Анжелика – маркиза ангелов - Голон Анн

«Пусть, когда я вырасту, у меня тоже будет такая прекрасная грудь», – подумала Анжелика, спускаясь по винтовой лестнице.

Она коснулась рукой своей груди, которая, по ее мнению, была еще слишком плоской, и ее охватило смутное волнение. Послышалось шлепанье сандалий – кто-то поднимался по лестнице, – и она торопливо спряталась в угол. Монах, проходя мимо, задел ее своей коричневой сутаной. Анжелика мельком увидела только его красивое, тщательно выбритое лицо да сверкнувшие под темным клобуком умные голубые глаза. Монах скрылся за поворотом, но вскоре до нее донесся его голос – мужественный и в то же время нежный.

– Сударыня, меня только сейчас известили о вашем прибытии. Я изучал в монастырской библиотеке старинные рукописи греческих философов. Но библиотека далеко, а мои братья – народ, скорбный телом, особенно в жару. И вот, хотя я и настоятель монастыря, мне сказали о вашем приезде лишь в час всенощной.

– Не извиняйтесь, отец мой. Я не первый раз в монастыре и уже устроилась. Ах, до чего же легко здесь дышится! Я только вчера приехала в свой Ришвиль, но мне не терпелось поскорее отправиться сюда, в Ньель. С тех пор как двор перебрался в Сен-Жермен, я просто задыхаюсь там. Все такое неприглядное, мрачное, жалкое. По правде говоря, мне хорошо только в Париже… и еще в Ньеле. К тому же монсеньор Мазарини не любит меня. Я скажу даже больше, этот кардинал…

Дальнейших слов Анжелика не услышала. Собеседники ушли слишком далеко.

Девочка нашла своих дружков в просторной кухне, где брат Ансельм, повязав белый фартук, колдовал у плиты; ему помогали двое мальчишек, облаченных в длинные не по росту сутаны. Это были монастырские послушники.

– Сегодня вечером у нас изысканная трапеза, – говорил брат Ансельм. – К нам пожаловала графиня де Ришвиль. Мне приказали принести из погреба самые тонкие вина, зажарить шесть каплунов и хоть из-под земли раздобыть и подать к столу рыбу. И все это как следует сдобрить пряностями, – добавил он, многозначительно взглянув на одного из братьев, который сидел в конце грубого деревянного стола и потягивал наливку.

– Служанки этой дамы весьма приветливы, – отозвался сидевший в кухне краснолицый и до того толстый монах, что живот его нависал над узловатой веревкой с четками, которой он был перепоясан. – Я помог этим трем очаровательным девицам поднять в келью, отведенную их госпоже, кровать, сундуки и гардероб.

– Так-так! – воскликнул брат Ансельм. – Представляю себе, брат Тома тащит на себе сундуки и гардероб! Да вы не в силах носить даже собственное брюхо!

– Я помогал им советами, – с достоинством ответил брат Тома.

Налитыми кровью глазами он оглядел кухню, где в очаге под вертелами и огромными котлами играло пламя и потрескивали дрова.

– Что это за шайку голодранцев вы приютили, брат Ансельм?

– Это ребятишки из Монтелу, они заблудились в лесу.

– Неплохо бы сварить из них уху! – сказал брат Тома, вращая своими страшными глазами.

Двое малышей, испугавшись, заплакали.

– Ладно, ладно, – сказал брат Ансельм, открывая дверь. – Идите по галерее, там увидите сарай. В нем и располагайтесь на ночь. Сегодня вечером мне некогда возиться с вами. Счастье еще, что один рыбак принес мне большую щуку, а то наш отец настоятель в гневе своем заставил бы меня, чего доброго, отстоять в наказание три часа, раскинув руки крестом. А я уже стал стар для подобных упражнений…

Когда Анжелика, лежа на душистом сене, убедилась, что ее маленькие спутники спокойно заснули, на ее глаза навернулись слезы.

– Никола, – прошептала она, – мы, верно, так никогда и не доберемся до Америк. Я все обдумала. Нам нужны часы.

– Не огорчайся, – ответил подросток, зевая. – На этот раз ничего не вышло, ну и пусть, но зато было так весело.

– Конечно, – разозлилась Анжелика, – ты, как белка, прыгаешь с ветки на ветку. Ни одного настоящего дела не можешь довести до конца. Тебе наплевать, что мы вернемся в Монтелу посрамленными. Твой отец умер, и некому задать тебе трепку, а вот остальным достанется!

