Великий охотник - Сергей Марков

Пржевальский сравнил названия Одоньтала: китайцы звали ее Синсухай – Звездное море, тангуты – Гарматын – Звездная степь. Тангуты не видели моря, и поэтому такое обширное пространство они сравнивали со степью. Тангуты в своих черных шатрах, наверное, пели о степи, где родники сверкают, как звезды на небе. Вот из этих светлых нитей, болот и мелких речушек и рождалась Хуанхэ. Пржевальский стоял над ней – пока еще маленькой речкой, и Хуанхэ омывала пыльные сапоги великого открывателя. Сбылись давние мечты: истоки Желтой реки найдены!

Торжествуя, он первым отведал воды из ложа Хуанхэ и, вытирая усы ладонью, приказал пить гренадерам и казакам. И воду Желтой брали горстью, пили ее из закопченного котла, набросав туда благоуханной пыли кирпичного чая.

От колыбели Хуанхэ он двинулся по течению этой еще мало знакомой речки. Два канака сопровождали его. В каменистой долине три раза встретились «божьи собаки», как зовут монголы Цайдама медведей.

Если Пржевальскому еще не удалось напоить верблюдов водой Брахмапутры, на его долю остались Желтая и Голубая! Путь его пролег к югу – на верховья Голубой, известной в тех местах еще под именем Маруй-Усы. Теперь водораздел великих рек был весь как на ладони, и, вторично разрезав его маршрутом, Пржевальский вернулся на Хуанхэ. Он никак не мог оставить в покое эту реку!

Светлая река бежала от настойчивого пришельца, прихватив по пути свою подругу, и скрывалась в двух озерах. Преследуя Хуанхэ, Пржевальский отыскал озера, узнал название, под которым жила и сверкала Хуанхэ в своих верховьях. Оказалось, что монголы звали Верхнюю Желтую именем Солома, а тибетцы – Ма-чу.

Два озера, к которым устремлялась Хуанхэ, лежали, как и она, очень высоко – 13500 футов над уровнем моря.

Отряд расположился лагерем у одного из этих чистых прозрачных озер-братьев.

Он дал им имена: более восточное назвали Русским, а западное – озером Экспедиции. С юга в озеро Русское впадала безымянная речка, и Пржевальский долго не мог подобрать ей никакого названия.

Триста нголоков, жителей Желтоводья, наткнулись на горсть русских у светлых озер. Про нголоков ходила плохая слава. Они испокон веков жили разбоем, причем для этих целей предусмотрительно разводили особую породу быстроногих лошадей. Путешественников нголоки обычно убивали или брали с них выкуп – «чан-тал». Главари больших шаек выдавали откупившимся особый пропуск.

Три сотни нголоков с развевающимися черными космами, с летящими за спиной плащами, вертя копьями, помчались на русский лагерь. Казалось, что они сомнут горсть смельчаков, растопчут их копытами коней.

Четырнадцать стрелков стояли, подняв винтовки, впереди лагеря. Они защищали свою жизнь и сокровища, добытые в походе, – шкуры зверей и птиц, засушенные цветы, груды бумаг с драгоценными записями. Бой длился два часа. Нголоки ушли в синеву пустыни.

Пржевальский в приказе поблагодарил верных спутников за храбрость. Безымянная речка, впадающая в озеро Русское, с тех пор стала называться Разбойничьей.

А как же теперь Лхаса и, может быть, Иравади?

Ну, ничего! Он отправится теперь в Куньлунь, двинется вдоль ограды Тибета на запад и, если отыщет там горный проход, вновь побывает в Тибете! Он вытащил карту и черным ногтем отметил дорогу от Цайдама к Лобнору и дальше к Хотану, Городу Небесного Камня.

Иринчинов и оставленные с ним казаки заждались своего начальника в Цайдаме. Он возвратился запыленный и загорелый. Всем своим верным товарищам Пржевальский велел отдыхать две недели, а потом...

РАВНЕНИЕ НА КУНЬЛУНЬ!

Теперь посмотрим, как Пржевальский поступил с Куньлунем, который Гумбольдт, Риттер и Рихтгофен считали некой неведомой прямой.

Вот в Куньлунь вошел этот удивительный человек. Он как будто раскидывает скалы на своем пути, поднимается на недоступные вершины, кипятит там воду, довольно гладит усы, а потом часами сидит на диком утесе и читает наизусть лермонтовского «Демона».

К слову сказать, он иногда и сам писал стихи. Правда, они были далеко не блестящи по форме, но зато ясны и целеустремленны по содержанию.

Почему-то он, владыка вершин, победитель горных снегов, в этих стихах всегда уподоблял себя... пловцу. Бури и волны неизменно присутствовали в его вдохновенных виршах. Но ведь он одолевал гранитные и сиенитовые, застывшие гребни земной коры, увенчанные не волнами, а вечными снегами.

