Русская эсхатология: история общественной мысли России в фокусе апокалиптики - Сергей Иванович Реснянский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В русской литературе дьявол мог оказаться чиновником и иметь даже конкретное место службы. Чиновник-оборотень носит мундир и получает жалованье. Праведное государство подменяется Антихристовой империей.
О сути произошедшей подмены государственности в Российской империи рассуждал В. М. Острецов: «Петр оформил своей волей лишь то, что от него уже давно ждали верхи – боярство и канцелярщина, – он разрывает с Церковью и переносит всю полноту суверенитета на Левиафана Государство. Вследствие этого вся административно-канцелярская власть повисает в воздухе, становится беспочвенной, ибо ее законность, ее полномочия лежат только в Церкви и могут осуществляться только в согласии с Нею. Сам самодержец становится законным государем только через таинство помазания. Разрыв с Православием автоматически означал, что власть ставит себя в положение незаконной, тиранической, чужеземной. Так чиновник в сознании крестьянина и будет до самого крушения самодержавной России восприниматься как фигура враждебная, иноземная, как «немец»». …В этой новой системе мировоззрения появляется абстрактный, отвлеченный человек, лишенный всякой конкретной содержательности, некая «отрицательность всякого содержания», это и «иероглифы» масонских сочинений, и некий «человеческий фактор». Социальной основой такой идеологии стало чиновничество, в то время как чувственную сторону метафизики приняла интеллигенция, то есть те, кто усвоил кабба-ло-масонскую идеологию… Сам бюрократизм – начало, безусловно метафизическое, а чиновник – монист по убеждению… Все уравнять, сравнять и привести к единому «гиероглифу» египетской тьмы – цель бюрократических усилий. Единообразие дорого стоит. Оно неэкономно и только тормозит дело. Закабаление народа, всего, всех сословий на основах полицейской «опеки», с дикими понуканиями, требовало и создания корпуса безразличных к нуждам народа чиновников»[119]. Царство заменила бюрократическая секулярная империя, вместо государства-катехона утвердилось государство циркуляров.
От теократии к абсолютизму:
идеологические тренды
Властный дискурс императорской России был задан дрейфом от модели теократической государственности к модели абсолютизма по западноевропейскому образцу. Подражание Западу приводило шаг за шагом к подмене цивилизационных оснований российского государства и к его кризису. Еще в семнадцатом столетии в кругах московской элиты распространяется полонофильство, подразумевающее политическое преобразование России по аналогии Речи Посполитой с соответствующими вольностями для аристократии. Петр I, отвергнув эту перспективу, которую можно условно назвать латинской, двинулся в направлении западничества. Формируется перенесенный из европейской мысли концепт государства «общего блага». Он задавал в противоречие с прежней теократической традицией легитимизацию власти не сверху вниз от Бога, а снизу вверх – от общества. Концепт государства «общего блага» был дополнен теорией «регулярного государства». В противоположность прежней традиции приоритетности благодати перед законом внедряется установка всеобщей бюрократической регламентации.
Репрезентационный миф русских царей с Петра I был построен на их уподоблении римским языческим богам. Безусловно, это была аллегория, но вносимый ею диссонанс в христианскую сакрализацию власти очевиден. Разрывом с традицией теократизма являлась светская коронация супруги Петра Екатерины. Император сам ей возложил на голову царский венец. Это была вторая в истории России коронация женщины, тогда как первой короновалась Марина Мнишек. Екатерина II будет репрезентоваться как Русская Минерва, а вовсе не как царица с христианскими апелляциями женских добродетелей[120].
Серьезный удар по модели симфонии властей – базовой опоре прежней системы государственности – был нанесен упразднением патриаршества и переходом к синодальной системе управления Церковью. Феофан Прокопович в «Духовном регламенте» проводил мысль, что управлять Церковью имеет право сам император, а потому Синод каноничен. Но во главе Синода была поставлена светская фигура – обер-прокурор, что уже точно не имело под собой канонических оснований. Синодальное управление, по оценке многих исследователей, списывалось Петром с протестантской системы управления религиозными общинами. Церковь переставала в новом понимании быть «телом Христовым» и становилось не более чем собранием верующих[121].
При преемниках Петра вновь актуализируется проект «шляхетской монархии». Он едва не привел к успеху в 1730 году при принуждении Анны Иоанновны к подписанию Кондиций. Идеи шляхетского аристократического правления также вступали в очевидное противоречие с моделью православного монархизма.
Следующим вслед за учреждением Синода логическим шагом в демонтаже прежней симфонической модели явилась секуляризационная реформа. Затеянная Петром III, она была проведена в 1764 году Екатериной II. Митрополит Ростовский и Ярославский Арсений (Мацеевич) предал анафеме обидчиков монастырей, т. е., по существу, государственную власть, за что был лишен сана, а потом и расстрижен из монашества[122].
С разрешения дворянам не служить подрывается прежняя система всеобщности государственного тягла. Всесословное крепостное право трансформируется в аналогию западноевропейского феодального сеньоража.
Взятая на вооружение Екатериной II просветительская идеология была сущностно несовместима не только с православной монархией, но и с православием как таковым. Аксиология Просвещения вступала в жесткое противоречие с христианской аксиологией, что ярко продемонстрировала Великая Французская Революция. Просвещенный абсолютизм с опорой на теорию Шарля Монтескье, считавшегося основоположником политического либерализма, хотя и предполагал сохранение монаршей власти, но вел к ее упразднению или конституционному ограничению в силу самой логики развития либеральной идеологии. Миром, сообразно со взглядами Монтескье и других энциклопедистов, управляет не Божий промысел, а объективные моральные установления общества[123].
В общественное сознание в рамках идеологии Просвещения внедряется и концепт разделения властей. Он базировался на идее общественного договора, создающего механизмы контроля ветвей власти друг за другом. С православной теорией симфонии властей этот концепт был несовместим.
Еще одна просветительская новелла – теория «естественного права» – также приводила к инверсии всей основанной на религиозной традиции системы правосознания. Идея прав по рождению опиралась на распространение пантеистических воззрений в просветительской среде и диссонировала с традиционными христианскими взглядами о происхождении человека и его грехопадении.
Широко распространившаяся в элитарных кругах русского общества масонская философия также задавала как минимум иную систему мировоззренческих координат, чем православие. Христианская идея вочеловечения Бога и масонский проект строительства универсального Храма, при всех вариациях систем масонства, имели совершенно различные политические проекции. Максимум популярности русской масонерии приходится на конец XVII – начало XIX веков, что было сопряжено с замыслом посадить на российский престол своего масонского правителя. Первоначально этот замысел связывался с Павлом Петровичем, посвященным в одну из лож российских «вольных каменщиков»[124].
Распространившиеся с начала XIX века идеи конституционализма, преобразования самодержавия в конституционную монархию уже были не внутренним логическим противоречием с позиционированием России в качестве православной монархии, но прямым разрывом с идеологией христианского монархизма. Император Александр I сам одно время увлекался конституционалистскими идеями, отойдя от них лишь на поздней фазе своего царствования[125].
Безусловно, Николай I стремился изменить вектор происходящей в направлении
