Черная корона - Галина Романова

— Я хочу сказать, что гражданка Черешнева утверждает, что на той машине, что ее сбила, были номера машины ее мужа. Как вам это? Что на это скажете?

Калинкин в предвкушении ее падения на лопатки приосанился, скрестив руки перед грудью. Сейчас, вот сейчас она пожмет узенькими плечиками, покусает нижнюю губу, приведя тем самым в трепет бедного Халева, и промямлит растерянно: «Не знаю…»

Но черта с два! Не стала крохотная Александра теряться и губы терзать не стала. Она лишь подумала недолго. Вскинула на него глаза, в которых — ему точно не показалось — плескался самый настоящий охотничий азарт и еще, быть может, вызов и выдала, заставив его чертыхнуться про себя:

— Я скажу следующее, Дмитрий Иванович… Либо гражданка Черешнева врет… К слову, очень глупо врет! Неподготовленно врет, необоснованно и нелогично. Либо…

— Либо?

Илюха Халев развернулся к ней и уже готов был прямо сейчас клевать с ее ладони. Неужели она ему действительно так понравилась? Что он в ней нашел, интересно? Может, от безрыбья, правильнее, от безбабья в их отделе его так перекосило? Надо будет поинтересоваться при случае.

— Либо? — эхом повторил за Халевым Калинкин, поторапливая стажерку.

— Либо это очень хорошо спланированное преступление. И спланировано оно ее мужем.

— С целью?!

— Вы ведь говорили, что он очень стремился к тому, чтобы его жену признали невменяемой? Стало быть, очень хотел от нее избавиться. Здесь и нужно искать мотив.

— Ему-то это зачем?

Дмитрий был готов сейчас тряхнуть как следует эту самонадеянную глупую куклу, тряхнуть, чтобы привести ее в чувство и не позволить ей зарываться в собственных фантазиях. Часа не сидит за следовательским столом, а уже мнит о себе невесть что.

— Он при деньгах, а у нее их нет. И она, к слову, очень жаждет их получить. Сама мне в этом призналась. У нее мотивов — на троих хватит. А у него их просто-напросто нет.

— Знаете, я однажды фильм один смотрела, — вдруг перебила его глупая девчонка. — Так вот там главный герой перевел все свое состояние по какой-то причине на свою девушку или жену, не помню точно. И по этой самой причине не хотел ее потом от себя отпускать. Что, если…

— А вот вам урок номер два, Александра Степановна. — Калинкин судорожно рассмеялся, радуясь тому, что сейчас он щелкнет ее по носу вторично. — Сидя за этим вот столом, никогда не пытайтесь отождествлять себя с голливудскими киногероями. Здесь вам не кино! Здесь проза жизни! И быть так, как там, не может.

— Почему? — Она вздернула подбородок, глянув на него, как на врага.

— Потому что не может! Не мог Черешнев перевести свое состояние на свою жену без ее на то ведома! Не мог, понятно? — Сам не понимая, по какой причине, он как-то очень быстро перешел на крик. И даже откровенно укоризненный взгляд Ильи Халева его не способен был теперь остановить. — Она должна была хотя бы однажды подписать хоть какую-нибудь бумагу! Хоть какую-нибудь, даже если ей для ознакомления предлагалась последняя строка в документе.

— А она не подписывала? — Полный рот Александры Степановны самым непозволительным для этого кабинета образом приоткрылся и алел так, что Халеву едва не сделалось худо. — Она не подписывала никаких последних строк?

— Нет! Нет, нет и нет! Ничего Черешнева, кроме брачного свидетельства, не подписывала! Довольны, Александра Степановна?!

Почему он соврал? — мучился вопросом часом позже Калинкин. Почему?!

Он уже вернулся домой, для чего-то прихватив к молочным сосискам и бутылку пива, которое не очень-то жаловал. Принял ванну. Сварил картошки, отварил сосисок, откупорил пиво. Смотрел теперь, как медленно оседает мохнатая пена в высоком стакане, и мучился одним и тем же вопросом.

Почему он соврал?! Почему сказал всем, что Черешнева ничего не подписывала? Потому что хотел насолить Александре? Или потому, что не додумался спросить у потерпевшей об этом?! А вдруг она и в самом деле что-то подписывала, что тогда?..

Глава 6

— Бедная ты моя! Бедная…

Это уже не бабушка шептала над ней, а Марина. Они заявились к ней с Анной Ивановной и сестрой-хозяйкой Верой накануне выписки. Принесли две громадные жареные курицы, пакет мандаринов, двухлитровую упаковку сока и огромный букет желтых хризантем.

— А мы тебе нарочно розы не принесли, — доверительно сообщила ей Анна Ивановна, наклоняясь к самому ее уху. — Видели, как твой изверг тебе их тут таскает букет за букетом. Давно хотели навестить, да все на него нарывались. Раза три точно!