Он пробил себе путь через тибетскую ограду, ступив на каменную выю Бархан-Будды, исследовал хребты Северного Тибета – Кукушили, Баян-Хара-Ула, Тангла, семью снежных вершин Самптын-Кансыр – и установил, что горы Северного Тибета имеют связь с Гималаями.

Когда он увидел Алтынтаг – к югу от Лобнора, – он понял, что за Золотыми горами должны лежать еще какие-то хребты. По отношению к северной ограде Тибета это выглядело приблизительно так же, как открытие человека, долго искавшего выход в темной комнате, но вдруг нашедшего не одну, а несколько дверей.

Алтынтаг – просторная прихожая Тибета, установил открыватель.

На востоке тибетской ограды он исследовал Нань-Шань с двумя – Тэтунгским и Южно-Кукунорским – хребтами и ледяными памятниками Гумбольдту и Риттеру. Наконец, в то путешествие, когда он был остановлен всадниками далай-ламы у Тангла, Пржевальский подарил миру хребет Марко Поло.

Вот он, Куньлунь! Но в этом исполинском сплетении хребтов Пржевальским пока распутаны только два-три узла. К югу и западу от Алтынтага есть еще что открывать, при этом не идя, конечно, по линейке, как учили некоторые географы. Куньлунь – не линейка, не палка, не штык, а скорее дракон, выгнувший спину к северу.

Пржевальский изучил еще не все изгибы этого каменного тела. Если хвост дракона лежит у Ордоса, то где его гранитная голова? Надо идти к западу!

Веселей, гренадеры! Осенние дни – не помеха. Синие снежные тучи вставали над Цайдамом, ледяной ветер ревел в горной воронке. Во вьюки снова были упрятаны шкуры яков, диких ослов, антилоп, полный гербарий северотибетской флоры, единственный во всем мире.

Великий Охотник ехал верхом на коне с алюминиевой подзорной трубой в руке. И простая русская песня лилась над мерзлой глиной и солью Цайдама. Где-то слева, вдалеке, мерцал бело-голубой хребет Марко Поло с пятью вершинами. А за ним, но прямо перед лицом, вставало начало нового горного вала.

Равнение на Куньлунь!

Со щедростью гения он скоро подарил человечеству новый хребет Колумба в Куньлуне с высокой вершиной Джин-Ри.

До января 1885 года бродил Пржевальский за хребтом Колумба. У озера Гас он устроил себе ставку, откуда делал походы то в Куньлунь, то в Тибетское нагорье, за южный склон хребта Колумба.

Победа следовала за победой. На великом нагорье, в хаосе гор, скал и холмов невероятных цветов – от пламенного и желтого до лилового (обычный вид в Северном Тибете) – он исследовал хребет Загадочный и озеро Незамерзающее. (Потом этот хребет по справедливости был назван именем Пржевальского.) Его венчала Шапка Мономаха, а с этой сверкающей льдами и снегом вершины низвергался поток, одно из начал великой Янцзы, реки Голубой. Пржевальский пил ледяную воду, черпая ее горстью, и коченеющими руками делал промеры русла... История сделала так, что хребет Пржевальского лег на картах между горами Колумба и Марко Поло.

ВОЛШЕБНЫЙ КОВЕР

Делая вычисления, он торопился, как будто солнце или Полярная звезда могли свалиться в пропасть за Московским хребтом, как будто нголоки вот-вот вырвут у него из рук буссоль.

Он успевал делать двенадцать разных наблюдений в день. Надо было измерить температуру воздуха, скорость и направление ветра, изучить почву, лед и снег и кипятить воду на вершинах. А кто будет снимать шкуры с диких ослов, антилоп оронго, горных баранов и яков? Кто уложит на лету снежного грифа? Он засыпал в палатке под грохот лавин и, встав на заре, брел по алым снегам к новой и новой вершине.

В Куньлуне за одним исполинским валом Пржевальский брал другой поднебесный редут. Покачиваясь на ходу, он нес свое грузное тело от гор Колумба к Московскому хребту. Прожевывая длинные волокна мяса, он оглядывал окрестности с вершины Кремля. Эта вершина стояла в самом сердце Центрального Куньлуня, властвуя над хребтом Московским, и с Кремля в горные долины текла река Зайсан-сайту; к востоку лежала Долина Ветров. Золото, каменный уголь, соль, нефрит дремали в заповедных кладовых куньлуньскнх недр.

В тот год Деревянной Обезьяны он спустился с Куньлуня на дно третичного моря. Великого Охотника ждал Лобнор, прижавшийся к гранитным подошвам Алтынтага.

В этом походе мужал юный Петр Козлов, будущий герой «мертвого города» Хара-Хото. Он преклонялся перед своим суровым учителем. Пржевальский умел далеко видеть и вовремя отступать, чтобы потом добывать лавры новых побед. Он часто говорил Козлову о бамбуковых лесах Сычуани, о диковинных цветах в стране за Голубой рекой. Но на Голубую пройти не пришлось, как и в область Лхасы через Куньлунь. Пржевальский со своими гренадерами и казаками «отступил» к Лобнору.