Дом с привидениями - Владимир Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда шум затихает, Жора Козакевич, тяжело дыша и не глядя даже на Жегулева, выкрикивает:
– Я с этим бугаем борюсь… а он… дам тебе, говорит, десятку, только поддайся… Слышите?
– То жулик, а не мастер! – кричит в ответ Приходько.
– Он врет!.. Врет!.. – порываясь подойти к Жоре, кричит со стороны сцены Жегулев.
Полагутин его не пускает.
Старичок распорядитель дрожащими руками распутывает веревку занавеса.
– Ну, давай тогда еще бороться. Посмотрим, кто кого! – кричит богатырь.
Жора Козакевич тяжело прыгает в зал.
Уже снизу он отвечает Жегулеву:
– Хватит. В Одессе, на Молдаванке, поищи себе партнеров, а я с такими жуликами больше не борюсь…
– Жора, тапочки! – через весь зал кричит приятель Козакевича.
Услышав этот крик, Котька Григоренко подбирает белые тапочки и протягивает их Козакевичу.
Зажимая их под мышкой, взволнованный Жора в одних носках быстро шагает в глубь зала. И не успевает он подойти туда, крашенный масляными красками тяжелый холщовый занавес, раскручиваясь, падает вниз и закрывает сцену, судей и злого, побежденного волжского богатыря, мастера стального зажима Зота Жегулева.
Мы вышли не сразу. Мне казалось, что скандал на этом не закончился, и я предложил подождать немного. Разгоряченные и взволнованные не меньше Жоры, мы пошли в буфет, где, вытягивая из комнаты табачный дым, гудел в окне вентилятор.
Нам сразу стало прохладно. Сквозняк обдувал нас. Петька Маремуха угостил Галю шипучей сельтерской водой. Мне тоже хотелось пить, но просить у Петьки денег на воду при Гале я стыдился, а он, коротышка, не догадался сам меня угостить.
Скандала не было.
Прямо в трусах, не одеваясь, Жора Козакевич вышел на улицу. Я пожалел, что мы захватили Галю. Если бы мы были одни, можно было бы свободно пойти за Козакевичем, послушать, что он рассказывает своим приятелям. А теперь мы не спеша прошли по душному и уже пустому залу на площадку и стали медленно спускаться по лестнице.
– Василь! – сказал Петька. – Я одного не понимаю. Отчего Жора закричал: «Он меня мажет». Чем он его мазал?
– Дурной! – ответил я, смеясь. – Мажет – это значит взятку дает. Он ему хабар обещал.
– А-а-а! Хабар! А я не понял, – протянул Петька, прыгая через ступеньку. – Какой же это волжский богатырь? Разве такие богатыри бывают? Это заправский шарлатан…
На улице было совсем прохладно. Вверху, над крыльцом, горела лампочка, освещая кусок тротуара и кривую акацию.
Огни на площади уже погасли. Темная стояла сбоку типография, под аркой костельных ворот было совсем темно.
– Галочка! – послышалось сбоку.
Я увидел в темноте белую рубаху Котьки. Галя вздрогнула, оглянулась и, бросив нерешительно: «Подождите меня, хлопцы», – быстро пошла к Григоренко.
Не знаю, о чем они говорили. Зато было очень больно стоять здесь, на освещенной полоске тротуара, и знать, что любимая тобою девушка шепчется с твоим врагом. Этот проходимец не постеснялся и при нас назвал ее нежно Галочкой. А быть может, она сама дала ему право называть себя так? Меня передернуло от этой мысли! Озадаченный Петька молчал и только посапывал.
Галя возвратилась веселая.
– Ну, пошли, хлопцы! – сказала она и, вынув кривую гребенку, зачесала назад ровные и густые волосы.
До самого бульвара мы шли молча. Хотелось спросить Галю, зачем позвал ее Котька, но гордость не позволяла. Стыдно было. Видно, Галя сама чувствовала, что это меня интересует, потому что, только мы перешагнули каменный порог бульварной калитки, она сказала:
– И чего только он ко мне пристает, не знаю, «Давай, говорит, я тебя провожу». – «Спасибо, говорю, я же с хлопцами иду, не видишь разве?» Ну и пошел домой.
Мы не ответили. Оскорбленные, мы шли молча, а Петька Маремуха, молодец, понимая, что с Галей говорить не стоит, что надо ее наказать, сказал мне:
– А знаешь, Васька, что мне Анатэма-Молния утром сегодня сказал? Пощупал мои мускулы, грудь – из тебя, говорит, хлопчик, может хороший борец выйти, у тебя, говорит, атлетическое телосложение. Атлетическое! Ты чуешь, Васька?
– Много он понимает, твой Анатэма, – отмахнулся я с досады. – Разве он борец? Он сморкач, а не борец. Не мог даже Али-Бурхана побороть…
– Ну, это еще вопрос! – ответил Маремуха с обидой, и голос его дрогнул. – Он хороший борец и правду сказал. А ну пощупай, какие у меня мускулы.
– «Пощупай, пощупай…» Зачем мне щупать! Давай просто поборемся.
– Давай! – ответил Маремуха.
– Василь, не борись, Петька тебя положит, – подшучивая, сказала Галя.
