мы пока подрываться не станем. Проберемся на материк и там еще насолим гитлеровцам.

— Гоже, — согласился лесник, — на чем только пробираться станете?

— За тем и пришли к тебе.

Старший лейтенант Грядунов растолковал леснику, что нам требуется.

— Бревна для плотов найдем. Бревна есть, вон там, — старик указал рукой в сторону моря. — И от берега недалеко. Присылайте людей. Я помогу вязать плоты.

Случилось так, что напоследок мне не удалось повидаться с разведчиками. Они первыми покинули Сырве и ушли в море. Что стало с ними — мне неизвестно. Тешу себя надеждой, что кто-нибудь остался живым.

Через несколько часов покинул полуостров Сырве и я с группой командиров. К ночи налетел шторм. Торпедные катера швыряло на мелководье бухты Менту как пробки. Пока грузились, вымокли с головы до ног. Наконец подали команду, и катера отвалили от причала. Рокот мощных моторов, видимо, донесся до противника, так как вдруг усилился обстрел побережья в районе Менту и в небо взвились осветительные ракеты.