История Разума в галактике. Человек. Женщина: Исповедь Истерички. - Олег Койцан

Мы корчились дрожью под кучами тряпья, и каждый был сосредоточен на собственных мучениях. И вдруг, внезапно – как все плохое – Ольгин крик, обращенный к незнакомцу:

- Да сделайте же что-нибудь! Вы же можете!!!

- Слишком мало прошло времени, Ваш организм еще не оправился от последствий, не восполнил потери от прошлого приема…

- Раньше ты пичкал нас этой гадостью, и не рассуждал о «не восполненных потерях»!

- В тех случаях это было острой необходимостью, а сейчас – нет!

- Нет?! Мы подыхаем от холода, мое тело уже перестало что-либо чувствовать…

- Хорошо! Но в добровольном порядке и…

- Собирайтесь! Мы уходим. Мы уходим глубже в пещеру. Там тепло – я ходил со спелеологами, я знаю – в глубине пещеры температура воздуха почти не изменяется, там мы наверняка выживем, а здесь нас точно доконает холод. – Это был первый и единственный бунт среди нас, и начал его Александр.

- От холода вы не умрете – гарантирую. А если пойдете вниз, в этот лабиринт, погибнете без всяких «наверняка».

- А если и не выживем, то лучше быстрая смерть от чьих-то зубов, чем…

- А кто такой смелый, распоряжаться своей и чужой жизнью, пусть идет впереди. Своей жизни ему не жалко, так пусть, дурак, послужит кормом для Леса, – и то польза будет. Лес не жадный, одного из вас ему будет достаточно, а остальные свободно перейдут через завал – в страну обетованную. Что, нет такого смелого?!

- Вот как! Так ты засунул туда этот сучий Лес, что бы не пропустить нас?! Понятно! Сам хочешь командовать, распоряжаться всеми, подчинять нас, унижать?! Сам?! Не выйдет!

Мне пора уже было вмешаться – если откровенно, мне надо было с самого начала свары дать понять всем, что я полностью на стороне Незнакомца. Этот мой демарш заставил бы Александра чуть растеряться, поколебал бы его позицию трибуна всеобщих чаяний, тем самым я сильно ослабила бы степень накала страстей, но мне было так холодно, я настолько замерзла, что желания тотального блага были поглощены, размыты, растворены личными страданиями, – сил ни на что, кроме сражения с холодом, уже не оставалось.

Тяжелая затрещина сбила Александра на пол. Удар получился такой силы, что тот «поплыл», – глядел на нас широко распахнутыми глазами – глазами младенца – несколько секунд не понимая, не осознавая окружающего.

- Все?! Успокоился?! Да, я сильнее вас всех, и опытнее, и знаком с этими местами. И стараюсь вытащить вас отсюда, рискуя не выбраться сам. Вы для меня груз, обуза – все, вон кроме нее (кивок в мою сторону). Ты (Александр) с твоими амбициями, она (Ольга) со своими стонами и капризами. Я таскаюсь с вами как с малыми детишками. Да, признаюсь, будь я один, я бы ушел дальше в пещеры и переждал бы холодный сезон там. Но если я потащу ТУДА вас, вы там подохнете, и я вместе с вами, пытаясь вас защитить. Это очевидно для меня, а, поместив между вами и пещерой Лес, я сделал это очевидным и для вас. Там тоже есть переходы в другие измерения. Там почти всюду сильный радиоактивный фон – местами там такая радиация, что воздух светится. А без дозиметра мы просто не сможем найти безопасного убежища. Мои органы восприятия, обладают, конечно, некоторой чувствительностью к жесткому, альфа и бета излучениям, достаточной, что бы избежать опасных для меня зон, но, повторяю еще раз: то, что ТАМ не повредит мне, вас – убьет! Я могу ускориться: на небольшой промежуток времени ускорить свой метаболизм в несколько раз. Могу замедлиться. Могу понизить температуру тела почти до нуля по Цельсию и впасть в спячку. Знаю, последнее возможно и для вас, но у меня нет необходимых медикаментов – где бы я смог достать экспериментальные препараты, и не нужны мне они… Откуда я мог знать, что по глупости сюда может забрести шайка остолопов? Вляпались?! Так не мешайте мне вас вытаскивать. И пока я могу, я буду вами руководить! Понятно?! А раз понятно, вот вам фляжка, вот стаканчик, и выпейте жидкость ровно по мерке. Рановато конечно, но другого выхода я не вижу.

О дальнейшем... от следующих часов (как всегда после приема сверхдозы сока) у меня в памяти остались впечатления смутные. Меня не морозило, не била дрожь. Только дико стучало сердце, отдаваясь грохотом в ушах; казалось, вот-вот собьется с ритма, но оно упрямо колотилось и колотилось в ребра. И еще дыхание как у бегуна на дистанции – тело, подстегнутое допингом, держало запредельный ритм. Хотелось сдаться, да и пора было сдаться, но зелье, данное нам нашим мучителем, не позволяло этого, заставляло держать темп, заставляло организм выдавать столько тепла, сколько было необходимо, что бы не дать ни одной своей клеточке поддаться чарам холода. И это, с такими усилиями добытое тепло, в миг высасывалось через распаленную кожу ненасытным морозом. Но переохлаждение нам не грозило, единственное: как-то отдаленно, отстранено чувствовалось, как нечто обжигает кожу. Помните, как бывает в первую секунду в снегу после парной: то ли жар, то ли холод ледяной – не разберешь за единое мгновение. Вот так и там, но только на долгие-долгие часы подмененное мгновенье. Вот единственная ясная мысль в воспоминаниях, оставшихся от тех часов – я огляделась по сторонам, увидела лица своих товарищей: «Неужели и у меня такая же багровая морда, налитые кровью глаза?». И все же, со временем (и сколько времени прошло?), злое колдовство начало рассеиваться, тиски безоговорочного подчинения ослабли: тело стало спасаться от холода как знало и как умело, мышечной работой восполняя истончающийся ручеек тепла, утекающий в холодную пустоту. Нас опять затрясло, но снова же, мы пока не чувствовали страданий: обезболивающая, лишающая мучений функция Лесного сока (самая долгоиграющая из его функций) продолжала действовать. Мы исходили дрожью без больших мучений.

Потом, в ритм дроби, отбиваемой нашими зубами, вмешался новый, чмокающий, звук: Лес изменил форму. Мы вывалились из обындевевшей палатки, едва осознали, что это чавканье для нас означает.

Обжигающе морозный воздух, вторгавшийся в пещеру из входной дыры, сменился теплым сухим ветерком, внезапно задувшим из пещерной глуби, и теперь неторопливо размывавшим, растворявшим мороз, накопившийся в нашей каменной бутыли – слишком неторопливо на наш взгляд, слишком неторопливо. Наплевав на Его предупреждения, мы выскочили из пещеры, и тут же уперлись в непроницаемую белизну тумана.

Разноголосое, колдовское потрескивание камня, вбиравшего тепло от влажного воздуха. И еще этот незнакомый, густой, навязчивый запах чужой жизни. Там была жизнь – я инстинктивно чувствовала ее. Жизнь неизвестная и непонятная, а потому опасная – а то, что она была невидима, неразличима за стеной тумана, только добавляло ей опасности.

Похоже, это ощущение неясной тревоги испытала не я одна. Вслед за мной, в пещеру попрятались и все остальные любители тепла.