Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Петр Ильич, если Вы соскучитесь за границею и Вам захочется вернуться в Россию, но не показываться людям, то приезжайте ко мне, т. е. не ко мне лично, а в мой дом на Рождественском бульваре; у меня есть вполне удобные квартиры, где Вам не надо будет заботиться ни о чем. В моем хозяйстве все есть готовое, и между нами будут общими только хозяйство и наша дорогая мне дружба в том виде, как теперь, не иначе, конечно. В доме у меня ни я, и никто из моего семейства, и никто в Москве и не знали бы, что Вы живете тут. У меня в доме очень легко скрываться от всего света. Вы знаете, какую замкнутую жизнь я сама веду, и вся прислуга привыкла жить на положении гарнизона в крепости. Следовательно, Вы здесь были бы неприступны. Подумайте, дорогой мой друг, да и приезжайте прямо из Вены, только за три дня сообщите мне об этом.

Сегодня Симфоническое собрание, а главное, Фитценгаген играет Ваши вариации, а я не могла поехать, потому что вследствие эпидемической оспы мы всем семейством привили себе ее, и принялась только у девятилетнего мальчика Макса и у меня, и я не могу выезжать. Всем сердцем Вас любящая

Н. фон-Мекк.

51. Чайковский - Мекк

Венеция,

18/30 ноября 1877 г.

Третьего дня я излил Вам свое негодование на итальянские почты и беспорядки, обвиняя их в неполучении от Вас до сих пор письма, а вчера получил Вашу телеграмму, из. которой усмотрел, что я во всем виноват, так как своими беспрестанными изменениями планов путешествия ставлю Вас в невозможность писать мне письма с уверенностью, что они дойдут. Сегодня я посылал в Hotel S.Gallo, но письма Вашего еще нет; зато мне принесли Вашу телеграмму, в которой Вы спрашиваете, получил ли я lettre chargee. Я на нее ответил тотчас же, хотя с уверенностью могу предположить, что письмо мое, с изложением целого ряда различных треволнений по поводу получения вышеозначенного письма, уже получено Вами. Мне очень совестно и досадно, что своей безалаберностью я причиняю Вам беспокойства. Простите, добрый и милый друг мой.

Несколько дней, проведенных мною в Венеции, очень были для меня благотворны. Во-первых, я позанялся, и настолько усердно, что брат отвезет совершенно готовую вторую картину оперы к Рубинштейну; во-вторых, я чувствую облегчение своему нездоровью, хотя вчера вечером было мне не особенно хорошо, но это я объясняю маленькой простудой. В-третьих, я полюбил очень Венецию, я даже начинаю влюбляться в эту красавицу и решился, проводивши брата, вернуться сюда. Не смейтесь, ради бога, над моей изменчивостью, нерешительностью, но на этот раз я сообщаю Вам не предположение, а положительное решение. Я даже нанял себе очень милое помещение на Riva dei Schiavoni в Hotel Beau Rivage. Вчера и сегодня я много бегал по городу, ища подходящего помещения. Сначала я хотел нанять меблированную комнату и осмотрел их целую массу. Везде грязно, хотя везде поместительно, везде больше, чем мне нужно, и хотя относительно недорого, но неуютно, неудобно. Сезон в Венеции очень плох, иностранцев мало, и везде, куда я появлялся смотреть квартиры, меня принимали с распростертыми объятиями, с уверениями, что я буду принят как родной, что за мной будут ухаживать и т. д. Из массы этих квартир я не знал, на какую мне решиться, как вдруг сегодня зашел в Hotel Beau Rivage, который показался мне скромным, чистеньким и где я нашел совершенно подходящие две комнаты, правда, в четвертом этаже, но с прелестным видом на лагуны, остров S. Giorgio, Lido и т. д.

Завтра я еду в Вену, где проведу дня три-четыре с братом и потом мы расстанемся. Я думаю об этом моменте с ужасом. Одиночество для меня теперь ужасно, а знакомиться с новыми людьми я ненавижу и не умею. В Вене я найду своего слугу, которого я принужден был выписать, чтобы избегнуть безусловного одиночества. Возвратившись из Вены, я примусь за симфонию, за нашу симфонию, и не встану с места, пока не окончу ее. Вы услышите ее, наверное, в этом сезоне.