– Что? Положит? Ну, это еще посмотрим. Гайда, снимай пояс! – приказал я.
– Как? Здесь? – испугался Петька.
– А ты хотел на улице? Здесь, здесь, на полянке!
– Ну давай! – решился Петька и щелкнул пряжкой.
– Смотри, Галя, чтобы не покрали вещи, – сказал я.
Трава на полянке была мокрая от росы и скользкая, и только я схватил Петьку под мышки, мы оба сразу грохнулись на землю. Это кажется со стороны, когда сидишь в зале, что бороться легко. Петька сопел, отбивался кулаками, но я быстро повалил его, подмял под себя. Мне хотелось поскорее побороть его, чтобы выказать перед Галей свою силу. Уже оставалось совсем немного до победы, но тут Петька вывернулся и прыгнул мне на спину. Он устроился на мне, точно на лошади, и, подпрыгивая, силился повалить меня, прижать к земле. Я понатужился, стал сперва в партер, а затем на колени и опрокинул Петьку. Можно было, конечно, для быстроты дела поймать его за ногу, но я боялся, что Галя увидит.
Петька вскочил и стал хватать меня за руки. Ладони у нас были мокрые от росы, мне надоело возиться, я схватил Петьку прямым поясом и так, сжимая его изо всей силы, пошел вперед. Петька, сопротивляясь, попятился. Не знаю, сколько бы мы шли так, но, к счастью, позади оказалась ямка. Петька шагнул в нее и покачнулся, я приналег, мы грохнулись на землю, и тут наконец я положил Маремуху на обе лопатки.
– Ну, то не по правилам! – пропыхтел Петька, вставая. – На ровном ты бы еще поборолся со мной. Так и дурак положит!
– Хватит вам! Тоже мне борцы нашлись! – сказала Галя, протягивая пояса и наши шапки. – Пойдемте!
Пошли. Темный бульвар спускался по склонам вниз, к лесенке на Выдровку. Под нашими ногами скрипел рассыпанный по аллейке речной песок. Было очень приятно, что я положил Маремуху на глазах у Гали. А она-то думала, что Петька сильнее.
По ту сторону реки белели на склонах домики Заречья. Уже всюду погасили огни. Только в одном окне горел свет. В нашей бывшей квартире было тоже темно. Интересно, каких жильцов вселил туда коммунхоз?
Когда, проводив Галю, мы переходили по узенькой деревянной кладочке через реку, Петька сказал:
– Василь! А давай отлупим Котьку, чтобы он не вязался до Гали.
– Когда?
– Или нет! Давай лучше его напугаем!
– Напугаешь его! Как же.
– Факт – напугаем! Вот послушай. Будет он к себе домой на Подзамче возвращаться, а мы его в проулочке подкараулим да тыкву навстречу выставим. И завоем, как волки. Думаешь, не побежит? Факт – побежит!
– А где ты сейчас тыкву достанешь? Они же маленькие еще.
– У меня с прошлого года осталась. Сухая. Корка одна. Вырежем рот, глаза, заклеим красной бумагой, а в середину – свечку. Вот напугается! Подумает – привидение.
– Постой, Петька, – остановил я Маремуху. – Хорошо, что напомнил. Кто тебе говорил, что в нашей совпартшколе привидения есть?
Петька оглянулся и спросил тихо:
– А что?
– Да ничего. Сколько живем – и ничего. Не слышно даже.
– Мне Сашка Бобырь говорил. Может, он набрехал, я знаю?
– А ты спроси, кто ему говорил, – интересно.
– Добре!
– Ты, случайно, завтра не увидишь его?
– Может, увижу. Я утречком на Подзамче за кукурузой пойду.
– Зайди к нему, Петька. Что тебе стоит? Ведь интересно, откуда он это взял. Какие такие привидения?
– Ну хорошо, зайду. А на борьбу пойдешь завтра?
– Давай сходим. Я приду вечером.
– Пораньше только приходи, – попросил Петька. – Так часов в семь.
– Приду обязательно, – пообещал я. – Не забудь, спроси Бобыря.
– Хорошо, спрошу! – сказал Маремуха, и мы расстались.
В ПУТЬ-ДОРОГУ
Из всех хлопцев, с которыми мне приходилось встречаться, Сашка Бобырь, или Бобырюга, как мы его прозвали в трудшколе, был самый невезучий.
Однажды, еще когда существовала гимназия, мы спускались по телеграфному столбу из гимназического двора на Колокольную улицу. Все спускались быстро, а Сашка Бобырь захотел пофасонить и стал тормозить: проедет немножко, а затем с размаху останавливается. До земли оставалось совсем немного, когда Сашка заорал, да так громко, что даже те хлопцы, которые были уже у реки, побежали на его крик обратно, наверх.
Сашка спрыгнул на мостовую и, не переставая кричать, держась обеими руками за живот, помчался по Колокольной вверх, к городу. Мы пустились за ним.
Сашка с ходу ворвался в квартиру доктора Гутентага. Мы тоже хотели забежать туда, но сестра в белом халате нас не пустила. Из открытых окон на улицу доносились вопли Сашки Бобыря. Казалось, доктор Гутентаг резал его на куски.