Последний герой нашего времени - Владимир Контровский

Он замолчал, и тут вдруг услышал странный звук – Алхимик не сразу понял, что его издал Зелинский, со свистом втянувший воздух сквозь стиснутые зубы.

– Придурок, – прошипел Мегабайт. – Придушу гада, так твою мать…

Он бросился на Александра так стремительно, что тот едва успел встать с кресла.

Жёсткие пальцы Василия вцепились Алхимику в шею, и Саша увидел глаза друга. Из этих глаз, в которых всегда светились ум и ирония, сейчас напрочь ушёл разум – его сменили безумие и дикая злоба. Нет, не звериная, а просто нечеловеческая злоба. Умницы Зелинского больше не было.

– Убью, с-сволочь…

Они едва не опрокинули столик, рассыпав по полу золотые капли из полиэтиленового пакета. Мегабайт заваливал Сашу, силясь ухватить его за горло. «А ведь он действительно меня убьёт, – отстранённо подумал Свиридов, отдирая пальцы Зелинского от своей шеи. – Какая глупость…».

Пытаясь сохранить равновесие, он оперся правой рукой о стол и внезапно нащупал статуэтку дракона, очень удобно лёгшую к нему в ладонь. В следующую секунду острая драконья морда с хрустом врезалась в бритую голову Мегабайта.

Зелинский обмяк, всхлипнул и повалился.

«Вася… – растерянно думал Алхимик, наблюдая, как из пробитого виска друга на паркет выбегает быстро густеющая струйка крови. – Я же не хотел, Вася… Как же так…».

Он разжал пальцы – золотой дракон глухо стукнулся об пол, однако не упал, а остался стоять, задрав вверх окровавленную морду. Саша присел на корточки возле бессильного тела Василия, взял его за руку – пульса не было. «Надо позвонить в „скорую“ – может, он ещё жив… И в милицию – как там сказал в фильме „Человек-амфибия“ старик-индеец, отец Гуттиэре: „Полиция? Приезжайте на виллу „Долорес“. Я убил человека…“. Но сначала…».

Он сел за компьютер, вышел в Интернет, нашёл заветную иконку, открыл программу, установленную Зелинским полчаса назад, подогнал курсор к нужной строчке в меню запуска и нажал «Enter».

Судьба вторая

ПОСЛЕДНИЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ МУЗ

Пролог

Мутное тяжёлое забытьё лопнуло и рассыпалось на тающие осколки. За окном висела сырая темнота – там дышало то глухое время суток, когда самые отчаянные гуляки уже давно спят сном нераскаявшихся грешников.

Во рту горело, и тело казалось чужим, словно кто-то, издеваясь, приклеил к мозгу этот нелепый придаток с руками-ногами и всеми прочими деталями. Надо бы встать и пошарить окрест – а вдруг? – да вот только он совершенно точно знал, что и в холодильнике, и во всех прочих сусеках шаром покати. Истреблено всё до капельки, а до рассвета (и тем более до открытия магазинов) – как до Китая пешком. «Беломор», правда, имелся, но это слабенькое утешение для внутренностей, истерично вопящих от последствий обильного возлияния.

Очертания комнаты и рисунок обоев плыли перед глазами, и это зыбкое колыхание не прекращалось даже при смыкании век. Спасительный холодок от глотка воды жил какие-то секунды, а затем выжженная пустыня внутри снова властно вступала в свои права. Любое шевеление казалось безумием, а минуты капали и капали, беззвучно исчезая в прожорливой и вязкой тьме, заполнившей всё вокруг.

Однако сознание было на удивление ясным и чётким, каким-то даже прозрачным. И в этом холодном и отстранённом, несовместимом с мучавшимся телом сознании вдруг зазвучал Голос – размеренный и хорошо различимый Голос с неживым металлическим оттенком.

А когда до Вадима окончательно дошло, что этот непонятный Голос произносит вполне осмысленные фразы, более того, строки, связанные между собой и наполненные содержанием, страдалец вскочил и начал судорожно шарить в столе и на книжных полках.

«Листок бумаги! Листок бумаги и карандаш – полпланеты за клочок бумаги и огрызок карандаша! Только бы успеть, пока Голос продолжает звучать, потому что утром от этого магического речитатива не останется и следа!».

Неведомые боги сжалились – тетрадный лист, чистый с одной стороны, и шариковая ручка, пригодная для создания на поверхности бумаги загадочных символов, именуемых буквами, нашлись почти сразу. И настольная лампа послушно загорелась – едва ли не до того, как тихо щёлкнула кнопка выключателя.

Строчки быстро выстраивались одна за другой, без ошибок и исправлений – набело. И неудивительно: записать диктуемое – и всего-то делов! Какие уж тут муки творчества…

И он успел. Когда Голос смолк, лист был исписан сверху донизу – девять строф.

Цепких лап крепки, прочны засовы,Не хватайте, мёртвые, живых,Не мешайте яды в разносолыИ не бейте топором под дых

Этот бред, который мучит ночью,Тошнотворным зелием течёт,Взнизывая кости позвоночьиДьявольской игрою в «чёт-нечёт»

Выдирая ноги из трясины,В тусклом свете призрачных зарниц,Ожидая нож и выстрел в спину,Не живя уже наполовину,Отгоняешь мрачных чёрных птиц…

Миражи сгущаются химерей,Мельтешат Бесплотные кругом,В окруженьи призрачных мистерийНеподвижно мечешься бегом

Под ногой прочавкает болото,Ненадёжна зыбкая стезя…Снова Тень за ближним поворотомЗатаилась, кистенём грозя

Светятся глазищи-головешки,С плотоядным клацаньем клыковКривятся несытою усмешкойПорожденья темени кромешнойС красными бичами языков…

Дайте покаяния и света!Отпусти, изыйди, Сатана!Скачут Тени в диких пируэтах,И опять холодная стена

Сколько можно, нервы рвутся в клочья,Финишная близится черта…Вместо слов – цепочки многоточий,Вместо света – мрак и пустота

Где конец? По капле жизнь исходит,В полночь стрелки челюсти сомкнут…Затихают отзвуки мелодий,На закате солнце не восходит,После плахи Души отдохнут…

«Гитара… Где гитара? Ритм уже родился, теперь надо сделать так, чтобы пальцы его запомнили и накрепко связали с текстом… В этих сталинских домах звукоизоляция не чета „хрущовкам“, да и орать-выкладываться мы не будем…»

Гитара отозвалась на прикосновение пальцев к струнам чуть жалобно, словно укоряя за вчерашнее, но потом заговорила, привычно превращая услышанное и записанное в звучащее. И в довершение всего, нога наткнулась под столом на бутылку, в которой необъяснимым чудом сохранилась почти треть содержимого.

«Значит, до утра доживём…».

Он выплеснул зелье в стакан, выглотал его одним судорожным движением горла и уткнулся лицом в подушку, уходя в тяжёлый, без сновидений, сон…

ГЛАВА ПЕРВАЯ