— Как вы узнали?

— В газете прочитали сводку ДТП, — ответила Анна Ивановна и снова пристала: — Признайся, Владимира, не обошлось без него?

Она молчала в ответ.

— Снова будешь продолжать упорствовать и жить с ним под одной крышей?!

— Ладно вам, Анна Ивановна, не приставайте к ней. — Это Марина за нее вступилась, заметив, как Влада поморщилась. — Ей сейчас не по себе, а тут мы еще! Вот выпишется, тогда, может, и к нам…

Выписывать ее должны были завтра.

Влада уже вставала, ходила по палате и даже выбиралась в коридор. Ужасную повязку с головы сняли, и оказалось, что волосы ей совсем не подстригли, а она-то переживала. Выщипали за ухом маленький клочок, рана там оказалась достаточно глубокой, и только. Пожилая медсестра помогла ей вымыть волосы, расчесала и все нахваливала, сокрушаясь, что ее детям бог не дал такой шикарной шевелюры. Корсет с шеи тоже сняли, сочтя лишним.

— Ничего с вами страшного не случилось, — утешил ее на последнем обходе врач. — Нервничать противопоказано, это может вызвать головные боли, а во всем остальном вы полностью здоровы и готовы к выписке.

Выписываться она не желала. Представить себе свое возвращение домой было невозможно.

Милиция могла думать все, что угодно. Черешнев мог продолжать врать, как врал все то время, что она лежала на больничной койке.

Она-то знала, что и как было на самом деле! И с ума она не сходила. И голос мужа своего в телефонной трубке слышала вполне отчетливо. И машину его рассмотрела, и номера.

А ей никто не верит! И еще разговаривают, как с душевнобольной или вообще как с преступницей.

К бабушке тоже было нельзя. Та, смущенно пряча глаза, сообщила, что Колька-плотник перебрался к ней и живет у нее уже как с месяц. Любовь у них, оказывается, обнаружилась. Толклись-толклись на одной кухне столько лет, иной раз и поругивались, а тут вдруг решили на старости лет хоть недолго, да в счастье пожить.

— Уважительный он, Коля-то, — винилась перед ней бабушка, будто и в самом деле была виновата. — А его из комнаты начали выгонять, без прописки или чегой-то еще… Вот и пришлось приютить…

Ее приютить оказалось некому, кроме Анны Ивановны. Та настойчиво продолжала склонять Владу к тому, чтобы та перебиралась к ним с вещами.

— Я подумаю, — пообещала Влада, стараясь не смотреть в сторону сестры-хозяйки.

Нехорошим она ей казалась человеком. Злобным каким-то и скопидомным. Несколько раз за время посещения напомнила ей, как дорого им обошлись фрукты и куры. Мол, нечего нос воротить от добрых людей, которые к ней, стало быть, с пониманием. А нужно выздоравливать да занимать койку напротив Маринкиной.

Марина оказалась единственным человеком из этой троицы, которая ничего от нее не хотела. Просто смотрела на нее, без конца покачивая головой, гладила по руке и приговаривала:

— Бедная ты, бедная… Могла бы и погибнуть, Влада! И инвалидом остаться…

Могла бы и погибнуть, могла бы лишиться рук, ног, зрения, зубов. Да мало ли что она могла! Все, что угодно! Разве это важно сейчас? Важным казалось другое: какую цель преследовал ее подлый супруг, затевая эту грязную игру?! Что он хотел?

Она много думала, валяясь без движения на больничной койке. Много слушала и следователя, и Игоря Андреевича, и Танюшу, которая тоже навещала ее со слезами на глазах. Слушала, сопоставляла и где-то уже через неделю пришла к выводу, что Черешнев не собирался ее убивать. Если бы собирался, непременно убил бы.

Не-е-ет, тут крылось что-то другое. Зачем тогда вся эта затея с машинами? Их ведь и в самом деле было две, она теперь в этом не сомневалась. И пускай этот настырный следователь думает, как ему хочется, она просто уверена, что машин было две.

Откуда могла взяться вторая — точно такая же?! И для чего? Для того, чтобы она запуталась во всей этой хитросплетенной дребедени и выглядела сущей дурой, рассказывая об этом?! Скорее всего, да. И тут же возникал вопрос: а зачем было выставлять ее дурой, зачем? Развестись можно и безо всей этой канители. Зачем тогда?

Игорь Андреевич в один из своих визитов, стоя перед ее кроватью на коленях и неистово зацеловывая ее ладони до мозолей, выдвинул вдруг свою версию происходящего:

— А что, если это происки моих врагов, дорогая?! Что, если кто-то хотел меня подставить, а?!