Знаете, что меня бесит в Венеции? - это продавцы вечерних газет. Если гуляешь по площади св. Марка, то со всех сторон слышишь: “I1 Тempо”, “Il Tempo”, Signоri! La gazzetta di Venezia”! Vittoria di Turchi!” [Победа турок!”] Эта виттория di Turchi повторяется каждый вечер. Почему они не кричат о наших действительных победах, а стараются приманить покупателей вымышленными турецкими? Неужели и мирная, красивая Венеция, потерявшая некогда в борьбе с теми же турками свое могущество, дышит все-таки общею всем западным европейцам ненавистью к России? Вчера я вышел из себя и пристал к одному из крикунов: “ma dоve la vittoriа?” [“но где победа?”] Оказалось, что под vittori'ей он разумеет турецкое известие о какой-то рекогносцировке, где несколько сот русских были будто бы побиты. “Так разве это победа?” продолжал я грозным голосом допрашивать его. Я плохо понял ответ его, но кричать “vittоriа” он перестал. В сущности, нельзя не отдать справедливости добродушию, учтивости, готовности на услуги итальянцев. Это особенно кидается в глаза людям, приехавшим из Швейцарии, где народ так угрюм, неласков, неподатлив на шутки. Сегодня, когда я проходил мимо крикуна, он учтиво поклонился и вместо “grande vittoria di Turchi” [“большая победа турок”.], которою оглашали воздух другие газетчики, крикнул мне вслед: “Grande combattimento a Plevna, vittoria dei Russi!” [“Большое сражение под Плевной, победа русских!”] Я знал, что он врет, но это мне было приятно как проявление деликатности простого человека.

Когда же кончится, наконец, эта ужасная война? Война, в которой такие относительно ничтожные результаты добыты такой ужасной ценой! А между тем, драться нужно до тех пор, пока в лоск не будет положен враг. Эта война не может кончиться компромиссами и взаимными уступками. Тот или другой должен быть подавлен. Но как совестно требовать такой борьбы до последней крайности, до последней капли крови, когда сам сидишь в уютной, хорошо освещенной комнате, сытый, обеспеченный от непогоды и от физического страдания! Вот уж от нравственного страдания никто не обеспечен. Что касается меня, то есть одно средство, могущее заглушить его, это - труд. Но и работать не всегда хватает сил. Боже мой, если бы я только мог снова найти в себе силы и бодрости к новым трудам! Теперь я могу только доканчивать и доделывать старое.

В Неаполе издается по случаю открытия памятника Веllini альбом пьес, к участию в котором приглашены многие иностранные сочинители. Получил и я приглашение с месяц тому назад. Я отвечал, что напишу к сроку (к 1 декабря). Но срок подходит. Случилось то, чего со мной до сих пор никогда не бывало: я не мог выжать из себя ни одной нотки! Я опоздал, я невольно обманул издателей альбома.

Но надежды я не теряю. Кончу симфонию, кончу оперу, а там увидим. Прощайте, дорогой, милый друг, и простите за причиняемое Вам беспокойство.

Ваш преданный друг

П. Чайковский.

52. Чайковский - Мекк

Венеция,

19 ноября /1 декабря 1877 г.

Осталось два часа до отъезда. Сейчас мне принесли письмо Ваше, адресованное в Hotel S.Gallo. Я последовал Вашему совету, дорогая Надежда Филаретовна, т. е. прочел только первый листик. Теперь я одержим припадком болезни, называемой “Eisenbahnfieber” [“волнение перед отъездом”.], и недостаточно покоен для прочтения главной сути письма.

Как только сяду в вагон и буду несколько спокойнее, то займусь чтением. Очень, очень благодарен Вам за это длинное письмо. Кроме того, что оно от Вас, письма вообще для меня такое наслаждение, такое благо.

Из Вены отвечу Вам обстоятельнее и насчет доктора и насчет возвращения в Россию. Что касается способа перевода денег, то прошу Вас поступить так, как Вам удобнее; мне же одинаково удобно получать их и помесячно и разом.

Я очень полюбил Венецию и решился попытаться прожить в ней еще приблизительно месяц после Вены. Понравится, останусь еще, а нет, так уеду куда-нибудь. Вы пишете, что лучше всего вернуться в Россию. Еще бы! Я люблю путешествовать в виде отдыха за границу; это величайшее удовольствие. Но жить можно только в России, и только живя вне ее, постигаешь всю силу своей любви к нашей милой, несмотря на все ее недостатки, родине. Но в том-то и дело, что мне невозможно вернуться в Россию. Ведь я об этом думаю ежеминутно и, благо Вы заговорили об этом вопросе, в следующем письме отвечу Вам обстоятельно по этому поводу.