– Не беспокойся за них, – сонно пробормотал Никола. – У них дубленая кожа.

И он тут же захрапел.

Анжелика думала, что невеселые мысли не дадут ей уснуть, но постепенно доносившийся издалека голос брата Ансельма, который подгонял своих маленьких помощников, стал звучать все приглушеннее, и наконец она погрузилась в сон.

Проснулась она оттого, что ей стало душно. Дети крепко спали, и их ровное дыхание наполняло сарай.

«Надо выйти во двор подышать», – подумала Анжелика.

Она нащупала дверь в узком коридоре, который вел на кухню. Едва она открыла ее, на нее обрушился шум голосов и раскаты хохота. В кухне в очаге все так же плясали языки пламени. Общество во владениях брата Ансельма стало более многочисленным.

Анжелика остановилась у порога.

За большим столом, уставленным тарелками и медными кувшинами, сидело с десяток монахов. На блюдах валялись обглоданные кости каплунов. Запах вина и жареной рыбы смешивался с более тонким ароматом наливки, она была в стаканах пирующих и в открытой бутыли, стоящей на столе. В кутеже принимали участие и три женщины со свежими лицами крестьянок, но одетые как горничные. Две казались уже совершенно пьяными и без конца хохотали. Третья, с виду более скромная, отбивалась от похотливых рук брата Тома, который пытался прижать ее к себе.

– Ну-ну, крошка, – уговаривал ее толстяк, – не прикидывайся большей недотрогой, чем твоя знатная госпожа. Будь уверена, сейчас она уже вряд ли беседует с нашим настоятелем о греческой философии. Во всем монастыре сегодня ночью не развлекаешься одна ты.

Служанка с растерянным и разочарованным видом оглядывалась по сторонам. Без сомнения, она вовсе не была такой скромницей, какой хотела казаться, но ее не привлекала красная физиономия брата Тома.

Один из монахов, видимо, понял это и, вскочив из-за стола, властно схватил девицу за талию.

– Клянусь святым Бернаром, покровителем нашего монастыря, – вскричал он, – девочка слишком хрупка для вас, жирная свинья. А ты как считаешь? – спросил он, приподнимая пальцем подбородок строптивой гостьи. – Разве мои прекрасные глаза не восполняют отсутствие волос? И потом, ты знаешь, ведь я был солдатом и умею развлекать девушек.

У него и впрямь были веселые черные глаза, да и выглядел он изрядным плутом. Служанка снизошла до улыбки. Отвергнутый брат Тома почувствовал себя уязвленным и с кулаками накинулся на соперника. Один из медных кувшинов опрокинулся, женщины протестующе зашумели. Вдруг кто-то крикнул:

– Посмотрите! Там… ангел!

Все повернулись к двери, где стояла Анжелика. Она была не из робких и не убежала. Она не раз бывала на сельских праздниках, и ее не испугали ни крики, ни чрезмерное оживление – неизбежные спутники обильных возлияний. Но все же что-то в этой сцене возмутило ее. Ей казалось, что она разрушает то ощущение мира и покоя, которое излучал озаренный заходящим солнцем монастырь в тот момент, когда они смотрели на него с опушки леса.

– Это девочка, что заблудилась в лесу, – объяснил брат Ансельм.

– Единственная девчонка среди ватаги мальчишек, – добавил брат Тома. – Задатки недурны. Может, она тоже не прочь повеселиться с нами? Иди-ка сюда, выпей наливки, – сказал он, протягивая Анжелике стакан. – Она сладкая и вкусная. Мы сами приготовляем ее из болотного дягиля. И название у нее – Angelica sylvestris.

Анжелика послушно взяла стакан не потому, что была лакомкой, а, скорее, из любопытства. Ей хотелось узнать, что это за золотисто-зеленоватый напиток, носящий ее имя, который так расхваливают… Она нашла его восхитительным, крепким и в то же время бархатистым и, когда она осушила стакан, почувствовала, как по всему ее телу разлилось приятное тепло.

– Браво! – заорал брат Тома. – Да ты не дура выпить!

Он посадил ее к себе на колени. От него разило винным перегаром, а его засаленная сутана пахла по́том, он вызывал у Анжелики отвращение, но ликер одурманил ее. Брат Тома как бы по-отечески похлопал ее по коленкам.